Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Часть II. Вариации на тему одной жизни

(Сочинения в 2-х частях)

ШИПЕРИКИ

Оставить комментарий

«Гляди-ка, повёз, пузатый. Вона как!» — удивилась баба Оля.

Когда отъехали от рынка, водитель спросил:

— Что же это ты одна выбралась? Помочь, что ли, некому?

— Одинокая я, — соврала она, и вдруг испугалась.

«Чего это я? Оно ему надо, с кем я живу? А то как привезёт, да в подвале и прибьёт чем-нибудь. У этого шиперика пузатого и ручищи пудовые, и машина вон…»

Она вдруг вспомнила сон, и ей стало ещё страшнее.

«Не к добру баламут этот приснился, ой, не к добру!..»

— А куда ж тебе одной столько? На продажу, что ли?

— Сын живёт со мной, — неожиданно для самой себя заговорила баба Оля, — и сноха, и внук Сашка…

— А что ж по хозяйству не помогают? — усмехнулся водитель.

— Это почему не помогают? Помогают. Только молодые ещё, глупые. Не надо, говорят, в зиму картошку брать. Дорогая на рынке. Дорогая им! Зимой, говорят, в магазине брать будем. А её возьмёшь, так половину всё равно выбросишь. Дороже обойдётся. Ещё и обижаются. Не ходи, говорят, на рынок. Ничего, потом спасибо скажут, — со страху разговорилась баба Оля.

— Так ты, значит, тайком?

— Почему тайком? Нам таиться некого. Живём честно, по-людски.

Водитель опять усмехнулся.

«Усмехается», — отметила баба Оля.

— И почём же взяла?

— По семьдесят, — на всякий случай соврала она.

— Дорого.

— Не дороже других.

Разговор закончился, а баба Оля волновалась.

«Это сколько ж ему дать надо? Трояк, наверное, мало. Оно, конечно, если в подвал не стащит, то можно и трояк. А если…»

— Тебе во двор заехать или с улицы?

— Во двор, миленький, во двор.

«А ручищи-то у него страшные», — ещё раз подумала баба Оля.

Во дворе она показала к какому подъезду.

Остановились.

— Сыночек, ты бы мне ещё в подвал стащил её, а? — она попыталась улыбнуться.

— Давай уж, только поскорее. Мне на работу, а я с тобой связался.

Баба Оля поспешно засеменила открывать подвал.

Трижды спускались они, трижды поднимались.

«Придётся пятёрку дать», — думала она, когда поднимались в последний раз, и вдруг вспомнила, что у неё нет пятёрки. Есть за пазухой три червонца, и четыре рубля в кошельке — сдача с картошки.

«Дам трояк, — решила она, — а мало будет, ещё рублёвку суну».

Закрыв подвал, она достала из кошелька деньги, зажала в одном кулаке рубль и, держа в другой руке трёшку, вышла во двор.

Водитель уже сидел в машине.

Баба Оля открыла дверцу.

— Вот, возьми, — сказала она и, положив на сиденье трёшку, быстро пошла к подъезду.

— Эй, тётя!.. — услышала она, уже шагнув на ступеньку, но не остановилась, а зашагала ещё быстрее. — Тётя! — позвал ещё раз водитель.

«Вот навязался, окаянный, — думала баба Оля, — мало ему трояка, шиперик проклятый».

Она уже бежала по ступенькам, и слышала внизу быстрые шаги. Добежав до своей двери, она вдруг вспомнила, что, уходя утром, не взяла ключи от квартиры. От подвала из ватника взяла, а вот от квартиры забыла.

«Ой, наказал господь, — прошептала она и побежала дальше. — Что же это я делаю? Куда же это я, старая дура, бегу? Всё равно ведь догонит!» — стучало у неё в голове, но она продолжала бежать.

Наконец, тяжело дыша, еле держась на ногах, она остановилась на площадке между четвёртым и пятым этажами и, повернувшись, увидела перед собой водителя.

— На, подавись! Кровопийца!.. — закричала она и швырнула ему прямо в лицо рублёвую бумажку.

В тот же миг она увидела, что водитель протягивает ей трёшку.

Постояв, он медленно наклонился, поднял рубль, взял бабу Олю за руку и вложил ей в ладонь рубль вместе с трёшкой.

— Возьми, мне не надо, — сказал он, повернулся и пошёл вниз.

— Тю-ю, дурачок… — прошептала баба Оля и медленно зашагала по ступенькам.

Дома все ещё спали. Дверь открыл Петька.

— Я картошки взяла, — тихо сообщила баба Оля и, отдав ему сумку, пошла вниз.

Когда она вышла во двор, «Москвича» уже не было.

Вскоре из подъезда выскочил Петька, находу застёгивая куртку.

— Где картошка-то?

— В подвале, — не глядя на него, ответила баба Оля.

— Эх, маманя, просили же вас. Зачем же вы так себя гробите? Уж если приспичило вам за этой картошкой ехать, можно было по-человечески договориться. Поехали бы завтра…

— Ты мне ключ дай, я свой забыла, — сказала баба Оля, садясь на скамейку.

— Сыро, маманя, простынете.

— Ничего, я посижу немного, отдохну.

Петька дал ей ключ и пошёл домой.

Баба Оля осталась одна.

Было уже совсем светло. Опавшие листья золотистым ковром почти полностью укрыли потемневший за ночь асфальт, и казалось, что лежат они на сырой мягкой земле.

Бабе Оле вспомнилась родная деревня, роща, которая начиналась за её двором… и Петька. Маленький Петька. Он сидел у самой рощи на краю огорода и куском железа ковырял землю.

— Ты что это там роешь?

— Картофку сафать буду.

— Ну, сажай, сажай…

Давно это было. Знала она тогда и что сказать сыну, и как объяснить ему, что хорошо, что плохо. Послушный он был мальчишка, понятливый. А теперь…

Ей вдруг стало так обидно, что захотелось заплакать. Обидно за Петьку, за себя, за то, что, наверное, уже никогда больше она не увидит свою деревню, за то, что Петька никогда уже не будет таким маленьким. Обидно за то, что есть теперь Ленка, трамваи, «Москвичи»…

Но плакать баба Оля не умела.

Она достала из-за пазухи платок с деньгами, развернула и положила в него четыре рубля, которые до сих пор держала в кулаке.

Из подъезда вышел соседский паренёк Мишка, студент какого-то института.

— Доброе утро, баба Оля, — сказал он, проходя мимо.

— Здравствуй, — ответила она и тихо добавила: — Шиперик…




Комментарии — 0

Добавить комментарий


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.