ТЕАТР ДЛЯ ЧТЕНИЯ

(Драматические этюды)

ПОП и ТУРОК

Оставить комментарий

УЗНИК. Ты снова угадал, поп. Бога нет. Я это понял, когда мне было лет двенадцать. В нашем квартале был один торговец, очень добрый старик, он раздавал детворе леденцы, и мы его очень любили. И вот однажды на моих глазах полицейский за что-то прицепился к нему и стал бить по лицу. Я закрыл глаза и молился Аллаху, я просил, чтобы Он убил полицейского. И мне показалось, Аллах услышал меня, я так ясно услышал голос — не волнуйся, мол, Али, Я накажу нечестивца. Но, когда я открыл глаза, полицейский продолжать избивать старика, у того все лицо было в крови… Вот с того дня я и не верую. Я знаю, вы скажете, что я молился не тому Богу.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет, ты молился тому самому Богу, но не о том. Бог не слышит, когда Его просят кого-то убить. Следовало молиться о том, чтобы он смягчил злое сердце.

УЗНИК (заливается смехом). Смягчил сердце полицейского? Это же надо! Ну, падре, ты комик почище Луи де Фюнеса! Я так не смеялся года четыре.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Рад, что сумел немного позабавить вас. Хорошо, что у вас есть чувство юмора. А еще лучше, что вы — человек без веры.

УЗНИК. Что ж тут хорошего?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Вовсе не иметь веры — плохо, но все же лучше, чем исповедовать злую веру. Не имеющий веры может когда-нибудь ее обрести. Заполнить пустую душу проще, чем очистить душу, заполненную скверной… Однако мне уже надо идти. Простите, что не многим вас сумел помочь, разве только рассмешил на славу. Если вам не нужно мое прощение, мое сочувствие, моя братская любовь… Что мне еще остается? Только молиться за вас.

УЗНИК. Погодите, падре, не оставляйте меня! Мне так плохо здесь, так страшно, а впереди еще двадцать лет этого ужаса! Я впервые за столько времени увидел нормальное лицо, а не рожи бандитов, полицейских, судей, тюремщиков. Со мной с детства никто по-человечески не разговаривал, кроме проституток — все остальные только угрожали, ругались, допрашивали, отдавали приказания. Все меня ненавидят, и надзиратели, и другие заключенные. Лучше бы меня убили сразу. Да, я кривлялся перед вами, но только от тоски, от этой ужасной пустоты, которая составляет все мое существование. Каждый день одно и то же, ничего не меняется. Самое крупное событие — когда на обед вместо спагетти дают жареную картошку. Иногда мне кажется, что я уже в аду и в наказание меня заставляют без конца смотреть одно и то же кино. За что эта пытка, ведь я не убил вас, а только ранил? Приходите ко мне иногда, ну, хоть раз в месяц, а?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Увы, я не могу обещать. У меня очень много дел, мне еще многим нужно помочь.

УЗНИК. Ах да, как же я мог забыть, что ваше время расписано на годы вперед, Вас, наверное, ждет какой-нибудь президент, король, кардинал или какая-нибудь другая большая шишка, а вы теряете свои бесценные минуты в этой жалкой камере на этого жалкого Али… Кстати, растолкуйте мне, глупому турку, зачем вы вообще пришли сюда? Нет, это как раз понятно… Почему вы не ушли сразу, как только убедились, что я нисколько не раскаялся и нисколько не растроган вашим посещением?

ПОСЕТИТЕЛЬ. А вы не догадываетесь?

УЗНИК. Кажется, я понял. После меня вы должны ехать на очень неприятную встречу. Еще более неприятную, чем визит в тюрьму. Вам очень не хочется видеть того человека. Возможно, вы не прочь заставить его подольше вас дожидаться. Поэтому вы и засиделись в моей камере.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Да вы тонкий психолог, браво! Вы отчасти правы, прямо отсюда я собираюсь отправиться в приют для детей-инвалидов. Не самые радостные впечатления. Но люди моей профессии очень хорошо выдрессировали себя, я имею в виду и сознание, и подсознание. Оттягивать неизбежное событие потому, что оно неприятно, — это очень естественно для политика, полицейского, ученого, для кого угодно, только не для священнослужителя. Нет, я задержался здесь дольше, чем планировал вначале, по другой причине.

УЗНИК. Это секрет?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Для вас — нет. Ну же, Али, пофантазируйте немного! Вы же крутой парень и не верите во все эти сладенькие сказочки о кротости, милосердии, прощении обид, воздаянии добром за зло. Вы уверены, что добрые люди и добрые поступки только кажутся такими очень наивным людям, а на самом деле за каждым из них стоит глупость, либо гордыня, либо тщеславие.

УЗНИК. А-а, я понимаю, чего ты от меня добиваешься, поп. Бедный глупый Али хотел немного подразнить безобидного старичка, но на самом деле это ты, хитрый поп, играл со мной, как кошка с мышкой. Приятное занятие, что и говорить! Да, у меня есть предположения о том, зачем ты пришел сюда. Хотел покрасоваться передо мною: вот, мол, какой ты милый и хороший, и как мне должно быть стыдно за то, что хотел тебя убить. А может, тебе хотелось выслужиться перед своим Богом? Он ведь говорил: если тебя ударили по морде слева, повернись другим боком, — или какую-то другая глупость в том же роде. Ты потешил свое самолюбие, выставляя напоказ, какой ты благостный и смиренный. А скорее всего, под видом прощения и сострадания, ты желал удостовериться, в достаточной ли мере ли мне здесь плохо и можешь ли ты считать себя отмщенным. Ты знаешь, что хоть одно из моих предположений бьет в самую точку, но никогда в этом не признаешься даже самому себе. И что бы я ни сказал, ты благородно возмутишься тем, какие гнусные помыслы я тебе приписываю. Ну, разумеется, ты не ушел через пять минут, а вел всю эту долгую душеспасительную беседу исключительно из высших добродетельных намерений! Ну же, наберись мужества признать, что я прав!

ПОСЕТИТЕЛЬ. Вы правы в главном, хотя сочинили много лишнего и все переусложнили. Вы правы в том, что я такой же грешник, как и вы, поскольку мы оба рабы Божьи… Заметьте, я никогда не давал обета быть непогрешимым каждую минуту своей жизни … Там, на площади, когда я лежал, обливаясь кровью… Я испытал отчаяние — чувство, совсем не подобающее христианину, тем более христианину в моем положении. Да, я был в отчаянии при мысли о том, что моя земная жизнь может кончиться, прежде чем я исполню то, к чему был призван. Я был в отчаянии при мысли о том, что я ошибся, считая себя призванным к особой миссии… Господь сохранил меня, но здоровье мое основательно подорвано — хватит ли сил и времени… При виде вас меня хватил приступ такой лютой ненависти… За то, что из-за вас, злого мальчишки, все могло сорваться… Все то, что я надеюсь еще совершить… Разумеется, я тут же подавил в себе это отвратительное чувство, мне стыдно за него, тем более что оно все-таки тлеет в моей душе и мне приходится прилагать некоторые усилия, чтобы оно снова не вспыхнуло… Потому-то я считал себя обязанным повиниться перед вами и все это время ждал подходящего момента. Но раньше вы были слишком раздражены или взволнованны, скажем так, чтобы правильно воспринять мои извинения… А теперь, еще раз приношу извинения, мне надо идти.

УЗНИК. Ну, еще минуточку, святой отец! Пожалейте несчастного сироту, бедного глупого Али, которому сказали: «Если ты не убьешь его, мы убьем тебя». Ведь тогда, на площади, я пожалел вас, что-то дрогнуло у меня в груди, когда я встретился взглядом с вашими глазами. Я не смог…

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну, хорошо, хорошо. Успокойтесь, я еще немного побуду с вами.

УЗНИК. «Еще немного побуду…» Может быть, именно сейчас у вас появился шанс спасти мою душу. Что на свете может быть важнее, чем спасти душу грешника? А вам некогда!

ПОСЕТИТЕЛЬ. О, я понимаю, на что вы намекаете: «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?» От Луки, глава 15… Да, ваш упрек был бы очень тяжелым, будь он справедлив, то есть искренен. Но очень сомневаюсь в том, что вы действительно хотите стать овцой из моего стада.

УЗНИК. Ловко! У вас всегда на все готов ответ. Наверное, вы с детства готовились стать священником?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Вовсе нет, я, как все мальчишки, мечтал стать летчиком. Либо пожарным.

УЗНИК. А я — певцом или музыкантом. Я очень люблю музыку, здесь запрещают ее слушать. И самому петь нельзя. Хотите, я вам что-нибудь спою, назло надзирателю? При вас он не осмелится мне помешать.

ПОСЕТИТЕЛЬ. С удовольствием послушаю. Я тоже люблю музыку.

УЗНИК затягивает очень простую и очень печальную восточную мелодию, затем вторым голосом к нему присоединяется ПОСЕТИТЕЛЬ.

В камеру вбегает тюремный надзиратель и застывает в изумлении.

1998−2005,

Ростов — Мюнхен




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.