ТЕАТР ДЛЯ ЧТЕНИЯ

Фантастический диалог

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

УЗНИК, лет двадцати с небольшим, восточного типа.

ПОСЕТИТЕЛЬ, лет шестидесяти, держится с большим достоинством.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Здравствуйте, Али. Вы меня узнаете?

УЗНИК. Здрастуй, здрастуй. Нет, моя тебя не видеть.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Значит, вы не помните? Странно. Я тот человек, в которого вы дважды стреляли, хотели убить.

УЗНИК. А-а, теперь моя видеть. Ты поп. Да, да, Али твоя стрелять, но плохо попадать. Твоя живой оставаться, приходить к Али в гости, смотреть, как он живет. Подарки твоя приносить?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Подарки? Нет, об этом я как-то не подумал. Хотя, наверное, следовало бы. А какие подарки вы хотели бы получить?

УЗНИК. Сладенькое. Моя любит шоколад, халва, конфет. Тут — турма, никто не давать моя конфет.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Я узнаю и, если правилами это допускается, пришлю вам чего-нибудь сладкого. С вами плохо обращаются, вас плохо кормят?

УЗНИК. Не бить моя, больно не делать. Прогулка гулять водить. Карашо кормить, не так, как турецка турма. Авропа — богатый, Азия — бедный. Турма Авропа кормить лучше от турецки солдат. Только халва нет. Твоя халва не приносить. Зачем тогда приходить?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Я пришел сказать вам, что в моем сердце нет ни злобы, ни желания мстить. Я простил вас.

УЗНИК. Вай-вай-вай, хорошо говорить! Вай-вай, хороший поп! Моя в твоя стрелять, мало-мало не убивать, а твоя моя простить! Твоя в моя стрелять — моя нет простить. Никогда не простить.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Наш Бог заповедал нам прощать своих обидчиков, не отвечать злом на зло.

УЗНИК. Вай-вай-вай, какая карош твоя Бог! Моя твоя делать плохо, твоя моя делать хорошо?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Именно так.

УЗНИК. Значит, твоя приказать — моя уходит из турма на воля?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Нет, это не в моей власти.

УЗНИК. Моя будет всегда сидеть турма? Не видеть море? Не сидеть кафе? Не целовать девушки? Моя умрет турма? Э-э, не хочу такая жизнь. Твоя не принес моя халва. Твоя не выпускать моя на воля. Плохой поп. Плохой твой Бог. Зачем приходил? Уходи.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Вам не нужно мое прощение?

УЗНИК. Зачем твоя простить, если на воля не отпускать? Моя убить твоя — турма до смерт. Моя твоя не убить — все равно турма до смерт.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Разве вы не сожалеете о том, что покушались на меня, хотели убить?

УЗНИК. Как не жалеть? Моя много-много жалеть. Надо было брать прицел мало-мало левее и ниже. Тогда моя твоя хорошо убивать, моя не так обидно сидеть турма до смерт. Тогда твоя не приходить турма без халва, не смеяться над моя, бедный Али.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Ну, хватит, Али! Что за удовольствие паясничать? Я же знаю — вы неплохо говорите по-итальянски.

УЗНИК. Ах, простите, святой отец. Сам не понимаю, что на меня нашло. Должно быть, меня выбил из колеи ваш приход. Ну, поставьте себя на мое место: сидит человек за решеткой, кается, молится, казнит себя. И вдруг к нему приходит такое лицо, тот самый, перед кем он в неоплатном долгу и будет чувствовать себя виноватым до последнего часа… Есть от чего впасть в растерянность.

ПОСЕТИТЕЛЬ. У вас действительно нет жалоб на здешние условия?

УЗНИК. Помилуйте, какие могут жалобы! Тюремный врач сказал, что я прибавил в весе два кило. Представляю себе, что бы сделали с итальянцем, который совершил бы покушение на турецкого президента или великого муфтия! Все-таки европейская цивилизация — великая вещь. Хотя, по-моему, не совсем справедливо, что убийца и негодяй в итальянской тюрьме питается лучше, чем турецкий рабочий, проливающий пот по 12 часов в сутки.

ПОСЕТИТЕЛЬ. Увы, в этом мире много несправедливого. Могу ли я чем-нибудь вам помочь, облегчить вашу участь?

УЗНИК. Да, конечно, ваше святейшество! Скажите судьям, что в тюрьме Али стал совсем другим человеком. От прежнего Али осталось только имя и вот эта бренная оболочка. А душа, разум — всё новое. Как если бы мешок с дерьмом вытряхнули, тщательно вымыли и наполнили душистыми лепестками розы. Даже странно, что этого нового Али держат за преступление, совершенное прежним Али. Это все равно, как если бы за мои грехи страдал мой брат или мой дядя. Так вы замолвите словечко, падре, чтобы меня выпустили отсюда?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Боюсь, что вы просите о невозможном, сын мой.

УЗНИК. Что, у католической церкви в Италии уже нет никакой власти, никакого влияния?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Наша власть велика, но мы влияем только на души людей. Впрочем, зачем мне вам объяснять то, что вы и сами прекрасно знаете? Но если вам угодно по-прежнему паясничать… (привстаёт)

УЗНИК. Ах, простите, простите падре! Мне ни в коем случае не хотелось бы огорчить вас или разочаровать. Вы пришли со словами любви и прощения к ничтожному иностранцу, который к тому же хотел вас убить. Я до глубины тронут вашей добротой. Просто не выразить словами. Восторг и умиление переполняют меня. Так и передайте корреспондентам, которые ждут вас у ворот тюрьмы: Али заявил, что переполнен восторгом. Он до глубины души тронут. Он совсем раскаялся. Добавьте, что Али убедился в превосходстве христианства над исламом и решился стать верным сыном римско-католической церкви. Он нижайше просит председателя Верховного Суда стать его крестным отцом, а Софи Лорен — крестной матерью… Представляете, какая это будет сенсация? Какие появятся заголовки в вечерних газетах?! Какие будут комментарии в телевизионных программах?!

ПОСЕТИТЕЛЬ. Я не могу обижаться, тем более на человека в вашем положении. Но зачем, зачем, скажите на милость, вы кривляетесь передо мной? Неужели у вас нет потребности побеседовать о чем-то важном?

УЗНИК. Я кривляюсь, потому что меня тошнит от вашего лицемерия и мелкого тщеславия. Я ведь не ошибся — стая репортеров действительно стоит у входа в тюрьму, дожидаясь вас? Вы позаботились о том, чтобы этот визит был широко разрекламирован. Зачем? Неужели вам мало почета, славы, обожания — вам, наместнику Бога на земле, который выше королей и президентов? Но вы не упустили возможности добавить еще один лучик к своему ослепительному ореолу и за этим пришли в мою одиночную камеру… А я вот возьму и плюну вам в лицо… Отличная идея! Тюремщики за дверью наверняка следят за каждым моим движением. Каждый из них по секрету расскажет о случившемся жене и двум-трем приятелям — и через неделю весь мир узнает, как жалкий убийца, турок Али поглумился над первосвященником. Вот смеху будет! Когда над вами в последний раз издевались?

ПОСЕТИТЕЛЬ. В последний раз? Это было давно, почти сорок лет назад. Моя родина Польша была оккупирована немцами.

УЗНИК. Польша — где это?

ПОСЕТИТЕЛЬ. Между Германией и Россией… Я, молодой парень, попал в уличную облаву. Немцы вели себя довольно корректно: проверяли документы, подозрительных обыскивали. Меня в том числе. Солдат, который хлопал меня по карманам… У него ужасно пахло изо рта. Видимо, я не мог скрыть гримасы отвращения, и, заметив ее, немец вплотную приблизил свое лицо к моему и принялся на меня дышать. Это было ужасно, невыносимо! Как я ненавидел его… Конечно, это нехристианское чувство. Но я с детства физически брезглив, страшно брезглив. Это часто мне мешает. Накануне Пасхи, по старинному обычаю, я должен мыть ноги кардиналам, в подражание Спасителю, который омыл ноги Своим ученикам… Для меня это пытка.