Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Часть I. Театральный дивертисмент

(Сочинения в 2-х частях)

КАКОФОНИЯ

Оставить комментарий

КАКОФОНИЯ

Вот так жили вы, жили, и вдруг попали в театр.

Вошли в зал, нашли своё место, сели.

Оркестр настраивает инструменты.

Из общей какофонии вы пытаетесь выделить отдельные инструменты: «Это скрипка-альт, это гобой, это виолончель, это… А что же это?.. Нет, уже не слышно…».

Трубач пытается лихо исполнить сложный пассаж. Не получается. Пробует ещё раз — опять неудача.

Долго и нудно тянет одну ноту контрабас.

«Ах, вот опять тот же звук! Кажется, это валторна… Да-да, валторна».

Вы в уютном кресле, в ожидании новых ощущений, эмоций, впечатлений, рассматриваете ложи, занавес, публику.

Вам рассказывали об этом спектакле, но мнения ваших знакомых о нём оказались прямо противоположны.

И автора вы не знаете, хотя кое-что вам о нём говорили, но опять-таки, единого мнения не было.

«А с чего это он вдруг начал сочинять? Непонятно. Небось, решил мир удивить. Ну-ну, посмотрим, послушаем…»

Вам пересказывали сюжет и оказалось, что некоторые эпизоды вы уже где-то слышали или видели. Как культурный человек, вы прекрасно знаете, что все сюжеты со времён Шекспира, и даже гораздо раньше, со времён создания Евангелия, переходят из одного произведения в другое. Различие лишь в том, как они изложены, в какой тональности, с каким аккомпанементом. Одним словом, вас интересует лишь музыкальное сопровождение.

Именно музыку вы собираетесь оценить со всей строгостью знатока, современника, очевидца, а может быть, и участника представляемых событий.

Что ж, в добрый час!..

* * *

— Это хорошо.

— Это плохо.

— Это великолепно!

— Это бездарно!

— Это прекрасно!!!

— Это ужасно!!!

— Сам дурак!..

— От дуры слышу!..

Разговор об искусстве.

* * *

— Который час? — спросил председатель месткома, и его ловкие руки замелькали над столом.

— Двадцать три ноль две, — ответил молодой актёр.

— Славненько, славненько. Сегодня мы раненько засели, — пробасила толстая актриса, член худсовета. — Ну, что? Полсотни?

— Да ну-у-у, — протянул молодой. — Тридцаточку.

— Эх ты, молодёжь!.. — осуждающе посмотрел на него председатель месткома. — Время-то ещё детское…

— Да, — поддержала его член худсовета. — В наше время до утра за столом работали, а потом ещё дневной спектакль играли или репетировали. Ну, ладно, пиши «сороковку». Чьё первое слово?

— Моё, — отозвался молодой.

— Кричи… — скомандовал председатель месткома.

Молодой грустно прошептал:

— Пас…

Председатель месткома бодро крикнул:

— Пика!

— Ну, поехали в пику, — пробасила актриса и подмигнула молодому.

* * *

Разговор после спектакля в фойе Красноярского театра.

Один из немногочисленных зрителей, явно приезжий, обращается к контролёру-билетёру:

— Спасибо огромное! Великолепный спектакль! Такое удовольствие получил!.. Но что же это у вас публика такая, некультурная, грубая?..

Контролёр-билетёр, интеллигентная пожилая женщина, со вздохом отвечает:

— Эх, дорогой вы наш зритель, чего же вы хотите?.. У нас ведь почти все, кто здесь срок отбывал, давно разъехались. Остались только те, кто их охранял да воспитывал…

* * *

— Из автобуса выходить по одному, медленно! Без вещей! Руки за голову! Становиться лицом к стене — вот к этому забору! Ждать! Не оборачиваться!

— Обыск, что ли будет?..

— Обязательно! И не возражать! Это вам не бирюльки, а тюрьма! Ждать, пока я не вернусь!

На вахте зоны строгого режима в комнате дежурного сидят замполит, начальник караула, старший опер. Они ждут артистов.

— Здравствуйте!..

— Здравствуйте! Очень рады…

Рукопожатия.

— А где ж артисты?

— Здесь стоят. Идите, принимайте. По описи… Вот список, паспорта.

Они выходят на крыльцо вахты.

От увиденного их лица вытягиваются, глаза расширяются, нижние челюсти опускаются.

Артисты, монтировщики, костюмеры, радист — стоят, как приказано: руки за голову, лицом к стене, не поворачиваются.

Первым не выдерживает замполит. У него начинаются судороги, из перекошенного рта вылетает только громкое:

— А-ах!.. А-ах!.. А-ах!..

Опер хватается за живот, приседает и издаёт звуки, похожие на визг поросёнка:

— Й-и-и!.. Й-и-и!..

Начальник караула громко хохочет, запрокинув голову.

Стоящие у стены не поворачиваются.

Звучит строгая команда:

— Руки держать за головой! Нале-е-во! На вахту бего-ом-м ма-арш!

Но они не побежали. Они всё поняли, и… набросились все сразу.

Кто-то держал за руки, кто-то колотил ладонью по спине, кто-то дёргал за бороду.

— Люди добрые! Спасите!.. Убивают!.. В карцер меня! Спрячьте в камеру! Убивают!.. Прошу политического убежища!..

Потом все смеются, здороваются, проходят в зону.

— Ну, ты придумал!..

— Ну и шуточки у тебя!..

— Тут и так от страха помереть можно, а ты ещё…

— А что мне оставалось делать? На вас же на всех лица не было. Испуганные, как будто вас в тюрьму везут не спектакль играть, а срок отбывать. Нужна же была какая-то разрядка. А теперь вот все улыбаются. Нормально?

— Нормально…

— И зеки совсем не страшные, вон в строю стоят, нас ждут. Не страшно?

Хор весёлых голосов:

— Нет!..

— Вот и хорошо. Теперь можно и работать…

* * *

Самый урожайный период в жизни актёра — Новый год, точнее новогодние утренники в детских садах и школах. Начинаются они примерно с двадцать пятого декабря и длятся почти до конца школьных каникул.

Судите сами, в те времена, когда зарплата среднего актёра была 120−150 рублей, за один утренник в садике платили — 20, в школе — 25. В день бывало по три, а то и по четыре утренника. А уж те, кто в Новогоднюю ночь «морозил» в ресторане для взрослых, получали за эту ресторанную ёлочку целую месячную зарплату. Редко кто из актёров мог отказаться от такого соблазна.

Самая большая неудача для актёра, который «морозит», — попасть в новогоднюю сказку в театре. Это значит, что большинство утренников просто пропадёт. Приходится годами наработанные «точки» кому-то передавать, с кем-то договариваться. И неизвестно ещё, вернётся ли к тебе эта «точка» в будущем году.

Можно, конечно, срочно заболеть, но это опасно и чревато последствиями. Всё равно ведь узнают, что «морозил». Узнают и где «морозил», и сколько, и за сколько. Всё узнают. Это же — театр.

Тем, кто попадал в новогоднюю сказку, приходилось в самую горячую пору метаться между театром и детскими садиками. Иные умудрялись между сказками, начало которых в десять и в тринадцать, отыграв первую, съездить на такси в садик, «отморозить», и вернуться к началу второй. Поэтому сказки на зимних каникулах игрались обычно весело и, главное, быстро. У такой игры даже название появилось — «шахматка». Это когда на сцене не весь текст рассказывается, а как бы в шахматном порядке. Иногда из страницы текста оставались две-три, а то и одна фраза, а спектакль, который обычно шёл час двадцать, игрался минут за сорок.

А что оставалось делать?

Как говорится, тяжела и неказиста жизнь советского артиста.




Комментарии — 0

Добавить комментарий


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.