Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

* * *

Спектакль Таганрогского театра «Сдаётся комната одинокому мужчине» по пьесе Эмиля Брагинского.

Сюжет пьесы довольно банален: одинокая симпатичная женщина с целью познакомиться с достойным мужчиной сдаёт комнату. Взаимоотношения квартиранта и хозяйки развиваются по примитивной бытовой схеме, и в итоге — happy end, любовь и перспектива счастливой семейной жизни.

В самом начале спектакля по сюжету, кроме основного героя, появляется на сцене ещё один претендент на жильё, пришедший по объявлению. После недолгого спора с соперником, в присутствии хозяйки, он бесславно покидает поле боя и больше уже не появляется.

Роль комедийная, эпизодическая. Подобные роли любимы актёрами: можно поиграться, покуражиться, похохмить, запомниться зрителю, и при этом, самое главное: отыграл в начале первого акта, и — свободен.

Однажды на гастролях довелось мне срочно ввестись на эту роль.

Срочный ввод, это когда перед самым началом спектакля выясняется, что нет кого-то из исполнителей, и, чтобы не отменять спектакль, приходится тут же, без репетиции, вводить кого-нибудь, кто случайно оказался в театре, или кого можно срочно вызвать по телефону. Текст в этом случае обычно попадает в руки перед самым выходом на сцену, учится перед каждым последующим эпизодом, и — вперёд. Довольно основательная нервотрёпка и громадное напряжение.

По театральным законам, актёр, введённый на роль и спасший спектакль, считается в дальнейшем полноправным её исполнителем.

Для участия в спектакле Таганрогского театра на несколько дней приглашены Ирина Муравьёва и Юрий Кузьменков. В это время они играют главные роли в спектакле «Сдаётся комната одинокому мужчине» в Театре им. Моссовета. Спектакль в «Моссовете», разумеется, совершенно другой, но, по мнению администрации, и особенно бухгалтерии, какая, в принципе, разница. Текст тот же, герои те же, а доходы с московскими-то звёздами — о-го-го!

В связи с их приездом, играли по три спектакля в день. На второй день уже надоело, начали хохмить, развлекая друг друга.

Вижу, Кузьменков перед выходом зашёл к реквизиторам, нашёл какой-то огромный чемодан и пошёл с ним на сцену.

По сюжету, и по нормальной человеческой логике, человек сначала приходит посмотреть квартиру, а потом уже приносит или перевозит вещи. Но мало ли какие бывают ситуации. Вот и решил Кузьменков, дабы «расколоть» партнёршу, явиться прямо с чемоданом. Неожиданности на сцене всегда интересны.

Ирина «раскололась», но в меру, не сильно. Поулыбалась, отвернувшись от зала, взяла себя в руки, — сцена-то серьёзная, и пошли дальше.

Скоро мой выход.

Я бегом сначала с костюмерную, потом к реквизиторам. Сбрасываю с себя «цивильный» костюм, галстук, туфли, напяливаю какие-то штаны с дутыми коленками, сапоги кирзовые, рубаху-косоворотку навыпуск, жилетку с меховой подкладкой и старую, засаленную кепку на голову. Получилось что-то среднее между дедом Щукарём и лесным братцем.

В реквизите нашёл громадный мешок, наполненный сеном, из какой-то сказки.

В общем, видок получился, что называется, из другой оперы. Но, с другой стороны, почему бы, скажем, сельскому жителю, со своими пожитками в мешке, не увидеть объявление о сдаче комнаты, и не явиться? Ни сюжету, ни смыслу спектакля не противоречит.

Подошла моя реплика, и в таком виде я выхожу на сцену. Да ещё с первой фразы полный набор из местного лексикона: «гля!», «тю!», «шо?», и тому подобное.

Реакция Ирины оказалась непредсказуемой. Она не просто «раскололась», не просто «поплыла», она сначала присела, потом низко наклонилась и завизжала. Отвернувшись в кулисы, она, видимо, всё же попыталась взять себя в руки, но это не получилось. Взглянув на меня ещё раз, — ведь у нас, по автору, диалог, — она закрыла лицо руками, и убежала со сцены.

С соперником у нас диалога нет, только через хозяйку. Да и он не мог выговорить что-либо вразумительное, так как, тоже, прислонившись к порталу, «растворился».

Я ещё долго, сохраняя образ сельского жителя из глубинки, пытался выяснить у него, сдаётся ли здесь комната, и почему убежала хозяйка. Из-за кулис тем временем доносились визги, брань, в том числе нецензурная, хохот и прямые угрозы убийства в мой адрес.

Наконец, Ирина появилась на сцене, и эпизод кое-как был доигран до конца.

В антракте:

— Извини, я, кажется, переиграл.

— Да ладно, ничего. Но всё равно — мерзавец. Это ж надо, так расколоть! Со мной такого ещё никогда не было.

— И на том спасибо. Значит, запомнишь Таганрог.

«Знай, мол, наших. И в провинции актёры могут московских звёзд за кулисы задвинуть», — подумал я при этом, но без злобы подумал, по-доброму.

* * *

В Ростовский ТЮЗ приезжает на разовую постановку молодой режиссёр Миша. Живёт он, естественно, в гостинице. Частенько к нему в гости заходят друзья-актёры «поговорить об искусстве».

Однажды утром, после очередной дружеской вечерней попойки, режиссёр звонит в актёрское общежитие, просит пригласить к телефону вчерашнего гостя и хриплым, испуганным голосом просит:

— Лёша, срочно приезжай. У меня беда.

Лёша мчится на такси.

В гостинице выясняется, что режиссёр заснул вечером в кресле с сигаретой в руках. Сигарета выпала, прожгла кресло, и чуть не случился большой пожар. Благо, Миша почувствовал, что снизу припекает, проснулся и вовремя залил водой прогоревшие брюки и тлеющую обивку кресла.

Перепуганный, он до утра разгонял мокрым полотенцем дым, пытаясь выгнать его в окно. На кресле осталась огромная, чёрная, прожжённая дыра.

— Лёша, что делать? — с надеждой спрашивает режиссёр у актёра. — Это ж сколько платить придётся? Придумай что-нибудь, а?

— В номер кто-нибудь заходил? — строго спрашивает Лёша.

— Ещё нет. Кроме тебя, никто.

— А запах дыма кто-нибудь учуял?

— Не знаю…

— Ладно, будем надеяться, что нет. Сиди здесь, никуда не выходи, никого не впускай, жди меня.

— Хорошо…

Через час Лёша возвращается с большим портфелем. В портфеле — плоскогубцы, ножовка. Они разбирают кресло, распиливают его на мелкие части, и несколько раз непринуждённо прогуливаются мимо дежурной с портфелем — выносят кресло по частям, подальше от гостиницы. Потом идут на репетицию.

Через несколько дней горничная случайно замечает:

— А у вас тут, кажется, кресло стояло?

— Какое кресло? — удивлённо вопрошает режиссёр. — Если бы у меня было кресло, я бы жил с комфортом.

— Ну, вот здесь же, в углу, стояло кресло.

— Что же я, по-вашему, на работу его унёс? — ещё больше удивляется он.

— Да нет, что вы, но странно…

— Мне тоже странно подобные претензии от вас выслушивать.

— Да нет, я просто так… Извините…

— Ничего, пожалуйста. Заходите ещё, — спокойно отвечает режиссёр, выпроваживая горничную.

* * *

Шутка беспроигрышная, многократно повторяющаяся и любимая всеми актёрами, особенно приятная для тех, над кем шутят.

На сцене обычно пьют вместо водки — воду, вместо коньяка или вина — разведённый чай, вместо шампанского — лимонад. Но иногда, чаще в праздники или на юбилейных, пятидесятых, сотых спектаклях, реквизиторы, или кто-нибудь из актёров, тайно наливают настоящий напиток.

Какое удовольствие наблюдать, как берёт актёр на сцене стакан или рюмку, выпивает залпом, и глаза его оживают, на лице появляется улыбка, даже если по сюжету улыбаться ему не положено, как он старается незаметно взглянуть за кулисы: кто же за ним наблюдает, кто же устроил ему эту…

А если актёр ещё и любитель этого дела! А если по роли ему полагается выпить полный стакан водки, а в стакане, действительно, — водка? А ещё следующий акт играть, где он должен быть, как стёклышко. Но всё равно приятно.

Все улыбаются, радуются, показывают друг другу, как он выпил, и даже не скривился, — вот молодец, вот что значит, настоящий актёр!

* * *

Говорят, на каком-то международном театральном симпозиуме представителя советской делегации спросили:

— Почему у вас так долго учат актёрскому мастерству? Во всех развитых странах обучение в театральной школе максимум два года, у вас же минимум четыре.

Советский театральный чиновник несколько растерялся, потом ответил:

— Зато наши студенты получают при этом полное филологическое образование.

Зачем актёру полное филологическое образование? Да и получает ли он его? Видно, соврал чиновник.

Актёр с высшим образованием, выполняя указание режиссёра, делает резкое движение, хватается за колено и со стоном присаживается.

— Что случилось?! — кричит из зала режиссёр.

— Да у меня опять этот минет.

— Что?!!

— Минет у меня. Сказали, операцию надо делать, вырезать.

— Что вырезать?

— Ну, этот… минет.

— Мениск, наверное?

— А, ну да, а какая разница?

— Да, минет, понимаешь ли, это несколько другое…