(Сочинения в 2-х частях)
Аркадий Суренович Григорянц, невысокий, крепкого телосложения армянин, с ярко выраженной национальной принадлежностью — массивным орлиным носом, да ещё и чуть кривоватым.
Аркадий Суренович был водителем театрального автобуса. Было ему где-то около пятидесяти.
Редко кто называл его по имени-отчеству. Для всех он оставался Аркадием, Аркашей, Аркашкой.
Он никогда не ездил быстро. Что бы ни случилось, как бы ни опаздывали сидящие в автобусе, ехал он со скоростью сорок километров в час, и не более. При этом спокойствию его не было предела. На него можно было кричать, топать ногами, уговаривать ехать быстрее, — он только усмехался и отвечал:
— Успеем…
Но что самое удивительное — всегда успевали. Не было случая, чтобы по его вине задержали начало спектакля или не приехали куда-нибудь вовремя.
С ним не любили ездить, но когда у кого-то возникала личная проблема с перевозкой чего-либо, всегда обращались к нему. При этом уже не нужно было обращаться за разрешением к директору театра, не нужно было думать о бензине и даже платить за него. С кем он договаривался, как выкручивался, кто давал ему путевой лист, покупал ли он бензин за свои деньги или экономил на казённых рейсах, никто не знал, да и не интересовался.
— Аркадий, мне нужно телевизор перевезти.
— Когда?
— Сегодня.
— Сегодня не получится. Завтра в десять. Напиши адрес, я подъеду.
— А сколько это будет стоить?
— Тебе нисколько. Пиши адрес.
Он всегда приезжал вовремя. Но, если ему вдруг приходилось кого-то ждать, то…
Независимо оттого, кто находился в автобусе, — молодые актрисы, заезжая знаменитость или кто-нибудь из городского начальства, — крепкий русский мат громко и смачно звучал на весь салон. Кроме того, его обычная разговорная речь так же густо пересыпалась непечатным словом. В общем, как армянский нос неизменно присутствовал на его лице, так и русский мат был неотъемлемой частью его речи.
За это на него обижались, этим возмущались, но избавиться от этого было невозможно.
Многие старались общаться с ним как можно меньше.
С ним не любили ездить, с ним не любили разговаривать.
В театре он был как бы в стороне от всех, сам по себе.
Да он, казалось, и не интересовался жизнью театра.
На собрания он не ходил принципиально. Даже в здание театра старался заходить только в случае крайней необходимости. Найти его можно было во дворе, в автобусе или, в крайнем случае, на вахте.
Но иногда, войдя в театр, якобы по какому-то неотложному делу во время спектакля или репетиции, он потихоньку приоткрывал дверь ложи и подолгу наблюдал за тем, что происходило на сцене.
В такие минуты его грубое, некрасивое лицо преображалось. Выражение детского, чистого удивления, радости, счастья освещало его. Но увидеть Аркадия в этот момент можно было только потихоньку, так, чтобы он этого не заметил. Если же поблизости слышались чьи-то шаги, он поспешно закрывал дверь ложи, лицо его опять становилось серьёзным, даже грубым, и он шёл по своим неотложным, важным делам.
Его невозможно было представить сидящим в зале театра или читающим книгу. Даже с газетой, или перед экраном телевизора, представить его было трудно.
Чем он жил, что его интересовало, волновало? Что привело его в театр и почему он долгие годы работал здесь за мизерную зарплату, без элементарных условий для работы водителей и содержания транспорта? Всё это оставалось тайной.
Впрочем, этим никто и не интересовался. Встречается иногда во дворе театра грубый, матерящийся мужик, да и бог с ним. Возит на гастроли, на выездные, хоть медленно, нудно, но привозит вовремя, — и то хорошо.
Но, как потом оказалось, Аркадий видел и знал почти наизусть все спектакли театра. Прекрасно знал всех актёров по именам, и не только, кто кого в каком спектакле играет, но и где живёт, чем интересуется. А если требовал написать адрес, то не потому, что забыл, а для важности, так сказать, момента. И если возил кого бесплатно по личным делам, с телевизором или ещё с чем-нибудь, то не потому, что бензин и время у него были лишние (бензин-то порой и за свои покупать приходилось), а просто любил он театр, любил и уважал актёров.
И ещё очень любил кино, частенько один ходил на дневные сеансы в ближайший кинотеатр. Режим работы водителя это вполне позволял. Если нет выездного спектакля, или какой-нибудь поездки по снабжению, чего в театре болтаться, лишний раз начальству глаза мозолить, можно в рабочее время и в кино сходить.
Но всё это выяснилось потом. Всё это рассказали родственники уже на похоронах.
Как гром среди ясного неба, пронеслась по театру весть о его смерти.
В один прекрасный день купил Аркадий один билет на дневной сеанс и пошёл в кино. Во время сеанса ему стало плохо, и он умер прямо в зале перед экраном. Приехавшая «Скорая помощь» уже ничего не смогла сделать.
Вспоминают о нём в театре редко. Только если новый, нерадивый, водитель лихачит на дороге или постоянно опаздывает, кто-нибудь из старых работников печально скажет:
— Да… Аркадий ездил медленно, но всегда успевал, царствие ему небесное…
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
© 2011 Ростовское региональное отделение Союза российских писателей
Все права защищены. Использование опубликованных текстов возможно только с разрешения авторов.
Создание сайта: А. Смирнов, М. Шестакова, рисунки Е. Терещенко
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.
Комментарии — 0