Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Несколько дней по вечерам я ходил в больницу. Она сама, без моего участия, приняла решение делать аборт, объясняя это тем, что после того укола ребёнок вряд ли родится здоровым.

— А при таком сроке разве аборты делают?

— Теперь всё делают. Я уже замаялась здесь. Так хочется помыться.

— Так в чём проблема? Пошли домой, помоешься.

Она отпросилась у врача до утра, и мы пошли домой.

Все последующие ночи она ночевала дома.

Ей сделали аборт, но это никак не повлияло на наши постельные отношения, чему я немало удивился. Даже в день, когда его сделали, а точнее в ночь после этого, мы были вместе.

Впрочем, я до сих пор не уверен, был ли аборт, была ли беременность, и было ли всё то, что до сих пор не даёт мне покоя.

Пришло время выписываться из больницы.

— Я всё решила, — сказала она. — Я остаюсь с тобой. Только нужно придумать, как забрать малышку.

— Малыш, а выдержишь?

— Выдержу. Я теперь всё поняла, и всё выдержу.

— Они ведь что угодно придумать могут. Одним колдовством не обойдётся. И шантажировать будут, и малышку не отдавать, и мама срочно заболеет, и папик будет пугать, что пузо себе распорет, кишки выпустит.

— Ничего, переживём.

Решили, что мне с ней появляться у нелюбимых теперь уже родственников не стоит, буду для них лишь раздражающей красной тряпкой.

Пришлось обратиться за помощью к Феликсу.

Он приехал в назначенный час на своей «девятке». В машине, кроме него, сидел незнакомый огромный парень с бритым затылком и бычьей шеей. Представив нас друг другу, Феликс добавил:

— Так, на всякий случай, мало ли что.

— Ну, правильно, — согласился я.

Мы приехали в больницу. Малыш стояла у окна. Я помахал ей рукой, и она вышла с подружками по палате. Они несли несколько сумок.

Мы погрузили сумки, попрощались с подружками, послав их к чёрту после «ни пуха, ни пера», и поехали. Сначала домой, где я остался и потащил сумки на пятый этаж, а они дальше, к нелюбимым родственникам, за дочкой и вещами.

Вернулись они почти через час. Я за это время извёлся. Дома сидеть не мог, топал от подъезда до дороги. Наконец они появились.

У Малыша руки дрожат, глаза на мокром месте, но держится, не плачет. В три голоса рассказывать начали.

Все родственники, как назло, дома оказались — и мама-бегемотиха, и папик-хряк, хотя им в этот час как будто на работе быть полагается, и бабушка-кротиха, ну эта всегда дома. Орали на неё, обзывали, как ни попадя, проклятия посылали. Малышку в дальней комнате спрятали, та испугалась — в слёзы. Они ещё пуще: мама такая-сякая, зла тебе хочет, и т. д.

Бритый затылок объясняет:

— Можно было, конечно, базар притоптать, но они у себя дома, на своей территории. Если б они хоть руки распустили, тогда конечно, а так, побакланили, и всё. Я думаю, к ментам идти надо, они чисто по закону всё сделают. Но если хочешь, можем и мы вернуться, наехать, дитя забрать.

— Нет, не надо. Что-нибудь придумаем.

Придумали не просто к ментам ехать, а в детскую комнату. Сразу же и поехали.

Пришли к начальнице — женщине лет сорока, приятной, даже милой, но чувствуется, что и твердость в ней есть. Одета в строгий гражданский костюм, пиджак, юбка, белая блузка.

Малыш сама всё рассказала. Я даже удивился, какой, оказывается, я хороший папа, как меня дочка любит и слушается, и как дедушка с бабушкой её балуют, портят и незаслуженно мной пугают.

Начальница всё внимательно выслушала. По тому, как она вопросы задавала, как выспрашивала подробности о сегодняшнем скандале и о том, как мы жили прежде, было видно, что мы ей понравились.

— Здесь даже обсуждать нечего, — подвела она итог. — Если хотите, я могу сейчас дать вам сотрудника, который пойдёт с вами, и объяснит родителям, что они ни при каких условиях не имеют права ни ребёнка вашего удерживать, ни тем более вас.

— А если они с вашим сотрудником начнут скандалить или драться? — спросила Малыш.

Начальница усмехнулась.

— С вами будет работник милиции. Он знает, как себя вести в подобных ситуациях.

— Хорошо, — обрадовалась Малыш. — Может он сейчас с нами поехать?

— Конечно, — кивнула начальница и потянулась к телефонной трубке.

— Подождите, — вмешался я. — Малыш, это будет окончательный разрыв, а они всё-таки твои родители. Давай подождём пару дней. Они сейчас на взводе, действительно, могут ещё и в драку полезть. Зачем лишние проблемы, тем более с милицией? Пусть немного успокоятся, перегорят, свыкнутся с этой мыслью. Ну, не совсем же они… Должны понимать, что силой тут ничего не сделаешь. Через пару дней поедешь, попробуешь решить всё по-хорошему. Как вы считаете? — обратился я к начальнице.

— Я думаю, что вы правы.

— И ещё. Если всё же придётся ехать, можно чтобы ваш сотрудник не в форме был?

— Конечно.

— Вот и хорошо. Через пару дней поедешь, как будто с товарищем. Если уж не получится по-хорошему, тогда он корочки покажет и всё им объяснит.

Малыш согласилась, правда, нехотя. Всё же обида после сегодняшнего скандала будоражила её, хотелось сразу доказать им, что не такая она, как её обзывали, что не правы-то они. Но согласилась.

На том и порешили.

Ну, что ж я за идиот такой безмозглый?! Ну, не можешь ты, не хочешь воевать с кем бы то ни было, даже с теми, кто сам тебе драку навязывает. Ну, противны тебе, неприемлемы ложь и насилие в любой форме. Ну, не твоё это дело — бороться, даже не за своё счастье, а за счастье любимой женщины и полюбившегося ребёнка. Ну, не борешься, так хоть молчи, когда тебя за язык не тянут! Так нет же, опять встрял! Всё тебе добром надо, всё по-хорошему. Вот и лопай в итоге своё благородство!

Да поехала бы она сегодня, и сразу бы всё разрешилось. Ведь против дурной силы и дурости только сила и нужна, тем более, казённая, законная, ментовская. И ничего страшного не случилось бы, стерпели бы, отпустили. Потом сами прибежали бы мириться. Тогда и диктуй свои условия, строй своё счастье, их жалеючи.

Нет, не впрок пошло всё, что ты прежде пережил, псу под хвост вся твоя жизненная наука, весь твой дурацкий жизненный опыт.

И как всегда: высунулся — получи!

Поехали домой. Все вчетвером поднялись по чашке кофе выпить. За кофе я случайно обмолвился, что завтра у меня день рождения. Отмечать-то не собирался, а тут вдруг сообразил, что надо бы пригласить ребят.

Бритый затылок вежливо отказался, а Феликс согласился. Да и пригласил-то я не только из вежливости, а действительно, вдруг захотелось отметить. Всё-таки, как ни верти, а если повернётся жизнь, как наметили, опять новый этап получается. Грех не отметить.

На следующий день утром с Малышом на рынок сходили, к вечеру скромный ужин приготовили.

В течение дня соседка Малыша несколько раз к телефону вызывала. Мама-бегемотиха всё названивала. Сначала скандалить пыталась, требовала вернуться, потом извиняться начала, уговаривать. Малыш держится, но нервы-то не железные. После каждого разговора глаза на мокром месте.

Вечером Феликс со своей девчонкой пришёл, как и договаривались.

Я на пороге даже растерялся — у девчоки в руках огромный букет.

— Господи, с ума сошли! Я же не люблю цветы.

Девчонка его тоже растерялась:

— Как же можно цветы не любить?

— Да так как-то. Может оттого, что в своё время немало мне их на сцене и за кулисами дарили, а может… Они хороши, когда из земли растут, а когда срезаны да на смерть обречены, тогда уже и красота их как будто мёртвая. Ну, ладно уж, проходите. В следующий раз будете знать. Малыш, иди гостей встречать. Цветы тебе, коньяк мне.

За стол сели. Разговоры, воспоминания, тосты.

Оказалось, девчонки наши практически ровесницы, и даже какое-то время учились в одной школе, и даже вспомнили друг друга. И ещё одно совпадение: оказалось, что мы с Феликсом знаем друг друга столько же, сколько они на свете прожили.

Мы с ним ещё на службе, в Заполярье познакомились. Я был молодым матросом, как там называли, «карасём», а он был уже «годок», до конца службы ему меньше года оставалось.

Земляк на службе, да ещё и «годок», — это очень большая удача, это мне тогда повезло.

После службы встречались редко. По радостным поводам всего раза два-три. В остальных же случаях, когда нужна была помощь друг друга. Должен признать, что за помощью чаще мне приходилось к нему обращаться.

Впрочем, о Феликсе нужно рассказать немного подробнее.