ТЕАТР ДЛЯ ЧТЕНИЯ

Драматический этюд

Действующие лица:

С т, а р и к.

П о ж и л о й.

М о л о д о й.

С т, а р и к. Кто я? Что я могу знать? Что я должен делать? Кажется, так сформулировал Иммануил Кант исходные вопросы. Я говорю: «кажется», потому, что память стала частенько меня подводить. Раньше я почти не ощущал масштаб этого несчастья: забыл дату, имя или факт — подумаешь, велика важность, ведь я знаю, где все это можно найти. Раньше собрание сочинений Канта стояло у меня на полке. Но теперь у меня нет библиотеки… Нет библиотеки, нет письменного стола, радиоприемника, множества других вещей, без которых, как я прежде был уверен, невозможно обойтись. Нет собственного жилища, нет банковского счета. Даже паспорта нет. Ничего не осталось. Так кто же я? Когда-то на этот вопрос можно было ответить: врач. Потом — известный врач, потом — профессор, знаменитый ученый, действительный и почетный член нескольких академий. Меня называли одним из величайших мыслителей двадцатого века и говорили, что я совершил переворот в психологии и психиатрии. Меня сравнивали с Колумбом, Коперником, Карлом Марксом и Эйнштейном. Забавно! От этого тоже ничего не осталось, все слетело как шелуха.

Кто я? Восьмидесятидвухлетний старик. Я уже прожил больше великих старцев — и Канта, и Гете, и Льва Толстого. Из моих известных ровесников жив, кажется, только Бернард Шоу. Я говорю «кажется», потому что у меня нет под руками справочника. Впрочем, об этом я уже говорил. Оказывается, достаточно лишить меня книг и журналов, и я ничего не знаю и ничего не могу знать. А ведь когда-то я был ужасно самонадеянным, мне казалось, будто я сумел заглянуть в ту бездну, на дне которой мы находим истину, то есть сущность всех вещей, а заодно и нашего собственного «Я». Так кто же этот самый «Я»? Чтобы познать себя, надо всмотреться в другого, Павел является зеркалом для Петра. Кто я? Спросите об этом нашего блокляйтера, он даст точную справку: Фрейд Зигмунд, год рождения — 1856, еврей.

Еврей, немец, француз, англичанин, итальянец — кто бы мог подумать, что это может стать исчерпывающей характеристикой личности?! Национальность стала приговором, и нет надобности знать о человеке ничего сверх того, что он еврей.

М о л о д о й. Раса, нация, кровь в огромной степени определяют духовную суть индивидуума! Тот, кто отрицает это, либо дурак, либо мошенник. Отдельный заяц может быть отважен, как лев, и хитер, как лиса, но что это меняет? Когда мы слышим «заяц», для нас ясна квинтэссенция данного живого существа, и когда мы говорим «немец, итальянец, француз, поляк», мы точно так же определяем родовую сущность человеческой личности.

С т, а р и к. Наша встреча с этим молодым человеком имела огромное значение и круто изменила судьбу… Разумеется, его судьбу, отнюдь не мою и тем более не судьбу мира. Но на его месте легко мог оказаться другой молодой человек. В старой веселой Вене их было много, таких несчастных неприкаянных юношей, ведущих голодное существование, но вынашивающих крайне амбициозные замыслы. Как ни странно, кое-кому удалось сполна осуществить самые дерзкие свои планы. Вот почему я оказался в нынешнем положении… Без библиотеки, без привычной мебели, без денег, даже без паспорта. Впрочем, я повторяюсь…

М о л о д о й. Нет человека вообще, вне нации, а есть немец, итальянец, француз, поляк, точно так же как нет животного вообще, а есть волк, лиса, заяц.

С т, а р и к. Весьма банальная мысль, но слышали бы вы, с каким пылом это было произнесено! И что же я тогда ему ответил? Банальности можно противопоставить только другую банальность: «Чем больше в человеке культуры и цивилизации, тем меньше места остается для национального».

П о ж и л о й. Чем больше в человеке культуры и цивилизации, тем меньше места остается для национального. Подобно тому, как развитие отдельной личности есть подавление животного эгоизма, развитие человечества, если допустить, что человечество вообще развивается, есть движение в сторону подавления грубо националистических чувств, к постепенному устранению самых острых и кричащих национальных противоречий. Сближение культур, их взаимообмен и взаимообогащение… Мы движемся к сближению и смешению, а не к разделению народов и рас…

С т, а р и к. Да, я нес подобный прогрессистский вздор. Стыдно вспоминать. Каким же я был наивным тогда, тридцать лет назад! А ведь я был уже далеко не молод и кое-кто называл меня мудрецом.

П о ж и л о й. Двадцатый век… Если даже предположить… Невозможность или, во всяком случае, крайне малая вероятность войны между великими державами… Успехи пацифизма…

С т, а р и к. А тот молодой человек, с его примитивными взглядами… Он вызывал во мне профессиональный интерес. Но еще больше — жалость. Герберт Спенсер говорил, что при виде нищего мы думаем «Бедный малый!», хотя следовало бы «Скверный малый!» Надеюсь, однако, что англичанин был лучше своих теорий и не мог пройти равнодушно мимо чужого несчастья…

М о л о д о й. Прежде чем быть культурной и цивилизованной, нация должна существовать, то есть вести борьбу и побеждать. И только потом, после победы, мы, пожалуй, поговорим о культуре, цивилизации, гуманизме и прочих приятных вещах. Закон жизни гласит: защищайся! Кто не хочет участвовать в драке, тот не достоин права жить. Жизнь дается только тому, кто наиболее яростно дерется за нее.

П о ж и л о й. Но сотрудничество есть такой же фундаментальный закон жизни, как и борьба. Вы перефразируете Гете. Но Гете говорил о битве, а не о драке.

С т, а р и к. Спорить с ним было бессмысленно. И дело, конечно, не в том, что я считал ниже своего профессорского достоинства всерьез возражать юнцу-недоучке. Молодой человек не мог, не умел вести нормальную беседу, нормальную дискуссию. Он был настолько простодушен, другими словами, так плохо воспитан, что даже не пытался сделать вид, будто слушает меня. Пока я говорил, он как бы отключался, уходил в себя, более или менее терпеливо дожидаясь паузы, чтобы начать очередной свой монолог. Он был настолько простодушен, что даже не делал вида, будто внимательно слушанием платит за право быть выслушанным.

П о ж и л о й. Согласитесь, одно дело — отстаивать в бою свои убеждения и совсем другое — пытаться навязать их другим посредством насилия или, как вы говорите, драки.