СЕМЬ ЭТЮДОВ О ПУШКИНЕ

(Апокрифы, эссе, фантазии)

ДВА АПОКРИФА

«Я НЕ ИСКАЛ ЗНАКОМСТВА С ПУШКИНЫМ...»

Оставить комментарий

<...> Дельвига, Боратынского и недавно скончавшегося кн. Вяземского. Не чуждался и Булгарина, а с Сенковским сошелся довольно близко. Он тогда еще не был Бароном Брамбеусом; мне нравилось вести с ним беседы на Польском; он поправлял мои неловкие и устарелые обороты. Булгарин же не то чтобы скрывал или стыдился, но не любил напоминаний о своем польском происхождении и положительно бесился, если кто его на шутку называл Тадеушем.

(Замечу в скобках, что, вопреки некоторым представлениям, тогда между кружком «Литературной газеты» и между «Северной пчелой» и Сенковским не было явной враждебности; была натянутость, это правда).

Я держал корректуры, составлял компиляции, делал переводы. Эта литературная поденщина вознаграждалось, по нынешним понятиям, весьма скудно. Вообще, в те времена из моих знакомых собственно для гонорара, для дохода писали и издавали журналы весьма немногие. С меня было довольно, что я был допущен в священный круг, в некий рыцарский орден — пусть не как равный, но как un garcon de metier или ecuyer.*

Несчастное восстание 830-го года подняло в петербургском обществе патриотические настроения, все бранили н е б л, а г о д, а р н ы х п о л я и ч и ш е к, не сумевших оценить благодеяний ангельской кротости Александра Павловича. В отличие от последнего восстания,** ни в ком из русских не видно было и тени сочувствия польскому делу. Душа моя была растерзана и разорвана на части.

…Но вижу за собой обычный для сочинителя воспоминаний грех, т. е. говорить о себе больше, чем о том, что составляет для читателя интерес любых memoires.

О приезде Пушкина в столицу мне сказал впервые тот же Орест Сомов в конце 831-го года. «Литературная газета» к тому времени уже прекратилась, и я сотрудничал в других журналах. Сомов предложил познакомить меня с Пушкиным, но я не искал этого, о чем теперь, разумеется, не перестаю жалеть. Нужно объяснить, что как раз тогда вышел сборник «На взятие Варшавы», куда вошли стихотворения «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина», произведшие во мне болезненное, почти оскорбительное впечатление. Возможно ли, спрашивал я себя, чтобы автор, выказавший в своих творениях такую гуманность и способность проникнуться духом других наций, впал в столь грубую и одностороннюю предвзятость в пользу своего народа? Возможно ли, чтобы Пушкин дошел до нескромной похвальбы и до прямых обид и угроз? Направленные против хулителей России, эти стихотворения сами дышат преувеличенным, как бы нарочно подогреваемым и искусственно поддерживаемым гневом — чувством нехристианским.

И сейчас, спустя без малого полвека, я не могу читать эти стихотворения спокойно и полагаю их худшими творениями пушкинской музы, недостойными создателя «Евгения Онегина». Если позволит снисходительный читатель, я разберу эти пьесы самым кратким образом.

Первые же строки возмущают явной несправедливостью. Для молодых людей, которым неведомо, кто же эти безымянные «клеветники», «мутители палат», «легкоязычные витии» и проч., укажу, что первым обличителем России в польском вопросе был знаменитый маркиз де Лафайет. Этот человек стоял на большой нравственной высоте, славился как рыцарь свободы без страха и упрека и был уважаем даже врагами своими. Упрек ему, что Лафайет ненавидит Россию за то, что она «не признала наглой воли того, пред кем дрожала Европа» (т. е. Наполеона), нелеп до крайности, ибо Лафайет как раз не смирился и не дрожал, но боролся. Натяжка очевидная, подобно тому, как если бы в споре вас бранили за некий дурной поступок, а вы бы на то отвечали, что на вас нападают, де, потому, что ненавидят вас за ваши добрые поступки.

Другая натяжка — что Европа, как посторонний свидетель, чуждый святынь Русских и Поляков, не должна вмешиваться в «домашний спор» или «семейную вражду славян». Первый закон полемики: иметь в виду, что каждый твой аргумент может быть повернуть против тебя же. Отчего же французский поэт не может обвинить Россию, что она со времен Петра и Екатерины беспрестанно вмешивалась в «домашние споры» чуждых народов (германских, балканских, кавказских)? Для чего ей было ввязываться в разрешение «домашних междоусобиц» Пруссии и Австрии, Дании и Швеции и проч.

Далее, что за вопрос «Иль нам с Европой спорить ново?» Будто Пушкин не знал, что не было в истории России, чтобы она противостояла Европе как единому целому и чтобы весь неправославный мир ополчился или сговорился против нее (если бы такое и было, то свидетельствовало бы о крайней неискусности русской дипломатии). В борьбе против Карла, Фридриха, Наполеона мы всегда имели европейских союзников.

А зачем Пушкин говорит о вражде Русских с Поляками как о вражде вечной? Зачем же не вспомнить о Грюнвальдской битве, о Северной войне, когда славяне дружно встали против общего врага?!

Наконец, что означает антитеза «кичливого ляха» и «верного росса»? Зачем для национальной характеристики Поляка избран эпитет «кичливый», а не (на первый случай) «надменный», подходящий для поэтического размера, но не заключающий в себе явно осудительного оттенка? В неблагоприятном смысле здесь истолкована черта действительно свойственная Полякам, по крайней мере образованному сословию, чувство достоинства и чести — «гоноровость». Но отчего этому качеству противопоставлена русская «верность»? Не ясно ли, что применительно к общему смыслу «верный» означает не столько «постоянный», «упорный», «истовый», сколько «преданный владыке», т. е. скорее ВЕРНЫЙ ХОЗЯИНУ, чем ВЕРНЫЙ ДОЛГУ или обету. Определение, быть может, и правильное, но вряд ли лестное!

Боюсь надоесть, напоследок скажу только, что поистине ужасной мне кажется строфа:

Врагов мы в прахе не топтали;

Мы не напомним ныне им

Того, что старые скрижали

Хранят в преданиях немых;

Мы не сожжем Варшавы их;

Они народной Немезиды

Не узрят гневного лица

И не услышат песнь обиды

От лиры русского певца.

По видимости полные милосердия и снисхождения, слова эти выставляют как заслугу Русских воинов, что ведут себя не как дикари. Вот где пресловутая русская доброта: не поминать (хотя Пушкин весьма и весьма поминает!) обиды, нанесенной… два с лишком века назад! Еще, пожалуй, Поляки благодарить должны, что им в 1831 году не сожгли Варшаву в отместку за то, что они сожгли Москву в 1612 году! И отчего допускается, как предположение, ОБИДА на Поляков русского певца? По той же логике, певец какого-нибудь хана Тохтамыша или Эдигея должен был бы быть обижен на Русских, что захотели отделиться от Золотой Орды!

Здесь видим противоречие в развитии главной идеи двух стихотворений, т. е. что Русские имеют духовное превосходство над Поляками, которое и определило их победу. Разумеется, в любой армии требуется применять особые меры, чтобы удержать разъяренных сражением солдат от расправ с пленными, насилий над мирными обывателями и проч. То, что и в Русской армии всегда старались не допустить до этого, говорит к ее чести — и одновременно свидетельствует, что Русская армия (а значит, и народ) не превосходят других христолюбием и человеколюбием. Иначе это не было бы предметом особой гордости и не подчеркивалось в учебниках истории.

Скажу еще, что, несмотря на внешнее молодечество и лихость, эти два стихотворения полны какого-то старческого духа; разумею под этим не архаичный слог, но постоянное взывание к прошлому, оглядку на историю; и не случайно Россия уподоблена СТАРОМУ и старчески любящему постель богатырю.

Предвижу, что любой гимназист укажет мне, что поэтическое творение подлежит суду по законам художества и разбирать его как журнальный памфлет есть прием запрещенный. Согласен, и по стопам Писарева, с его безобразными статьями о Пушкине, идти не собираюсь. Но что делать, если до сих пор «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» служили и служат орудием патриотического воодушевления, т. е. целям политическим и прямо пропагандным; но согласимся, что поэзия, притязающая, кроме чисто эстетических задач, на непосредственное общественное воздействие, как публицистика, подлежит суду публицистики же.

___________________________________
* Подмастерье, оруженосец (фр.).
** Имеется в виду польское восстание 1863 года, в защиту которого выступил Герцен, сочувствовали восставшим многие представители русской революционной интеллигенции.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.