ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Когда-то он любил машины, чувствовал к ним теплую признательную нежность. С машинами Даниле было легче, чем с людьми. В них не было эмоций, они беспрекословно повиновались расчету. Когда-то сломать кроткую покорную машину ему было бы тяжелей, чем убить человека. Но теперь все равно! Очевидно, убить человека будет еще легче. Все чувства притупились.

Гордиенко закурил.

Масло вытекло и пора было действовать. Данила отшвырнул папиросу, затоптал ногой огонек и начал наполнять бак водой. Минут через двадцать, самое большее через полчаса, вода пропитает обмотки и всю камеру вместе с трансформатором окончательно разворотит.

Данила аккуратно подтер темно-вишневую лужицу и запер трансформаторное помещение. Хорошо, что он успел разделаться с этим, пока цуцык не проснулся.

Кожанка сползла на пол, и от холода Олесь проснулся. Он зябко повел плечами и, полупроснувшись, огляделся. Приборы показывали, что трансформатор нагружен до отказа. Олесь удивился. Ночью большая часть цехов не работала. По осветительной сети тоже потребление не могло быть особенно велико. Люди уже спали.

Олесь встал и хотел переключить рычажок, но без Данилы не рискнул. Он решил разыскать дежурного инженера.

Поднявшись, он наступил на валяющуюся на полу кожанку и бережно поднял ее. Значит, Данко приходил сюда во время его сна. Какой хороший товарищ Данко! По инструкции за сон во время дежурства полагается строгий выговор, а Данко сам записал показание приборов, да еще укутал Олеся, чтоб тот не простыл. Олесю стало стыдно. Сегодня Данко был чем-то огорчен, а Олесь надулся на него как мышь на крупу. Подумаешь — велика важность, поспорили. Данко резкий вообще. И так у него на производстве сколько неприятностей! Олесь накинул кожанку и прошел в кабинет дежурного инженера. Он извинится. Лучше всего в разговорах с Данко обходить все острые вопросы. Пусть себе верит в своих арийцев. Сделать он все равно ни чего не сделает, мало ли что говорится.

В кабинете Гордиенко не было. Олесь обошел всю электростанцию, но дежурный инженер как сквозь землю провалился. А вдруг в самом деле, пока он спал, — с трансформатором что-нибудь случилось? И Данко там один…

Олесь почти выбежал на двор. Навстречу ему шел Гордиенко.

— Данко! — кинулся к нему Олесь, — вы на меня больше не сердитесь? Давайте мириться!

— Нет, Лелька, — Гордиенко довольно сухо протянул ему руку, — я рад, что ты образумился, и мы с тобой снова союзники.

Олесь огорченно взглянул на него. Он почувствовал, что примирение было ненастоящее. Необходимо найти какие-то слова, чтобы Данко понял. Олесь погладил его рукав.

— Данко, а вы уверены, что мы должны их ненавидеть?

— Должны? — Гордиенко изумленно и насмешливо посмотрел и Олеся. — Кто же ненавидит по долгу? Вся беда, что у тебя сантименты на первом плане. Тут ты слюни распускаешь уже не по долгу.

— А вы? — голос Олеся дрогнул, — а вы дружите по долгу?

— Я контролирую всякую привязанность рассудком, но ненависть чую каждой каплей крови.

Олесь пристально посмотрел на него. — Данко!..

— Что? — Гордиенко обернулся, и в свою очередь смерил Олеся глазами…

— Трансформатор перегружен!

— Какой у меня исправный дежурный монтер, — Гордиенко потрепал Олеся по плечу. — Пока вы, Лелечка, спали, звонили из рудника и по требовали электроэнергию.

Олесь недоверчиво взглянул на инженера. — Данко…

— 26-й год уж Данко, — Гордиенко сделал нетерпеливое движение, — пошли, что ли? Холодно на ветру любезничать.

— Данко, что с трансформатором? Я чую…

— Что ты чуешь? Только что я ходил — все в порядке. Просто небольшой перегрев.

— Неправда! — Олесь остановился против него. — Вот что вы задумали? Теперь я понимаю…

— Брось свою мелодраму, — Гордиенко зевнул, — давай нарочно сходим — посмотрим, чтоб ты убедился. Никогда не спорь, монтер, с инженером.

Они подошли к трансформаторному помещению. Гордиенко широко распахнул дверь.

— Прошу, пане Шевкошитный!

Олесь сделал шаг и замер. В баке что-то тяжело булькало. Олесь испуганно поднял глаза. Сквозь контрольное стекло, вместо масла, мутнела закипающая вода. Олесь схватил инженера за руку, но Гордиенко оттолкнул его и быстро захлопнул дверь.

— Данко, что за дурацкие шутки! Откройте! — Олесь заколотил кулаками в дверь. Было слышно, как Гордиенко возится с замком. — Данко, миленький, я ж боюсь! Откройте!

Шаги быстро удалялись. Олесь с ужасом оглянулся. Как только вода пропитает обмотки — короткое замыкание. Искра перебросится на кожух и взрыв неизбежен. Олесь кинулся к реле Бухгольца, но оно не действовало. Гордиенко уже успел отключить концы на пульте.

Олесь прижался к двери. Если разворотит все трансформаторное помещение, то его с дверью вышвырнет во двор. Может быть, уцелеет.

Как Данко мог его запереть? Обречь его, своего Лельку, на верную смерть. Как взбесившуюся собачонку…

Олесь, плача, заколотил в дверь ногами.

— Данко, Данко!

Бесполезно. Толстый слой изоляционного материала заглушал все звуки. Смена через четыре часа.

Олесь устало опустился на пол. Но тотчас же вскочил и прижался к двери, точно хотел вдавиться в нее, сделаться совсем плоским, уйти в стену. Если вылетит с дверью — может и уцелеет.

Но трансформатор! Три месяца город будет во мраке. Приостановятся работы на руднике, монтаж обогатительной фабрики. Олеся будут судить. Предатель и трус!

Он не предатель. Он просто не мог донести на товарища. Ведь, кроме красивых фраз, ничего и не было. Он не знал, что Данко решится. Какой негодяй! Не пощадил своего лучшего друга!

Олесь плача, посмотрел на термометр. Ртуть ползла кверху. Нельзя, чтобы трансформатор сгорел. Пусть он горе-монтер, но он не хочет, чтобы какой-то проходимец, зарубежный наймыт, губил электростанцию, в которую вложено столько человеческого труда.

Необходимо выключить трансформатор, хотя бы под током. Олесь оглянулся. В углу валялся толстый перекрученный провод. Олесь начал расправлять его, но провод оказался слишком толстым и плохо слушался маленьких хрупких рук Олеся. Он содрал пальцы в кровь, но дело подвигалось туго. Олесь поднял голову. Еще минуты две-три, и как бешеную собачонку убьет…

А, наконец-то, провод раскрутился! Теперь нужна изоляция. Олесь нагнулся к резиновому мату, устилавшему пол, и, выковыряв концом раскрученного провода углышек, впился в него зубами. Тепловатая резина пахла машинным маслом и своим отвратительным специфическим запахом. Олесь рванул мат зубами. Пошло. Еще два-три рывка… Теперь можно руками…

Олесь выпрямился на коленях. Одна-две минуты…

Олесь оторвал кусок мата и завернул вокруг провода. Если он сумеет накинуть провод одновременно на все три фазы и отскочить прежде, чем провод коснется их, то и Олесь и трансформатор будут спасены.

Олесь зажмурился. Он читал, что перед смертью вспоминается вся жизнь, губы шепчут имя любимой, родины, девиз своего знамени… Но в голове было пусто. Почему-то вспомнилась заводная замшеваясвинка. Олесь открыл глаза. Вода в конденсаторе тяжело булькала.

Олесь размахнулся и отскочил. Только бы не изуродовало. Он закрыл лицо руками, но и сквозь закрытые веки синий ослепительный свет резнул по глазам. И тотчас наступил полный мрак.

Странно, что он совсем не чувствует боли. Олесь испуганно, изумленно отвел от лица ладони. Он жив.

И трансформатор спасен!