ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

(Повесть)

Глава пятая. ЧЕЛОВЕК ПРЕДМЕСТЬЯ

Оставить комментарий

* * *

Данила нажал кнопку.

— Унесите лишние стулья, — обратился он к вошедшей уборщице.

— А если зайдет кто?

— Могут и постоять, — Гордиенко уселся на стоящее перед столом кресло, — остальное уберите.

Он разложил бумаги, с деланной небрежностью швырнул на стол наган, вынул счетную линейку и погрузился в вычисления. Надо самому проверить расчет балансировки. Этим гадам нельзя доверять, назло еще подведут.

Найдя ошибку, Гордиенко довольно усмехнулся. Он был уверен, что без него напутают. Но если уволить Тимченко, придется самому вести силовой монтаж. Это очень сложно. Данила со времен институтской практики не работал на тепловой станции…

Тимченко, стараясь приветливо улыбаться, вошел в кабинет. Гордиенко вскинул ресницы и поглядел в упор. Теплотехник смутился и пробормотал о том, что ребята просили его поговорить с Даниилом Сильвестровичем. Ведь если так швыряться людьми, с кем же Даниил Сильвестрович думает кончить монтаж?

— Я просил вас приготовить расчет балансировки, — перебил Гордиенко.

Тимченко удивленно посмотрел на стол. Расчет балансировки лежал перед Гордиенко. Данила поймал его взгляд.

— Может быть, вы этот сон в летнюю ночь называете расчетом балансировки?

Тимченко промолчал. Он пристально поглядел на Данилу. Данила с наслаждением ожидал ответной дерзости, чтоб оборвать Тимченко, но пристальный взгляд теплотехника взбесил его.

— Вы что же, не понимаете, о чем я говорю?

— Извините, Даниил Сильвестрович, — Тимченко тяжело оперся рукой о стол, — вас еще на свете не было, а я уже собирал турбины.

Гордиенко побледнел от злости. Его уже в глаза называют мальчишкой.

— Ложка не узнает вкуса пищи, хотя хлебай ею сто лет. У вас, правда, стаж солидный, но у меня не богадельня для престарелых белоподкладочников.

Расправившись с Тимченко, Данила спустился в машинный зал.

На стене уже красовался его приказ об увольнении опоздавших. Гордиенко довольно усмехнулся. Его слово — закон, и либеральничать он не намерен. Над залитым цементом углублением несколько монтеров, кряхтя, устанавливали генератор на салазки. Гордиенко вгляделся.

— Здорово, Петрусь, як же ты без пропуска пришов? Мыслишь я зовсим дурной, ничего ни бачу!

— Даниил Сильвестрович, разрешите хоть полдня поробить. Стыдота ведь мне?

— Если в порядке общественной помощи — не возражаю. — Гордиенко провел ладонью по коротким гитлеровским усикам. — Но прогула не вычеркну. Дисциплина прежде всего!

— Та що, я дурной задаром робить? — крикнул Кристенко, но тотчас же спохватился, — пусть задарма, слова не скажу, еще в выходной отработаю, но прогул снимите.

Гордиенко молча взял Петруся за плечо и вывел из машинного зала. Потом поднялся к себе и вызвал Олеся.

Олесь с удивлением оглядел полупустой кабинет и, расчистив от бумаг местечко, уселся на стол.

— Вы меня по делу вызывали или так?

— Так! Скоро обеденный перерыв. Ты знаешь, я уволил Тимченку?

Гордиенко покосился: какое это впечатление произведет на Олеся.

Олесь помолчал немного. Он не был в восторге от этой новости.

— Григорий Григорьевич очень хороший человек.

— Он плохой инженер. Это важней. С сантиментами электростанции не построишь.

Гордиенко, чертя ногтем по бумаге, стал доказывать, что единственное, имеющее в жизни подлинную реальную ценность, — это мастерство, победа воли над косностью металла.

— «Русый зверь и техника» — как вы говорили в Киеве, — Олесь перегнулся через стол и заглянул товарищу в глаза.

— Хм! Ты до сих пор всю эту ерунду помнишь?

— В Киеве это была для вас не ерунда, сейчас…

— Что сейчас?

— И сейчас это для вас не ерунда. Помните ваш девиз — быть всюду первым. Вы же не изменились. Нельзя так изменяться. — Олесь схватил его за руку. — Данко!

— Недоставало бы, чтобы ты продекламировал о «милой вольности и славе», — Гордиенко недовольно высвободил руку. — Советую не говорить вслух о таких вещах.

— Не говорить вам? Вам, Данко?

— И мне тоже. По крайней мере, на службе. — Гордиенко едва заметно улыбнулся. — А стишки твои дома я наверное с удовольствием почитаю. Знаешь, подражай Мицкевичу, например, «Валенроду».

— Я никогда не понимал «Валенрода». — Олесь провел по лицу, точно отмахиваясь от чего-то. — Не бойтесь, Данко, я вас не выдам. Но как вы могли так измениться?

— Измениться или изменить?

— И то и другое.

Гордиенко, вместо ответа, взглянул на часы.

— Беги, Лелька, сейчас будет гудок, только успеешь до рабочего места добежать.

VI

Возвращаясь с работы, Данила не заметил, как запел в голос. К счастью, улица была пуста. А хорошая вещь все-таки жизнь. Даже если она — как скачки с препятствиями. Полгода тому назад сидел грязной камере, а теперь опять все налаживается. Главное — иметь крепкие плечи и уметь падать на ноги, как кошка. Да, вот уж, можно сказать, нелегко ему достался инженерский диплом.

После семилетки Данила поступил на Винницкую электростанцию, сперва работал кочегаром, потом монтером. Зарабатывал пролетарское происхождение.

Две зимы вытерпел, сжав зубы. Ни одного прогула, ни одного замечания… Наконец, как лучшего производственника командировали учиться… На втором курсе Данила записал в карманном блокноте:

«В мире птиц и бабочек мимикрия служит средством защиты. У более высоко стоящих особей, например, хищников, это любопытное свойство используется, как маскировка при нападении. Брем, т. II, стр. 328».

В эту же зиму Данила купил у букиниста двухтомник Ницше в черном с пупырышками переплете. Ницше в красивых фразах утверждал старую винницкую истину: «Если не хочешь, чтоб тебя съели, ешь сам».

Данила обрадовался. Гоголевская улица нашла себе эстетическое оправдание. Даже заграничный философ подтверждал — главное в жизни выбиться в люди, стать сильным.

Когда на четвертом курсе началась чистка, Данила очень побаивался, но не показывал вида, и даже назначил Олесю в решительный день урок, как всегда.

Олесь пришел за час раньше и заявил сожителю Данилы Павло, что решил во что бы то ни стало дождаться Данилушки. Он хочет первый узнать, как дела его друга.

— Уф! — Данила быстро вошел и, скидывая галоши, начал: — Ну, Павло, можешь поздравить, чист и безгрешен, как новорожденный от стопроцентных пролетарских родителей.

— Ой, Данко! — Олесь кинулся к другу. — Я так волновался, так волновался…

— Ты меня, Лелька, извини. Сегодня я не в состоянии заниматься. — Данила стряхнул мокрую кожанку. — Дождь, как из ведра. Пошамать есть? Что я вижу? Дары короля Филиппа. Агнцы, пасшиеся на благодатных лугах Аранжуеца.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Тексты об авторе

Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.