Твой Кременчуг на дне седого века…

Твой Кременчуг на дне седого века,

В окне палатном гаснет твой Ростов…

На языках кавказского чурека,

Днепровских вод, разливов и мостов,

Ингушских вишен, кабардинских склонов,

Болгарских и балкарских матерей,

Напевом довоенных патефонов

И рвущим душу рёвом батарей

Ты говорил… В слова прессуя годы,

Ты перевёл Кайсыновский Чегем

И ветром Кугультиновской породы

Раздул костры калмыцко-русских тем…

Неведомая вязь строки ведома,

Твоим пером в степях творил калмык…

Погас Ростов, чтоб три последних тома

Перевести на ангельский язык…

Даниилу Марковичу Долинскому сегодня исполнилось 87 лет со дня рождения. Человек Долинский ушёл от нас три года назад, а поэт Даниил Долинский навсегда остался с нами. Помним его искренним, увлекающимся, с немного детскими глазами, безмерно любящим жизнь, поэзию, близких ему людей…

Хочется многое сказать, и хочется помолчать, чтобы не расплескать в словах чувство причастности к человеку-явлению, неординарному, большой души и большого литературного мастерства… Хочется зажечь свечу, вспомнить и помнить…

Хочется поблагодарить и попросить прощения. Хочется напомнить читателю хотя бы несколько его стихов:

Даниил Долинский

***

Если б не ветер,

кто б листал эти дни,

месяцы, годы?

Когда мы одни —

никогда не одни:

за плечами у нас

тейпы, кланы и роды.

Мы — верхушки дерев,

самый верхний листочек —

как глазок корневища,

по которому хлещет

ветер-листун,

в вечности рыща,

к тому же еще,

он — отменный свистун:

Свистнет — нет листа!

Свистнет еще —

нет минуты, нет дня…

Свистнет кто-то —

не станет меня,

захлопнется книга…

***

О войне я начал на войне,

И дала армейская газета

восемь строк солдатского поэта,

хоть и были строчки — не вполне.

Ничего, что кто-то в них махорку

завернул, прислюнивши слекгка,

ничего!.. Зато я помню зорьку,

клок бумаги, трепет фитилька!

Боже мой, как это сладко было

той порой далекою, когда

я раскрыл газету… Было!.. Сплыло!..

и уже не будет никогда!

Никогда я лучше о войне

не скажу, как мне тогда сказалось,

и не напишу, как написалось,

хоть и были строчки — не вполне.

Не вполне… Но они были! Были!

И в окопе лютою порой

мы тогда чудесно раскурили

их с друзьями! Как они всходили

теплыми дымками над землей!!!

1979

***

Седое время — на часах моих,

но хочет молодым остаться стих.

Ну что ж, останься, молодость, в строке

такой, какой ты шла в огонь и дым;

перо у старости в руке —

пребудет молодым!

2007

***

Порой мои слова звучат минором,

и это, люди, вы простите мне:

недемобилизованным минёром

ещё шагает память по войне.

И по её немилосердной воле

я — сорок лет на этом минном поле,

где что ни день, то небеса темны,

где, что ни ночь — бессонница войны…

1998

***

Так кончается война:

Выстрел…

Эхом — тишина,

непривычная,

впервой

за четыре года,

и впервой

над головой — нелетная погода…

2000

ОСЕНЬ

Высь простужена, слёзы и кашель,

громок неба рокочущий глас.

Что есть осени медленной краше:

зарумянилась даль, как зажглась.

Замер лес в золотистой опушке,

и, на фоне густой синевы,

начинается с каждой опушки —

без конца поле павшей листвы…

Птичьи стаи к теплыни не близкой

подались, как в другие миры…

Голый лес, словно строй обелисков

в изголовье печальной поры…

2006

***

Первые, с ветки на ветку,

падают листья, летят,

словно уходят в разведку

и не вернутся назад.

Ветры провоют лихие,

солнышко бросит свой взгляд.

Листья вернутся. Другие.

Те — не вернутся назад.

В стужах бесчисленнолетних,

как миллиарды солдат,

падают… Нету последних!

Первые листья летят.

***

Что отпеться могло — то отпето,

и по-своему осень права:

умирает веселое лето,

одевается грустью листва.

Удивительно — грусть бронзовеет,

удивительно — тихо звенит,

и каким-то пророчеством веет

от станиц, уходящих в зенит

журавлей…

Журавлиные клинья,

словно души, сложившие крылья,

вбиты в каменность туч остриём…

Плачет небо последним дождем.