Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

За час до спектакля тот полковник, но уже в гражданском костюме, появился и стал ждать.

А финнов-то всего трое оказалось. И пятеро наших. Все в гражданском.

Спектакль посмотрели, в баньке попарились, остались довольны.

На следующий день сам начальник ИТУ звонит, долго благодарит, спрашивает, не нужна ли какая-нибудь помощь.

— Да спасибо, пока вроде не требуется. Если какие проблемы возникнут, обязательно позвоню.

— Конечно-конечно, буду очень рад.

А какие проблемы могут быть у замдиректора театра в исправительно-трудовых учреждениях? Да очень серьёзные! Не зря же я от оплаты отказался. Придёт время, я с них больше возьму.

И пришло время.

Сказал «папа» (я А.М. Пидуста с первых дней за глаза «папой» окрестил, — прижилось), что на майские праздники гастролёров московских принять нужно. Уж зачем, почему нужно — спрашивать не положено. Принять, так принять.

А сколько зрителей в майские праздники в театр придёт? Единицы.

И спектакль так себе, и на сцене всего двое — он и она, и хоть московские, а не звёзды.

Что делать?

Так я их — в тюрьму.

И общий, и строгий, и особый режим. За четыре дня все мурманские зоны объездили.

Только один спектакль в театре сыграли. На один-то спектакль зрителей набралось, почти аншлаг.

Москвичи поначалу возмущаться пытались.

А чего возмущаться?

Зеки тоже люди, им тоже праздника хочется.

Начальнику Управления позвонил: так, мол, и так, можем на праздники спектакль устроить, но теперь уже за деньги.

— Конечно-конечно. Очень рад. Перезвоните моему заместителю. Я распоряжусь. Вы его знаете, он тогда к вам приходил.

— Спасибо, сейчас перезвоню.

Ну, думаю, теперь мне по цепочке до капитана перезванивать придётся.

Нет, не пришлось. Обо всём с полковником договорились.

Попробовал бы он после баньки отказать. Впрочем, мог и отказать.

— А как, — спрашиваю, — с автоматами у вас? Получилось?

— Да с автоматами, как раз получилось, мы их передали. Только ни одного джипа не получили. Все машины московское начальство приказало сразу же прямо в Москву отправить. Так что остались при своих.

В общем, за праздники и московские актёры хорошо заработали, и театр, слава богу, лишнюю копейку поимел, и зеки довольны остались, приглашали ещё. Умельцы подарков надарили.

Управление ИТУ даже официальное письмо в Управление культуры написало: спасибо, мол, за заботу о контингенте, за праздник, за искусство, за воспитание.

Нормально.

«Папа» обычно с утра раненько в театр придёт, обойдёт всё хозяйство, посмотрит, всё увидит, — мышь незамеченной не проскочит, — с людьми поговорит, указания даст, документы подпишет, и пошёл.

Куда пошёл, когда вернётся, — не докладывает.

Вы — работайте.

Но и прийти может в любой момент; и вечером во время спектакля, и днём, и даже после спектакля заглянуть может, проверить.

А уж по пятницам в конце дня, на планёрке, раздаёт всем сестрам по серьгам, — только держись, только не перечь ему, не оправдывайся.

Да ему никто и не перечил, не возражал — ни режиссёры, ни актёры, ни начальники цехов. А чего возражать? Он же не только зарплату со всякими положенными полярками да надбавками платит, он ещё и к каждому празднику обязательно премией всех порадует — кому оклад, кому половину оклада, а уж в конце года само собой — годовая премия, и немалая.

Но уж если кто худое задумает, интригу какую сплести или свою выгоду поиметь за счёт других — тут уж… Изловить эту мышь поганую, неотёсанную, чужую и вышвырнуть вон!

И никакой профсоюз тебе, ни Управление культуры, хоть в Министерство жалуйся, — никто тебе не поможет.

На первой планёрке меня «папа» не трогал, даже внимания не обращал, как будто меня и не было. Даже обидно стало, — не представил, добрых пожеланий при всех не высказал. Хотя, с другой стороны, — а чего представлять, только время тратить? В любом театре всем всё и так сразу известно.

А через неделю, на следующей планёрке, говорит:

— Ну, добре… А шо нам новый зам про билеты доложить, га?..

А я перед тем уже в Новочеркасск позвонил. Ребята те, и директор, и зам его, на месте, работают.

— За сколько времени, — спрашиваю, — билеты напечатаете?

(За столько.)

— А если побыстрее?

(Тогда за столько.)

— А ещё быстрее можно?

— Можно, но дороже.

— А сколько?

(Столько.)

— А дешевле?

— Можно и дешевле.

В общем, в принципе договорились. Чувствую, светит мне в ближайшее время дальняя дорога на родную сторону.

До этого билеты Мурманский театр где-то в Подмосковье заказывал. Так там и цены выше, и сроки, как положено.

На планёрке докладываю «папе»: так, мол, и так — Новочеркасск.

— А почём?

(Столько.)

— А успеють?

Постараются.

— Ну, добре… Видать, гарный зам попался, на ходу мышей щучит, не спит…

И все вокруг заулыбались.

— Так шошь, — говорит «папа». — Лети…

Я и полетел.

В Питере пересадка.

На улице дождь, слякоть, грязь — осень.

В Мурманске-то уже зима наступила, а здесь…

И Ростов не принимает. По метеоусловиям. А чего там, в Ростове, за условия могут быть?

Эх, надо было через Москву лететь. Хотя, если Ростов не принимает, какая ему разница, откуда не принимать — из Питера, из Москвы или из Жмеринки.

Сижу в Питере, в аэропорту, почти сутки. Всё рейс откладывается. А куда деваться? Не поездом же ехать. Это ещё двое суток потерять.

Народу в аэропорту — тьма. Полстраны самолёты не принимают. Как сговорились. Все сидят, ждут. А кому и сесть негде. Кто на чемоданах, на баулах развалился.

У меня вещей нет, один «дипломат» в руках. Подремал в кресле, вышел покурить — место тут же заняли. Теперь ходи-броди, может, где освободится.

Умаялся.

Наконец, стали понемногу самолёты улетать. То в одну сторону, то в другую. То на Дальний Восток посадка, то в Прибалтику.

Это что, по всей стране одновременно распогоживаться, или распогаживаться (словцо-то какое интересное, а?), стало?

Вот и на Ростов посадку объявили.

Слава богу — летим.