Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

* * *

Гостиница для актёров почти дом родной. Прежде, до развала всей системы, треть актёрской жизни в гостиницах проходила. В год два, а то и три летних месяца, гастроли — это обязательно. Да ещё сельские гастроли, да ещё фестивали всякие и прочие короткие выезды. А уж отпуск, само собой, если не в санатории, то в гостинице, или уж, в крайнем случае, на квартире.

Молодые актёры, да и немолодые тоже, приезжающие в новый театр, бывало, по несколько лет в гостиницах жили, пока жильё не получат. Это, если приживутся, то могут получить. А не приживутся, дальше поехали, в новый город, в новую гостиницу.

Поэтому в чемодане у актёра всё необходимое для гостиничной жизни имеется. И плитка электрическая, порой даже самодельная, разборная. Такие конструкции умельцы создавали, что в одну минуту её можно было разобрать, остудить, и, хоть под подушку, спрятать. Это на случай, если дежурная не вовремя нагрянет. В гостиницах с плитками строго. И посуда своя у актёра имеется, компактная, но вместительная. Даже варенье варить в номерах умудрялись, не говоря уже о борщах, супах и т. п.

В Иваново, да и вообще в центральной России, ещё грибов полным полно — пища сытная, вкусная, вполне мясо заменяет. И супчик сварить можно, и поджарить с картошечкой, и солёненькими закусить. Если время и желание есть, иди в лес, сам собирай, не хочешь — на ближайшем рынке, а то и просто на углу, торговцы стоят, — выбирай по вкусу.

В гостиницах, на первом этаже, обычно ресторан расположен. Оттуда, особенно к вечеру, по всей гостинице кухонные запахи разносятся. А там, где артисты живут, эти запахи особенно чувствительны. Но, поди разберись, где настоящий ужин готовится — то ли в ресторане, то ли в номере.

А уж если событие какое артисты отмечают: день рождения, премьеру или даже помолвку (и такое случалось), то — гаси свет. В буквальном смысле лучше лишний свет везде погасить, иначе электропроводка перегрузки не выдержит. Там мясо жарят, там грибочки, там картошечка кипит, там ножи по кухонным досточкам (опять же, с собой привезённым) стучат, салатик режется. А там бутылочки позвякивают, в холодильник укладываются. Потом всё это, да ещё столы, стулья, тумбочки на которых сидеть можно, переносится в один номер, набивается в этот же номер народу, как селёдок в бочку, и…

Не надейтесь выспаться за ночь, если довелось вам поселиться в соседнем номере. И жаловаться бесполезно — их много, а вы один. Да и кому жаловаться? Дежурная, как правило, на шум заглянет, а её тут же к столу, хоть на минуточку, хоть на одну рюмашечку. Да в компании с артистами. Разве устоишь?

Рюмашки, правда, редко в таких случаях бывают. На всех не напасёшься, да и возить хлопотно. В основном стаканы гранёные на столе стоят, чашки чайные, кружки различного объёма, в которых и бульон варят, и чай кипятят. А наливают всем одинаково, но не по мерке — чего мелочиться, все свои, родные, — а по буль-буль. Когда наливаешь, жидкость в бутылке булькает. Вот по три, или пять буль-буль, в одну посуду, и точно получается. Рука у многих опытная, привычная. Налили, теперь можно и тосты произносить, потом обязательно попеть под гитару. Как же актёрам без гитары? А под конец и танцы можно устроить. Да-да! В обычном однокомнатном двухместном номере пятнадцать человек вполне свободно размещаются, ещё и для танцев место остаётся.

Ну и, конечно, разговоры, споры об искусстве. Иногда до хрипоты, иногда и скандалом заканчивается. А как же без этого? Люди творческие, эмоциональные.

Но всё это хорошо зимой. В гостинице тепло, почти уютно, в тесноте да не в обиде. А летом, в жару, кто ж захочет в номере париться? Летом — природа.

* * *

Так совпало, что у троих бывших таганрожцев, встретившихся в Иваново, дни рождения один за другим. Но каждый день банкеты устраивать тоже накладно. Решили вместе отмечать. И не в гостинице, на природе.

Лето, июнь месяц.

Лес, трава, речка, воздух с дымком — шашлычок. Где-то дятел стучит. Издалека музыка слышится. Это с лодочной станции — там лодки прогулочные напрокат.

На траве гостиничные постельные покрывала, заставленные тарелками, мисками, стаканами, кружками — стол.

Мы вокруг, кто сидя, кто лёжа, — застолье.

Пьём, закусываем, веселимся, купаемся в речке, наслаждаемся настоящим русским лесом — берёзы, сосны, эхо…

Компания большая. Володя в числе именинников. Я тоже.

Вот он берёт гитару, перебирает аккорды. Я не обращаю внимания, мне он не интересен.

Сначала очень тихо, потом чуть погромче, он начинает петь старинный русский романс. С каждой фразой голос его набирает силу, он поёт всё громче…

Но, как поёт!..

А голос какой! А перебор гитары! А сколько чувства!

А-ах!..

Я подсаживаюсь поближе, слушаю. И слушаю, и не слушаю. Ушам и глазам своим не верю. Сколько красоты, мужского обаяния, возвышенности — искусства. Не только в романсе, в нём самом. Вот настоящий, сценический герой, вот актёр от бога, вот…

Но ведь это тот же Володя?!

Кто-то наливает, произносит тост. Разговоры, шутки, смех. Кто-то пошёл купаться, кто-то удалился в глубину леса.

Разговор заходит о романсах, о поэзии, о Пушкине, о Цветаевой, о Высоцком.

Я с чем-то не согласился о Высоцком. Володя возразил. Мы заспорили.

Я спорю, и не спорю.

Сколько же в нём эмоции, сколько страсти, и вместе с тем, сколько такта, терпения, умения выслушать оппонента, когда уже хочется возразить, остановить. А речь какая! Грамотная, чистая. А голос бархатный, глубокий, а аргументы…

Мы продолжили разговор уже поздно вечером, в гостинице, у него в номере за чаем. Тихий, приятный разговор при свете маленькой настольной лампы. Опять же о поэзии, о театре, о драматургии, о музыке.

Он тихо читал стихи. И как читал! Что-то цитировал из древнегреческой мифологии. И как цитировал!

Незаметно наступило утро. За окном уже совсем светло, а мы всё ещё беседуем и пьём остывший терпкий чай.

Но пришлось всё же расходиться. Мне на репетицию, ему на утреннюю сказку.

Вечером совершенно случайно опять встречаемся у входа в гостиницу. Он возвращается после вечернего спектакля, я после репетиции.

Пригласил его с ответным визитом на чай к себе в номер.

И опять разговоры до утра!..

Молодость, спать некогда. Что нам стоит дом построить, трое суток не поспать?

Он оказался настолько же интересным собеседником, насколько прежде был неприемлем мною на сцене.

Нет, не настолько, гораздо более интересен.

Мы подружились.

Мы встречались почти каждый вечер, и нам было о чём поговорить, поспорить.

Но о профессии, об актёрской профессии, о его работе в театре мы почти не говорили. Мне было неловко спрашивать его о сыгранных ролях, о работе с режиссёрами. Сам он об этом тоже не заговаривал.

Но однажды всё-таки заговорил.

— Ты думаешь, я не понимаю, какой я актёр? Понимаю. Прекрасно понимаю, но… Я пробовал бросить. Даже не раз пробовал. Кем только не работал. И совсем уходил из театра, и в театре пробовал другим делом заниматься. Не смог… Не смог без этой тысячу раз проклятой и великой профессии. Видно, такая уж у меня судьба… Не могу без театра. Мало того, я понимаю, что и театру я нужен. Честное слово, поверь. Я ведь на репетициях нормально, хорошо, иногда даже очень хорошо, работаю. И режиссёры со мной тоже хорошо, с удовольствием, работают. Но всё это до выпуска спектакля, до премьеры, а потом… Как только в зале появляется зритель — всё, ничего с собой поделать не могу. Всё это я знаю, понимаю, вижу, но… Просто я — человек театра. Хотя это… — он задумался, глядя куда-то, в неведомую даль, и добавил: — Хотя это очень мучительно…

Вскоре гастроли его театра закончились. Он уехал.

Больше мы не встречались, не переписывались.

Какое-то время, довольно долго, я вспоминал о нём. Вспоминал наш первый спор и строчку из Высоцкого:

…Мне не стало хватать его только теперь…

Потом и это забылось.

Но с тех пор, сидя в зале и глядя на беспомощного, бездарного, ничего не чувствующего и ничего не выражающего актёра, я не раздражаюсь, не злюсь, не жду, когда же он уйдёт со сцены. Я думаю: может быть, это тоже просто человек Театра, который не может без театра жить, существовать, и который театру тоже очень нужен.