Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

На следующей остановке вошёл мичман. Посмотрел, отвернулся.

Да он и не страшен. Он один, губарей трое — послали подальше, и пошли. Да и они ему триста лет не нужны.

— Слушайте, а не дай бог, нам залететь сейчас. Точно всем срок дадут. Максиму в первую очередь. Побег с гауптвахты — два губаря, и осуждённый!..

— Оторвёмся. Я сколько тут живу, в этом районе ни разу патруля не видел.

— Ладно, а то ещё накаркаем.

Приехали.

И опять бегом.

Дом двухэтажный, старый, деревянный. Наверное, ещё во время войны построен, или сразу после неё. Потом деревянные дома уже не строили.

— Ну, беги, мы здесь подождём, — сказал Витёк у подъезда.

— Пошли-пошли, — возразил Лёха. — Чего тут глаза мозолить будете?

Пошли вместе. На второй этаж.

Лестница деревянная, шаги громко звучат, с эхом.

Поднялись. Лёха позвонил в квартиру — тишина. Позвонил ещё.

— Чёрт, жена, наверное, во второй смене. И мать куда-то подевалась.

— Что, назад? — спросил Витёк.

— Нет, ключи есть. У соседки. Я сейчас…

Побежал вниз. С соседкой недолго разговаривал. Вернулся с ключами, открыл.

— Заходите.

Вошли.

Квартирка небольшая, но трёхкомнатная.

Лёха в другую комнату побежал за деньгами, потом на кухню.

— Эй, мужики!.. А может, борщеца похлебаем, домашнего, а? Ещё тёпленький… И картошечка есть, и рыбка копчёная…

— Лёха, ты садист! Там же Максим дёргается!..

— Пять минут больше, пять минут меньше… Всё равно, пока поверка, пока чурки все фамилии прочтут… Ну?..

— Давай! Только быстро!..

— Есть! Наливаю! Подогреть чуть надо. Сейчас, две секунды.

Он включил газ, поставил на плиту кастрюлю, достал из холодильника большую копчёную скумбрию, начал резать.

— Лёха, у тебя тряпки какой-нибудь не найдётся, на портянки? А то у меня из мешковины… Я за десять суток сапог ни разу не снимал, а сейчас пробежался…

— Так я тебе носки могу дать, тёплые. Сейчас… Слушай, Витёк, ты, наверное, пока в магазин сгоняй, а то закроется. Мимо пробегали, видел? Вот, держи деньги. Возьми, наверное, три. Даже нет, четыре. Мужикам в камеру дадим. Им тоже согреться надо. И сигарет… Держи сумку.

Витёк побежал.

— А тебе я сейчас колонку включу, ноги помоешь. А может, под душ залезешь?

— Лёха, ты точно садист. Это ж долго будет…

— А ты быстренько. Давай, раздевайся!.. А я пока ужин приготовлю…

Серёга стал быстро сбрасывать одежду прямо на пол, здесь же, в коридоре. Лёха зажёг газовую колонку, принёс большое махровое полотенце, шерстяные носки. Серёга снял сапоги.

Эх, Толян, Толян! Дорогой ты человек! Не пришлось бы сейчас побегать, так выдержала бы твоя намотка все полные десять суток. Хоть и мозоли уже кровавые, и пальцы не раздвинуть, а выдержала бы. Чуть-чуть не дотянул, видно, не судьба…

А вода горячая на ноги.

— У-у-у-у-у-у!..

И весь под душ.

— А-а-а-а-а-а!..

Теперь мыло быстренько по телу погонять. А мыло душистое, розой пахнет, натуральной розой. Не казённое мыло!

Лысому хорошо — черепок быстро мылится.

И опять под душ.

— О-о-о-о-о-о!..

Вот и чистенький!

Чуть обтёрся Серёга, полотенцем обмотался. Теперь, господа губари, можно и к столу!

Витёк с Лёхой в коридоре стоят, серьёзные.

— Тебя ждём.

— Что случилось?

— Я вот что решил, — говорит Витёк, а в глазах просьба. — Вы тут быстренько похлебайте и возвращайтесь, а я… К Наташке сбегаю… Ну, чтоб подружка её позвала. Хоть на пять минут… хоть на две… повидаться. Вдруг завтра ответ на кассацию придёт, увезут куда-нибудь, и… на полтора года. Возражать не будешь?

— Не буду, — серьёзно ответил Серёга.

— Спасибо, — обрадовался Витёк и кулаком легонько по голому плечу Серёгу хлопнул. — Здесь недалеко, ещё три остановки, и там. Я быстро. Максу тоже объясните. Он поймёт… Должен понять…

— На вот, держи, — Лёха протянул деньги. — На такси. Быстрее вернёшься. И туда, и обратно хватит.

— Спасибо, мужики… Ну, побежал…

— Осторожно там!.. — уже вдогонку крикнул Серёга.

— Там же борщ кипит!..

Лёха побежал на кухню.

— Не возражаешь, если я в неглиже к столу?

— Какие вопросы? Садись.

Лёха налил в тарелки борщ. Сразу же поставил мелкие тарелки с картошкой. На небольшом блюде лежала порезанная на аппетитные кусочки рыба.

— Под такую-то закусь!..

Он поставил на стол хрустальные рюмки, достал из сумки бутылку водки, налил.

— Ну, давай быстренько… За Витька! Чтобы всё нормально у него получилось.

— За Витька!..

Выпили, стали борщ хлебать. Борщ вкусный, наваристый, с мясом, с фасолью.

— Ты знаешь, я ни хрена не понимаю! Сижу чистенький, объедаюсь. Тарелочки, вилочки, рюмочки хрустальные, водочка. Это я на строгой губе сижу? Ты можешь объяснить, как это может быть? Может, мне всё это снится? Ведь завтра вернусь к своим, расскажу, — не поверят. Меня за самоход посадили, а я с губы — в самоход.

— Давай ещё под картошечку, и я тебе объясню.

Лёха налил, выпили.

— У тебя с молодыми карасями какие взаимоотношения?

— Нормальные.

— Ты их пинаешь?

— Иногда приходится.

— Ну, это иногда, хотя тоже объясню. Они тебя слушаются?

— Конечно.

— Без пинков, без матюгов? Сказал — надо сделать, делают?

— Делают.

— А со своими годками какие взаимоотношения?

— По-всякому. С кем-то отличные, с кем-то не очень.

— А не очень с теми, кто больше всего молодых пинает, гоняет их лишний раз без надобности, унижает?

— В общем — да.

— Но когда вместе служить начинали, всё нормально было? Вместе пахали, вместе отдыхали. Все одинаковые были. Так?

— Так.

— Вот тебе и разгадка. Ты к власти не рвался, и не рвёшься. За это тебя твои годки даже презирают. Навесь тебе сейчас лычки или звёздочки, и скажи — командуй…

— Нет уж, я как-нибудь без этого.

— Да, ты к этому не стремишься, но ты будешь командовать, если это необходимо. Вопрос — как командовать! Ради дела или ради себя. Себя показать, властью своей насладиться, или дело сделать. И важнее, я тебе скажу, при нашей системе, власть показать. Тогда ты хороший командир, тогда тебя уважают, дурь твою уважают, а проще говоря, просто боятся. А если не боятся, то и слушаться не будут. Так уж мы приучены, система такая. Хоть какие звёзды тебе нацепи, но если почувствуют, поймут, что можно тебя не бояться, — всё. Потому тебя некоторые молодые караси уже и не слушаются. Не страшный ты. Они это поняли…

— Нет, постой, я не согласен. Скажем так, не совсем согласен. Ну, например, есть какая-то работа, не знаю какая, да хоть тот же снег чистить. Я беру молодых, привожу на палубу и говорю: «Ребята, шкафут ваш. Почистите, и свободны». И они прекрасно понимают, что пока не закончат, никуда не уйдут. И чистят, и хорошо чистят. А другой на моём месте, ну, скажем Авдаш, есть у нас такой, годок мой. Он по проходу идёт, молодые шхерятся. Не может мимо пройти, чтоб не прихватить, не поорать, в зубы не дать. Он ведёт молодых на тот же шкафут, и пинками, и матюгами, и кулаками… Но результат ведь тот же, снег почистили точно так же…

— А вот и неправда! У него этот снег они почистили и быстрее, и лучше. И ещё что-нибудь полезное сделать успели. И уважают его, и стоит ему глазом моргнуть, — они бегом. И не обижаются, и оскорблёнными от его крика и пинков себя не чувствуют. Да вот тебе пример похлеще! Мы сейчас куда побежали? А что делаем? Водку пьём, закусываем, философствуем. А если бы нас Хомут за водкой послал? Как бы мы с тобой побежали? А ведь он потом не только по рюмашке нам не налил бы, спасибо не сказал…

— Слушай, а действительно, давай заканчивать. Засиделись ведь…

— Давай. По последней, и побежали.

Выпили ещё по рюмке. Лёха достал резиновую пробку, заткнул бутылку, спрятал в сумку. Серёга стал быстро одеваться.