Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Опять шум в коридоре. Дверь распахивается.

— Выходи во дворе строиться!..

— Мне в гальюн надо!

— Выходи строиться!

Побежали.

А во дворе снегу намело! И мороз, кажется, покрепчал.

Построились.

Перед строем начкар стоит, рядом с ним два сержанта. Новая смена, а тоже узкоглазые краснопогонники. У них, видно, вся часть такая — точно туркестанский батальон. И по-русски говорят плохо.

Начкар молча стоит, руки за спину. Сержанты командуют.

Объяснили: бегом за инструментом, и снег во дворе чистить.

Побежали.

— Ой, мужики, не могу больше! В гальюн надо.

— Так к начкару подойди, может, отпустит.

Бегом назад.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите в гальюн!..

— Иди.

— А куда?

Махнул рукой, отвернулся.

Мать честная! Полдня маршировал мимо, и не догадывался, что это гальюн. Оказывается, тут два гальюна. Один внутри, маленький, другой здесь, на морозе, большой.

Помещение просторное, на восемь мест сидячих и жёлоб вдоль стены. И нет никого.

Ещё и закурить же успеть надо, и…

Рук не хватает!

Успел закурить.

Какое наслаждение! Какой кайф!..

Но недолго. Наглеть тоже нельзя. Сигарету забычковал, и в шапку. И бегом.

Мужики инструменты уже расхватали. Подбежал к сараю — пусто. Несколько лопат поломанных, трактор разбитый и карандаши стоят. Больше хватать нечего.

Поглядел на толпу — карандашей ни у кого нет.

Ладно, подбежал к четверым у большого трактора, пристроился пятым.

Потащили.

А снег всё сыплет и сыплет.

Управились быстренько, часа за два. Даже мётлами двор проголячили (подмели). Ещё и за воротами погуляли. Весь снег, что со двора собрали, за ворота вытаскивали и под уклон сопки сбрасывали.

Эх, нырнуть бы в этот сугроб, прокатиться до самого низу, по той сопочке подняться наверх, и… — в город.

А куда? Зачем? Эх, служба!..

Пока снег чистили, машина подъехала, ещё работников привезли.

Эти тоже в городе вкалывали, да ещё в самом центре. Снег на улицах убирали, лёд долбили — весну делали.

На кабеле у гражданских рабочий день окончился, и все разбежались, а на улицах хоть сутки работай. Пока старший в карауле не скомандует или пока намеченный участок не закончишь. А его закончить не успеешь — уже опять намело, по-новой начинать надо. И так, пока не управишься.

В этот раз сержанты не сплоховали. Сначала тех, кто во дворе работает, построили, только потом из машины выпускать начали.

И те бегом на вахту, на шмон.

А снежок всё сыплет. А ты его к воротам. И метёлочкой…

Начкар вышел, поглядел, разрешил запускать.

Инструменты в сарай покидали, бегом в камеру.

Там ещё человек десять уже сидят, те, что приехали. И, кажется, даже покурить в камере уже успели, чувствуется. И, кроме кислого запаха мокрой одежды, сапог и портянок, кажется, чуть и перегарчиком потягивает.

Похоже, что так, — довольные.

Да… Закурить бы тоже…

Но никто не курит. Пока нельзя.

А сигарета, что за подкладкой была, чуть подмокла и подмерзла. Отогреть бы её и подсушить. Да где ж подсушишь? Только на себе. А та, что в шапке спрятана, ничего, бычок (окурок) целёхонький.

Дверь распахнулась.

— Выходи на вечернюю поверку!

Здесь же, в коридоре, и построились.

Начкар стоит, руки за спину. Сержант фамилии выкрикивает.

Иванов, Петров, Сидоров — ещё ничего, нормально получается, а Сивопляс, Милосердов и Джишкариани — ни прочесть, ни выговорить не может. Начкар подсказывает, а он всё равно не может.

Затянулась поверка.

Но здесь тепло. Коридор узкий, народу много. Можно и постоять. А посмеяться над сержантом — нельзя. Стоит строй, одними глазами улыбается.

Кончили.

Все по списку на месте. А куда ж денутся?

Бегом по камерам.

Теперь вроде бы и отбой полагается.

— А спят тут как?

— На вертолётах.

— На чём?

Не ответили.

Дверь распахнулась. Команды никакой не было, но все сразу бегом во двор. Кто в гальюн, а большинство к сараю, за вертолётами.

Оказывается, вертолёт — это обыкновенный пляжный деревянный лежак. Только рейки на нём чуть пошире, но тоже со щелями. И подголовник такой же. Но что интересно, некоторые лежаки нормальные, а у некоторых брусок, который эти рейки между собой скрепляет, не снизу прибит, а сверху, там же, где и подголовник. В ногах — снизу, под подголовником — снизу, а посередине — сверху. Интересная конструкция.

Именно такой лежак под тобой потом в камере и окажется, и брусок как раз под ребро. Спокойной ночи!..

Зачем-то же это придумано?

Но тут разбираться некогда. Все вертолёты хватают и бегом назад, по камерам.

Хватаешь и ты, бежишь.

И ещё, оказывается, эти вертолёты по длине становятся как раз на железные лавки. И впритык один к другому.

Вот тебе и общая коечка.

Мужики спешат — время сна уходит. Шинели с себя сбрасывают…

Обалдели, что ли?..

Нет, не обалдели. Одну шинель к другой пристёгивают. Сначала солдатские, и на вертолёты раскладывают. Солдатская шинель потолще, потеплее. Потом к ним матросские одну за другой пристёгивают. Общий большой мешок получается, без дна.

Тоже интересная конструкция.

И сразу же в этот мешок один за другим лезут. И поближе друг к другу, и в обнимочку.

Вот и согрелись. А уж какой там тебе вертолёт попался, с перекладиной или без, — тут от фортуны зависит. И подрасчитать невозможно. С одной стороны притиснули, с другой, вот и сдвинули, вот и получи в ребро. А кто виноват? Никто.

Но зато хоть теплее.

Ещё дверь не закрыли, а все уже лежат. Все на правом бочку. Правая рука у себя между ног, в самом тёплом месте, левая на животе впереди лежащего. Если потом на другой бочок повернуться захочешь, всех будить надо. Так и получается — поспали на одном боку, кто-нибудь гаркнул, все и перевернулись.

Вот и дверь захлопнулась, и свет только синий, тусклый оставили.

Отбой…