ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Больше бешеные кони не потопчут жита…

Э. Багрицкий

I

Узкоколейка тоненькой цепочкой огибала город-лагерь и спускалась к самому озеру. Кругом серо-розовые валуны, щуплые изуродованные ветрами ели, с ветвями, растущими в одну сторону. Каменистая земля, лысые, тусклые горы. На горах камни, рыжие от мхов.

Перед наскоро сколоченной будкой распределительного пункта расположилась кучка поселенцев: кто на своем мешке или баульчике, кто прямо на камне. В окно комендант выкрикивал фамилии.

— Земляк, табачку нет ли? — бородатый мужик в кожухе потянулся с клочком бумаги к молодому парню в светлой кепке и рваных ботинках.

Тот отсыпал махорки и подал бородачу, задев своего соседа, красивого белокурого паренька.

Белокурый брезгливо отряхнулся.

— Ты что, милок, все нами брезгуешь? — спросил с ядовитым добродушием бородач.

— Мне ваших вшей кормить не охота.

— Нехорошо товарищами гребовать. Вошь — она общая, что твоя, что моя, — одинаковая.

Белокурый промолчал и, вынув перочинный ножик, принялся чистить ногти.

— Шовкошитный! — выкрикнул комендант.

Белокурый паренек встал и не спеша, манерно выступая, подошел к окошку.

— Ты Шовкошитный?

— Да, — ответил с достоинством белокурый паренек. — Я Олекса Шовкошитный.

Комендант подвинул список.

— Грамотный? — спросил он, разглядывая Шовкошитного. Белокурый был строен, немного худощав и казался на первый взгляд очень хрупким. Он был одет в темную, глухо застегнутую ковбойку и черные латанные на коленях галифе. Но на ногах красовались дорогие, шитые на заказ сапожки на высоких подборах.

— Немножко грамотный, — усмехнулся Шовкошитный, расписываясь. Он кончил прошлой весной девятилетку в Киеве.

— Что умеешь делать? Чем работал? — допрашивал комендант.

— Я нигде не работал, ничего я не умею.

— Значит, на земляные работы придется.

— Я бы смог, пожалуй, монтером работать, — нерешительно сказал Шовкошитный. — Дома у тети всегда сам электричество чинил. Даже батарейку, чтобы чай кипятить, сам устроил.

— Без бумаг нельзя, тут тебе не тетя. У тети испортишь — киселя не дадут, а здесь строительство на тысячи в убыток ввести можешь.

Комендант достал номерок, выписал какой-то ордер и протянул белокурому пареньку.

— Жить будешь на Услонке, это туда, в гору, — пояснил он. — На работу завтра к восьми часам явишься.

Шовкошитный взял номерок и квитанции, приложил пальцы к кепке и, кивнув свысока коменданту, пошел по дороге.

* * *

Моросило. Шовкошитный шел, осторожно ступая между луж острых камней.

За тяжелым, ртутным озером, над крутой мореной Тахтарвумчорра тлела зеленоватая, как недозрелая морошка, заря.

Шовкошитный остановился.

Болезненный рыжий пух на горах был не только мхом. Присмотревшись, Шовкошитный заметил, что рощи уродливой карликовой березы упорно лезут вверх, цепляясь за трещины в скалах. Красно-ржавые и ярко-желтые листья сливались издали с рыжими мхами.

— Дерево, а как за жизнь цепляется, — подумал Шовкошитный. — Я так не могу.

Олесь, Шовкошитный родился на богатом родовом фольварке в степной полосе Украины. Горы он видел так близко впервые. При других обстоятельствах его поразила бы мощь этих земных мускулов, напруженных, как в борьбе. Теперь он только удивлялся.

— За горами Швеция. Должно быть, не больше двухсот верст. Так близко, — с грустной усмешкой подумал Шовкошитный.

Один из его предков, полковник Олекса Шовкошитный участвовав. в заговоре Мазепы. Полковник храбро дрался в рядах шведского войска. В Бендерах Карл XII собственноручно приколол орден трех корон к жупану Шовкошитного и пожаловал полковнику титул шведского графа. Но полковник Олекса затосковал по родному краю. Переодевшись бандуристом, он пробирался к Киеву, но был узнан, схвачен и запытан на смерть.

К тому времени, как подрос Мефодий Шовкошитный, отец Олеся, мятежный полковник был прочно забыт. Уже несколько поколений слыли Шовкошитные первыми богатеями по округе, и шляхетские грамоты бунтарей мирно дотлевали в крепких кулацких сундуках…

— Осторожней, паренек! На человека, не на пень налетел. — Невысокий, сероглазый человек во френче и мохнатой шапке отстранил Олеся. — Галок ловить не годится.

— Звиняюсь, пане. Я задумался. — Шовкошитный поднял ресницы и, разглядев френч, с ненавистью прибавил: — Вы сами на меня налетели!

— Ты в другой раз галок не считай, — продолжал человек, не обижаясь. — Нехорошо. Об камень споткнешься, голову проломить себе можешь.

Крытый бракованным толем шалман гудел голосами.

Шовкошитный толкнул дверь ногой и вошел. По бокам узкого прохода тянулись койки. Койки были разные, по достатку и вкусу обитателей. Молодые парни укрывались байковыми одеялами, купленными на новостройке по ордерам. У рабочих постарше постели были застланы ситцевыми лоскутными одеялами, с звездой или розой посредине. Количество подушек показывало благосостояние их владельца.

У окна несколько коек было сдвинуто.

— Прикупаю!

— Еще очок!

— Жир! — выкрикивали сгрудившиеся на койках парни.

Шовкошитный постоял посредине шалмана, оглушенный гамом после надозерной тишины.

— Где мне раскладываться?

— Чего ему не терпится? — крикнул чубатый, круглолицый парень с заячьей губой. — Съезжу по морде — узнает.

— Попробуй, пся крев! — звонко выкрикнул Шовкошитный, засовывая руку в карман.

Но парень уже обнимал его:

— Олесь Шовкошитный! Наш панич!

— Хведько Петроченко! — изумился Олесь. — И ты здесь?

— Туточки, панич! И мамо туточки! А батько в Сороке работает. Вот мамо рада будет вас видеть.

— Где Тина? Я до нее пойду! — Шовкошитный бросил баульчик.

— Вещей кидать нельзя! — зашептал Хведько, подхватывая баульчик. — Туточки такой народ.

Олесь сел на койку Петроченки и, сняв кепку, опять спросил:

— Ну, а ночью где же мне спать?

— Сейчас, панич!

Хведько пошептался с бледным широколицым финном.

— Нельзя никак!

— Придется вам, панич, на пол ложиться, — сокрушенно сказал Петроченко, — местов нет!

— Я не могу на пол. — Шовкошитный встал. — Черт знает, что такое! Пригнали людей, а спать на полу!

— Для пана Шовкошитного що палацу не приготовили, — ухмыльнулся ясноглазый паренек с пышной каштановой шевелюрой. — Не знали, то ясновельможный пожалует.