Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Последующие полтора часа Зайчик просидел «на телефоне».

Результаты были самые утешительные.

Театральный буфет действительно выставлялся на аукцион. Один из чиновников даже обрадовался, что Зайчик решил отхватить, как он выразился, этот лакомый кусочек, высказал уверенность, что, наконец-то, в центре города появится серьёзное, приличное заведение, имея в виду, конечно, и то, что ему самому не грех будет там пообедать, и пообещал всяческое содействие.

Зайчик сделал ещё несколько звонков, полистал ежедневник, закрыл его и положил трубку.

В общем, день заканчивался нормально и спокойно.

Но что-то всё-таки было не так. Даже несмотря на приятные новости о театре, что-то беспокоило.

Раздражало именно то, что он никак не мог понять причину этого беспокойства.

Он разделся и направился в ванную.

Приняв душ, он надел свой длинный махровый халат и пришёл на кухню. Постоял рядом с холодильником. Есть не хотелось.

Вернувшись в комнату, он подошёл к окну, некоторое время постоял в раздумье, глядя на стекающие по стеклу крупные капли, затем сел в кресло, вытянул ноги, откинул голову на спинку, и закрыл глаза.

7

Пачку прозвали Пачкой за то, что был он толст, неуклюж и мал ростом. В своём зимнем пальто, перешитом из отцовского, в расчёте не на одну зиму, Пачка казался даже не квадратным, а каким-то кубическим, с маленькой круглой головой-пупырышком сверху и толстыми щеками, наплывающими на воротник.

Нельзя сказать, что они с Зайцем были друзьями, просто жили в одном дворе, были в одной группе детского сада, потом учились в одном классе и какое-то время даже сидели за одной партой.

Заяц до пятого класса был отличником, потом стал твёрдым хорошистом.

Пачка со второго класса, как стал слабым троечником, так и оставался им до окончания школы.

Зайца каждый год родители отправляли в пионерский лагерь на Чёрное море; мать, а иногда и отец, водили его в театр на детские спектакли, и почти каждый день, класса до седьмого, проверяли у него уроки или хотя бы дневник.

У Пачки никто уроков не проверял, летом он целыми днями шлялся в компании старшеклассников, которые были грозой района, и уже в третьем классе его видели с папиросой в зубах.

Но было одно обстоятельство, объединяющее Зайца и Пачку: обоим нравилась Галка Соколова, отличница из их класса, которая жила в том же дворе, а прежде была с ними в одной группе детского сада.

В четвёртом классе Заяц тайком сочинял Галке стихи, а Пачка выражал свои чувства, дёргая её за косы и подкладывая на стул канцелярские кнопки.

И вот однажды случилось событие, после которого вся школа — и учителя, и ученики, и даже технички, — стали называть Пачку и Зайца «театралами». Разумеется, в насмешку.

Прославились они под таким прозвищем с лёгкой руки завуча Марьи Петровны, или, как её назвали ученики, Марьи Коровны.

В то время в разгаре была «трубочная эпидемия».

Нужно сказать, что подобные эпидемии периодически охватывали всю школу. Их невозможно было ни предугадать, ни предупредить, ни остановить.

То вдруг все, от сопливых первоклашек до усатых выпускников, одновременно начинали играть «под пуговицы». Во дворе школы, в самых непредсказуемых местах, появлялись лунки. Карманы мальчишек оттопыривались тяжёлыми свинцовыми битами, специально для этого отлитыми. В раздевалках с пальто и курток таинственным образом начинали исчезать пуговицы. Иногда они были вырваны «с мясом», иногда аккуратно срезаны. Пуговицы ещё более неимоверным образом исчезали даже с одежды учителей, которая запиралась в шкафах в учительской.

Злоумышленников невозможно было поймать, так как эти пуговицы тут же проигрывались, обменивались и перекочёвывали из рук в руки.

Однако, по прошествии времени, эпидемия сама собой прекращалась. Наступало временное затишье до начала следующей эпидемии, которая начиналась так же внезапно и непредсказуемо.

Каждая эпидемия имела свои ярко выраженные симптомы.

Когда у девчонок на ногах появлялись небольшие, но яркие синяки, это свидетельствовало о начале «резиночной эпидемии». Резинки были самые различные: надеваемые на пальцы, привязанные к выгнутой в виде рогатки проволоке; изготовлялись даже специальные деревянные пистолеты с привязанной сверху резинкой и курковым механизмом для удержания и спуска пульки. Пульки тоже были самые различные: из туго скрученной бумаги, из медной или алюминиевой проволоки, из разломанных на несколько частей канцелярских скрепок и даже из нарезанного узкими полосками тонкого листового свинца.

Когда в руках у мальчишек появлялись велосипедные и мопедные спицы или просто толстые гайки с вкрученными с обеих сторон болтами, между которыми начинялась счищенная со спичек сера, на улицах, во дворе школы, в её коридорах, и даже в классах, раздавались громкие настоящие выстрелы, заставляющие визжать от испуга девчонок и молоденьких учительниц.

Симптомы «трубочной эпидемии» выражались в торчащих в разные стороны, слепленных пластилином вихрах и сверкающих потом на месте этих вихров выстриженных лысинах, оборванных уголках тетрадных листов, которые тщательно пережёвывались, прежде чем вылететь из раскрученного механического карандаша, из специально сделанных стальных, медных и ещё чёрт знает каких трубочек. Эти трубочки иногда принимали вид пластилиновых пистолетов и даже имели «мушки» для прицела.

Были ещё «титановые эпидемии», когда неизвестно где и как добываемая проволока, рассыпая яркие искры, оставляла глубокие царапины на кафельных стенах туалетов и оконных стёклах. Кое-кто даже умудрялся сделать подковки из такого же металла, прибивал их на каблуки, чтобы при ходьбе по каменному или кафельному полу из-под ног вылетали искры.

Были ещё натирания воском или мастикой классной доски, для того, чтобы на ней не писал мел; было подкладывание смоченной ватки в электрические патроны, из-за которой во время урока, по мере её нагревания и высыхания, лампы, к всеобщей радости, начинали гаснуть.

Да мало ли какие ещё изобретения использовали мальчишки для того, чтобы выделиться, обратить на себя внимание, показать свою смелость, отвагу, пренебрежение к общепринятым формальным законам, доказать, что они свободны, сильны, и презирают унизительное послушание. Но, сами того не ведая, презирая одни законы, подражая друг другу и преклоняясь друг перед другом, становились они, независимо от возраста и успехов в учёбе, добровольными рабами других законов, ещё более унизительных, жестоких, а порою и подлых.

Но вернёмся к нашим «театралам».

В период «трубочной эпидемии» ни одно мероприятие, не говоря уже об уроках, не обходилось без выстрелов, попаданий и, в зависимости от объекта обстрела и точности снайпера, наказаний. Для пойманных с поличным это грозило не только изъятием трубочки, но и записью в дневнике, двойкой по поведению, и вызовом родителей.

Такое мероприятие, как культпоход в театр на спектакль для взрослых, да ещё вместо последних двух уроков, уже само по себе событие исключительное. Да ещё на спектакль про любовь под названием «Ромео и Джульетта». А это значит, наверняка будут целоваться и, может быть, покажут ещё что-нибудь, особенно интересное.

Но, кроме ожидаемых новых впечатлений, поскольку многие, такие, как Пачка, ещё ни разу в жизни не были в театре, это мероприятие предоставляло возможность отличиться и показать себя в новой обстановке.

— А чё там в театре будет? — спросил Пачка у Зайца ещё до начала уроков.

— Спектакль.

— А интересно?

— Не знаю, я его не видел. Я сказки смотрел. Мне понравилось, — ответил Заяц.

— А свет, как в кино выключают?

— В зале выключают, а на сцене: когда день — светло, когда ночь, — темно, но всё равно видно.

Пачка удовлетворённо хмыкнул, и отошёл.