ОСНОВА

На посту я был большой и чинный.
Грел меня — от пяток и до губ —
выданный в каптёрке мне,
овчинный,
на плечи обрушенный тулуп.
В нём стоял я, погрозневший, зоркий.
Пахли для меня сильней всего
сном и вьюгой,
сталью и каптёркой
белые объятия его.
До чего же был он ароматный,
лихо отороченный пургой!
Я клянусь, что королевских мантий
не носили с гордостью такой.
Правда, он твердел снаружи малость
на февральском бреющем ветру.
Солнечные лучики ломались,
на него наткнувшись поутру…
Я теперь —
в кругу иных занятий,
не стою ночами на снегу,
но из тех невыстывших объятий
вырваться и нынче не могу.