ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Венька сидел на табурете выпрямившись и то и дело поддергивал неумело заутюженные брюки.

— Н-да. — Хведько, наконец, одолел немудреный текст. — Значит, дело на мази, того и гляди восстановят — выйдешь в люди.

— Товарищ Корнеев мною довольны, — Венька икнул, — комнаткой восьмиметровой в новом бараке однако премировали. Марина Адамовна видели. Вместе строили. Еще обещали в гости наведаться, а так и не зашли ни разу…

— Может, Веня, у вас принято, — вмешалась Тина, — чтобы дивчины до хлопцев ходили, а у нас такого що не было. Я Маринку подлую як глазы свои стерегу.

Венька осушил остатки поллитровки и разгладил брюки на коленях. — Устинья Федоровна, Федор Адамович, я однако понимаю. Они барышня самостоятельная, из вашей воли не выйдут. Однако я по чистому сердцу. Ежели они ничего против, — я хоть завтра расписаться. — Венька вытащил документы. — Вот поглядите, Марина Адамовна.

Марина, насмешливо прищурившись, оглядела его коренастую, медвежистую фигуру. Новый, чересчур светлый, плохо сшитый костюм делал Веньку еще более нескладным и приземистым. Раньше Марина не замечала ни венькиной неуклюжести, ни смешной манеры витиевато говорить. Поймав насмешливый Маринкин взгляд, Венька окончательно сконфузился.

— Я от чистого сердца. Может, обиделись? Тогда прощенья прошу. Конечно, мы не инженеры, а выйдем в десятники, — тоже итровцами станем. Однако, Устинья Федоровна, у иных инженеров одна насмешка на уме. Марина Адамовна того от своей хорошести не понимает. А я от чистого сердца — хоть завтра расписаться.

Венька швырнул на стол зажатые в кулаке документы.

— Теперь, Веничка, матери не слушают, а я бы обеими руками вас благословила бы, и Хведько тоже против ничего не имеет. — Тина метнула на дочь выразительный взгляд.

— Так как же, Мариша? — Венька привстал и заглянул в лицо Маринке. — Слово за вами.

— Нету моего слова, — Марина брезгливо посмотрела на выпитую поллитровку и грязную посуду на столе, — не пойду я за тебя.

— Зачем тогда надо мной насмешку делали? В кино со мной зачем ходили? Разговорчики разные разговаривали?

— Говорилось, вот и разговаривала. — Марина встала, накинула на плечи бушлат. — Мне, Веня, на занятия идти надо.

Она покосилась на алтайца. Венька дышал тяжело и обиженно. Марине стало жаль его. Венька был ей хорошим товарищем.

— Хочешь — проводи меня, по дороге поговорим.

— Идите, Веничка, — поддержала Тина, — девушка, ей при нас не ловко. А по дороге заветное словечко и шепнет, будто нехотя.

— Я, Марина Адамовна, все вижу, — обиженно проговорил Венька, выходя на крыльцо. — Думаете, слепой, не понимаю, зачем вы на монтерские курсы записались?

— Оставь, Веня, — Марина пошла быстрей, потом обернулась и подождала, пока Венька догонит ее. — Прости, если обидела, а только…

Марина не докончила и, махнув рукой, побежала по боковой дорожке, Венька догнал ее.

— Мариша, если он над вами надсмешку сделает, убью, — Венька с силой притянул Маринку. — Мариша, я вам ноги целовать буду, а он? Ему что? Морда красивая, сердце бессовестное…

Марина вырвалась и, тяжело дыша, поправила растрепавшиеся волосы.

— Я тебя после таких слов и за человека считать не хочу.

— Хорошо, Марина Адамовна, — Венька сжал кулаки. — Швыряетесь, да как бы не прошвыряться.

Венька круто повернулся и, не разбирая дороги, побежал по кочкам.

Марина сердито посмотрела ему вслед и быстро пошла по узко усыпанной хвоей тропинке. Она опаздывала.

* * *

Запыхавшись, Марина вбежала в темный коридор и с разбегу стукнулась о какого-то парня. Судя по запаху тавота, это был кто-то из монтажников.

— Стал на дороге, — огрызнулась Маринка, пытаясь обойти это живое препятствие.

Но парень притянул Маринку к себе и поцеловал.

— Ось дурной! — Маринка изо всей силы ударила его по губам.

— Чуть с ног не сбила, да еще и дерется! Надо поглядеть — хорошенькая ли еще! — Парень легонько подтолкнул Маринку к светлым сеням.

— Даниил Сильвестрович! — Марина густо покраснела. — Да кабы я знала, что это вы…

— То позволила б себя поцеловать? Не сомневаюсь… Но если бы я знал, что ты так дерешься, честное слово, не стал бы…

Маринка покраснела еще пуще, но не уходила. Заложив руки за спину, она исподлобья и чуть по-мальчишески разглядывала Гордиенко. В перемазанной тавотом косоворотке и поношенных, лоснящихся на коленях люстриновых брюках он казался гораздо проще и как-то понятнее. Инженерское достоинство, как шелуха от лука, слезло вместе с кожанкой, и перед Маринкой стоял смешливый черноглазый парубок. Даже залихватский волнистый чуб развился и лежал простенькой пушистой прядочкой.

Маринке бросилось в глаза, что верхняя губа Гордиенко заметно припухла.

— Чего ты на меня так смотришь? Опять драться хочешь?

Гордиенко в свою очередь оглядел Маринку. Ему не понравилась худенькая, остролицая девушка с внимательными, настороженными глазами. У людей с таким взглядом обыкновенно бывает очень хорошая память. Гордиенко не любил иметь дело с людьми, обладавшими хорошей памятью.

— Ну, чего ты смотришь? — повторил он уже с раздражением. — Ступай в Красный уголок. Я умоюсь и сейчас приду.

На занятиях Маринка не могла отделаться от чувства какой-то неловкости. Ей все время казалось, что Гордиенко искоса взглядывает на нее и посмеивается.

Наконец, лекция кончилась. Гордиенко выпроводил своих слушателей, отметил в журнале, поискал кепку и пошел к дверям. На крыльце дожидалась Маринка.

— А, это опять ты? Я тебе нужен?

— Я Ольянку жду.

— Твоя Ольянка давно дома вечеряет. Нечего тебе здесь делать. Пошли, что ли?

— Я подожду Ольянку, — Марина готова была всю ночь продежурить на крыльце. Только бы Даниил Сильвестрович не подумал, что она дожидалась его.

— Если ты такая упрямая, подождем, кто кого пересидит.

Гордиенко неожиданно сел на крыльце, почти у ног Маринки.

Маринка молча обошла его и поднялась на пригорок.

Этого Данила ожидал меньше всего. Он полагал, что девчонка будет счастлива позубоскалить с таким интересным инженером. Данила воровато оглянулся, не видят ли его подчиненные, и быстро взбежал на пригорок.

Маринка шла, не торопясь, время от времени нагибаясь, чтобы сорвать какую-нибудь травку.

Данила почувствовал жалость к этому худенькому, некрасивому созданьицу, с такой доверчивостью собирающему какие-то травки. Он не подлец и не позволит себе из спорта разбить жизнь ни в чем неповинной девчушки. В отместку за сегодняшнее пренебрежение он только немного поморочит ей голову. Пусть девчушка два-три вечера потоскует о нем.

Он догнал Маринку. Некоторое время они шли молча. Маринка бросила собирать цветы и искоса поглядывала на своего спутника. Гордиенко притворился, что не замечает ее взглядов. Он снял кепку и, обмахиваясь ею, шел медленно, чуть раскачиваясь на ходу, как идут возвращающиеся со смены рабочие.

— С утра не был дома, — произнес он, обращаясь больше к себе, чем к Маринке.

Маринка сочувственно поглядела на него.

— Не знаешь, до какого часа булочные торгуют?

— Около нас ларек до 12 часов ночи открыт. Это по той тропочке, совсем недалеко.

— Ладно, веди к вашему ларьку. А то если без еды в две смены работать, скоро лапки кверху закину.

Они свернули на тропинку. Гордиенко сосредоточенно шагал. Маринка поглядывала на него, краснела и никак не могла набраться духу начать разговор самой. Мало ли что Даниил Сильвестрович дурачился в коридоре. Все-таки вот какой он занятой. Маринка слышала от монтеров, что Гордиенко каждый день успевал побывать на работе всех трех смен и не только наблюдал, как ребята работают, а проверял чуть ли не каждую деталь. Ответственные части монтировал целиком сам.

— Даниил Сильвестрович! — набралась, наконец, храбрости Маринка. — На инженера трудно учиться?

— Трудно. Пять лет учиться надо, да потом еще пока стаж накопишь. Всякая старорежимная шушера тобой помыкает. После Рамзина их поприжали, а в двадцать восьмом — двадцать девятом годах — беда. На всех командных постах недорезанные белоподкладочники. Советского в них ни на грош, — зато стаж!

— Куркулей тоже в двадцать девятом рушить начали, — обрадовалась Маринка.

— Ага, политграмоту знаешь. Начало реконструктивного периода. Я в те годы на Днепрострое работал. Красота!

Данила начал рассказывать, как он видел взрыв скалы Сагайдачного… Освобожденная река уносила каменные глыбы, обломки бревен, смыла двух не успевших отскочить подрывников, но их спасли.