ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Данила оторвал кусок баранины с костью и, смачно чавкая, начал рассказывать, обращаясь преимущественно к Олесю.

— Сегодня, дон-Карлос, ваш наставник стоял перед судом святейшей инквизиции. Кругом все было мрачно, зловещий свет озарял камеру судилища. «Маркиз! — воскликнул великий инквизитор, вперяя в меня пронизывающий взор. — Вы дворянин?» «Синьор, — отвечаю, — вы не ошиблись, я дворянин и испанец».

— Тут все нервы вымотаны, — оборвал его Павло, — а ты паясничаешь. Говори толком, как было дело. Мне ж самому в четверг идти.

— А, так было дело. — Данила высосал мозги из кости. — Сперва все шло гладко, академическая успеваемость — отлично, общественная активность — весьма, о производственной практике отзывы, что надо. Застрельщик новых форм работы. Ударник, организатор курсов техникума, техпром, член профкома, член десяти комиссий — словом, мальчик что надо — прямо образчик советского инженера. Хоть икону с него пиши. Вдруг: «Товарищ Гордиенко, ваше социальное происхождение?» Матерь божья, аж похолодел весь! Однако, рапортую: Отец трудящийся интеллигент, 30 лет трудстажу. Из них 12 при Радянской Владе.

— Нет, — говорит гад, — вы меня не поняли. Ваша сословная принадлежность до Октябрьской революции?

— Дворянин, — говорю и глазом не моргнул, хотя дыхание перехватило. А тут такой паршивенький монтеришко с шефской электростанции:

— Почему вы скрыли ваше социальное происхождение, пишете в анкете — сын ветеринара?

— А что же мне генеральским сыном писаться, если отец 30 лет коровам хвосты щупает. Смотрю, мой блатщик, наш комсорг Вакуленко, кислую рожу строит.

— Ты, Гордиенко, обманул меня. Я всегда спокоен был, поручишь что — Гордиенко сделает на ять. И на диамате, и на ленинизме в грязь лицом не ударит, и у шефов доклад провернет, а ты — дворянин.

— Глупо, говорю, товарищ. Что же мне на лбу написать о дворянстве, будь оно неладно. Ты б мои анкеты просмотрел, а после кричал бы, что скрываю. Только глупо это, товарищи, говорю, а сам на монтера уставился. — Может, у меня в мозгу наследственных мозолей больше, чем у иного потомственного пролетария на ладонях. Отец всю жизнь над коровами спину гнул, дед народным учителем до смерти мотался, так и умер от удара между двумя уроками в сельской школе. А вы меня в паразиты зачислили…

Тычу им руки в нос. — Дворянские у меня ручки? — Данила самодовольно посмотрел на небольшие заскорузлые ладони.

— Я на практике и слесарил и кочегарил сам. Не то что иные идиотики в проектбюро присасываются, — метнул Данила, взглядывая на Павло. — Оно и пригодилось. Монтеришко стал сдаваться.

— Какая же это, говорит, категория — трудящийся дворянин? Не слыхал что-то.

Ну, тут ему наш декан стал объяснять специфические условия угнетенных наций, и о разночинцах загнул, и Некрасовым посолил. И гляжу, гляжу, — Данила тихонько засмеялся, — пишут: сын трудящегося интеллигента. Активность — весьма, успеваемость отлично. Так и уцелел Гордиенко, как нацкадр и пролетарий от мозгов.

— Везет же тебе, — завистливо проговорил Павло, — с твоим происхождением…

— А какое такое у меня происхождение, мой отец лавочки не держал, так что…

— Подумаешь, лавочка, — возмутился Павло, — ларек несчастный. Папа с 1925 года в Мариупольском рике бухгалтером служит.

— А мне что. Хоть ларек, хоть целый универмаг. Это ты на чистке объясняй. — Гордиенко потянулся. — Вот теперь бы еще к инженерскому диплому партбилет, и был бы я властителем жизни.

— В партию тебя никогда не примут, — обрадовано сказал Павло. — Институт кончить позволят, и то говори спасибо…

— Сейчас я и сам не пойду, — Гордиенко встал и начал ходить из угла в угол. — А на производстве посмотрим. Если б мне партбилет в зубы, я бы через три года был наркомом Украины.

* * *

…Быть наркомом Украины… но что за сладость во власти, когда исполняешь чужие замыслы. Когда не можешь швырнуть быдлу свою волю, не можешь быть господином. А, впрочем, не ему мечтать о Gloria, Victoria et Impera. Он должен быть благодарен, что учится в советском втузе, да еще получает стипендию от пролетарского государства. Ведь он дворянин, едва терпимый пария… Шалите, дорогие товарищи, Гордиенко — дворянин, потомок запорожцев, человек высшей расы, повелитель машин. Воображаете, голубчики, что покорили Гордиенко, обескуражили своими благодеяниями, что он ваш товарищ, будущий советский инженер? Как бы не так — пробьет час, и Гордиенко станет вашим господином.

А пока «выбора нет у рабов» и для него, как для Валенрода, ложь станет добродетелью, притворство — мужеством.

Он почти у цели. Через полгода получит инженерский диплом. Можно будет не так заискивать.

Уже на четвертом курсе попадались хорошо оплачиваемые работы. Данила приоделся. В новенькой блестящей кожанке и лихо сдвинутой набок кубанке он с видом победителя проходил по институтским коридорам. Лучший физкультурник, третий снайпер города Киева, взявший приз на Всеукраинских стрелковых состязаниях. Ни один вечер самодеятельности, ни одна постановка драмкружка не обходились без его участия. Когда Данила болел, спектакли откладывали. «Без Гордиенко не выйдет». Девиз «быть повсюду первым» начинал оправдываться. Девчонки, как спелые яблоки, сами падали к его ногам. В ту счастливую зиму Данила чуть не отбил жену у своего профессора.

Связь со Стасей дала ему культурный лоск. От Стаси он узнал, что Шиллер и Шеллер-Михайлов не одно и то же, не надо путать, что Шекспир английский писатель. «Фауст» не только опера, что гугеноты и готтентоты совсем различные понятия. Не надо путать. Ренессанс не ресторан в Одессе, а эпоха в культуре человечества. Стася не вбивала ему в голову эти необходимые сведения, но, чтобы не быть смешным в глазах «элегантной женщины», Данила, урывая время от сна, почитывал те книги, о которых говорили в стасином кругу.

Он хвастал перед товарищами стасиной культурой, так же как и ее туалетами, дорогим бельем, уцелевшим богемским хрусталем в квартире стасиного мужа…

— Знаете, что Стася сказала про мою наружность? Угадайте, хлопцы!

— Жгучие глаза? — Гриша Радченко любил изводить Данилу, когда тот пускался хвастать своими похождениями.

— Жгучие глаза? — Гордиенко возмущенно передернул плечами.— Это я от каждой буфетчицы могу услышать. Станислава Иосифовна женщина со вкусом… Такой банальности не скажет. Она сказала, что я в профиль похож на молодого итальянского кондотьера.

Радченко подмигнул приятелям.

— Данко, а что такое кондотьер? Ты нам объясни.

— Ну, такое, в музеях, — Гордиенко невразумительно помахал рукой. — Картинки такие.

Придя домой, он спросил у соседей энциклопедический словарь и внимательно прочел, что такое кондотьеры. Сравнение понравилось. Стася, оказывается, умела говорить комплименты.

И в самом деле, разве он не был современным кондотьером, искателем славы и власти? И Эрих Гарднер обещал все это в самый скорый срок. Взамен — паясничанье, уже ставшее привычным, и изредка кой-какие сведения для иностранных держав. Да, для блага общеевропейской организации. Правда, пока только в Германии и в Италии осознали великую идею. Мир принадлежит белой расе. Если Данила Гордиенко не дурак, он сам должен понимать — настоящую карьеру можно сделать только на Западе. Там он господин инженер, при удаче — владелец фабрики, завода, руководитель крупнейшего концерна. Германия повторяет имена Крупна, Сименса, Гальске и Тиссена наряду с фамилией Гогенцоллернов. Гордиенко беспартийный, предел карьеры — технический директор, подсобный винтик. Нет, Данила Гордиенко не может быть винтиком. Геноссе Гарднер в нем не ошибся.

Ах, Эрих усмехается, Данила сказал «геноссе». Проклятая привычка. Herr Гарднер прав — мир принадлежит белой расе, гению европейцев, и Украина всегда была форпостом цивилизации, последним арийским камнем в море диких монгольских орд.

Гарднер потрепал взволнованного парня по плечу. Денни хорошо соображает, но он может называть Эриха «геноссе» не только потому, что они в Стране Советов. Эрих Гарднер предлагает инженеру Гордиенко стать его «Parteigenosse». Это честь. Для дела освобождения

Украины и превращения ее действительно в форпост цивилизации уже работают много специалистов. Гарднер даст сообщнику адреса в Харькове и Киеве…