Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Ну, спектакль тогда минут на сорок задержали, а то и на час.

Так ведь из зрителей ни один человек не ушёл и скандалить не начал. Любили тогда театр, понимали. Только начальство дёргало:

— Почему не начинаете?

А как ему объяснишь?

В общем, открывается занавес — в зале, как всегда, аплодисменты. Это художнику, за декорацию.

Декорации тогда серьёзные делали — задники писанные, не задник — картина, павильоны — дворец настоящий. Ну, а мебель само собой, вся настоящая была.

Аплодисменты отзвучали, потом тишина гробовая — спектакль начался. Актёры на сцене в карты играют, как по пьесе положено. Зритель не шелохнётся.

Наконец выходит на сцену Лёша — опять аплодисменты. Это ему, значит, персонально, как главному герою и любимому артисту.

А он не просто вышел, его вытолкнули из-за кулис. Иди, мол, скотина, на свою погибель. Сам виноват — сам и проваливайся!

Но Лёша далеко не пошёл. Ни мизансцен тебе никаких, ни переходов, ни поворотов, ни поклонов. Стал у портала, рукой за него взялся, чтоб удержаться, не упасть, и текст говорить начал.

Но как говорить-то стал, мерзавец! На репетициях ни разу так не работал. Текст от зубов отскакивает, не стихи — музыка, не чувство — страсть!

Там ещё по пьесе ему за стол нужно было садиться, тоже в карты играть. Все думают: ну, если сейчас от портала оторвётся, до стола дойдёт, сядет, то потом уже ни за что не поднимется, придётся занавес закрывать.

А он и подходить не стал. Свободной рукой взмахнул: играть, мол, буду, ещё и пальцем к себе поманил. Остальным ничего не оставалось делать, как только взять стол и к Лёше его тащить. Но стул ему не поставили, побоялись. Так и играли: они сидят, а он стоит, за портал держится. И всё прекрасно, как будто так и надо.

Я подсказывать собрался, а сам заслушался.

Отыграл он первую сцену, сделал два шага назад за кулисы, и… брык на пол — готовый.

Мне из-под станков хорошо видно, как его за руки, за ноги подальше от сцены оттащили. Здесь же, за кулисами, ещё ведро воды на голову, нашатырь туда-сюда, рубаху переодели, и снова на сцену вытолкнули.

Он так же за портал уцепился, и… — играет, подлец, глаз не оторвёшь.

Подошла моя реплика. Я ведь играл… Ну, это не важно… Мне на сцену выходить, а я под станками сижу, заслушался.

Кое-как выполз на сцену чёрт-те откуда, прямо из-под станков, грязный, помятый, с пьесой в руках. Чуть всю сцену не провалил.

А Лёша так весь спектакль у портала и продержался.

После спектакля пришёл за кулисы сам первый секретарь обкома. Лёша лежит в гримёрке, стакан водки требует.

Секретарь пожал ему руку, обнял, поцеловал прямо лежачего и выразил благодарность за доставленное искусством удовольствие.

Так Лёша ему ещё жаловаться начал.

— Вот, — говорит, — я спектакль отыграл, а мне даже водки выпить не дают.

— Как так?! — возмутился секретарь. — Почему водки не даёте? Человек такой спектакль сыграл, а вы?! Срочно налить ему, сколько потребует!..

А меня потом на собрании прорабатывали за то, что я на выход опоздал и текст перепутал.

Лёша мне после этого говорит:

— Ты, Володька, пить не умеешь, потому у тебя так всё и получается. Потому ты и главных ролей никогда играть не будешь. Научись пить, и всё будет нормально.

А чего это он тогда решил, что я пить не умею, не знаю. До сих пор вот, слава богу…

Но я на него не обижался. Хороший был актёр, талантливый, мог себе позволить…

Он поднимает стакан, и опять надолго задумывается, глядя в окно.

Собаки на пустыре уже не резвятся, а, вальяжно развалившись, греются на солнышке.

О чём он думает в эти минуты?

О театре, о друзьях, которые почти все давно разъехались в другие города, в другие театры, а кое-кто уже и отыграл свою последнюю роль в спектакле под названием Жизнь, успокоился. Может быть, о собаках. Может быть, о своей собственной судьбе и о том, что ему ещё пока не довелось сыграть главную роль в хорошем спектакле. Ведь какой актёр не мечтает о главной роли в хорошем спектакле, даже если уже и возраст, даже если уже и…

Но, спустя несколько лет, он всё же сыграл свою главную роль. И получилось так, что роль эта оказалась главной не только в спектакле. После этой роли судьба практически повторила в его жизни трагический финал чеховского рассказа.

К тому времени пути наши разошлись. Я уже повзрослел, жил в другом районе, и встречаться по-соседски, за рюмкой водки не приходилось. Иногда случайно встречались на улице, иногда в театре, в котором я был тогда всего лишь постоянным зрителем.

И вот в спектакле по произведениям А.П.Чехова Владимир Николаевич Карпащиков сыграл главную роль в инсценировке рассказа «Беда».

Довольно простой, но трагический сюжет: пьяница мужик везёт в лютый мороз на своей телеге больную жену к доктору, в пути вспоминает прожитую пьяную жизнь и умоляет уже замёрзшую, мёртвую жену потерпеть до приезда к доктору, который её обязательно вылечит. Вскоре замерзает и он сам. Просыпается мужик в больнице, когда ему уже отрезали отмороженные ноги.

Спектакль состоял из нескольких рассказов, но мне на всю жизнь запомнился лишь этот. И ещё помню, что во время монолога Владимира Николаевича по щекам у меня текли слёзы.

Через какое-то время Владимир Николаевич попал в больницу. Оказалось — гангрена.

Сначала ему ампутировали одну ногу, потом вторую.

Несколько лет он ещё прожил без ног.

Кто-то даже видел его на улице. Передвигался он на самодельной коляске (деревяшке на металлических подшипниках) при помощи колотушек.

Потом он умер.

Через много лет у меня появился щенок немецкой овчарки. Как потом выяснилось, это был правнук его породистого чемпиона Дарка.