Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Далее ты хватаешь такси и мчишься на вокзал. Там звонишь из автомата, бегаешь от одной кассы к другой и, в конце концов, благодаря стараниям друзей и небольшой переплате, тебе дают билет в плацкартный вагон, но в этом билете почему-то не указано твоё место.

Пробегая вдоль поезда, ты с тоской заглядываешь в пустующие купе мягких вагонов, потом долго ждёшь пока дотошный проводник с сомнением изучает твой билет и, наконец, обнаруживаешь, что твой плацкартный вагон по наполняемости соответствует общему, а атмосфера в нём напоминает времена гражданской войны.

Ты с трудом передвигаешься по вагону, всё пространство которого занимают сумки, чемоданы, баулы, ящики и коробки. С одной стороны прямо перед твоим лицом вырастает босая грязная пятка, с другой острые каблуки женских сапог; в одном месте играют в карты, в другом уже в разгаре шумное застолье. Где-то плачет ребёнок; где-то бренчит гитара…

Поезд плавно трогается, но ты этого не замечаешь. Примостившись чёрт знает на чём, ты держишь на коленях свою сумку и с ужасом думаешь о том, что будет с тобой через два часа, через час, через полчаса, через пятнадцать минут…

Наконец ты приходишь к окончательному выводу, что лучше умереть, чем в таких условиях продолжать железнодорожное движение по этой грешной земле. Ты решаешься на крайние меры, просишь своих подозрительных соседей присмотреть за твоей сумкой и пускаешься во все тяжкие в поисках начальства поезда.

После долгих хождений по вагонам, ожиданий, скандалов и уговоров за очень дополнительную плату тебе указывают на пустую верхнюю полку в купейном вагоне.

Ты с трудом отыскиваешь свой бывший вагон, свою сумку, которая, к удивлению, не тронутая покоится на третьей полке, и, уйдя по-английски, не попрощавшись, спешишь устроиться на новом месте.

Развалившись на полке, ты ощущаешь блаженство, закрываешь глаза и, слушая густой, надрывный храп, уже давно спящего попутчика, едешь, едешь, едешь…

* * *

Поезд опаздывал на четыре с половиной часа.

За окном мелькали унылые голые деревья. Иногда лесополоса, идущая вдоль железнодорожной насыпи, неожиданно обрывалась и тогда перед взором простиралась бескрайняя равнина, покрытая унылым серым снегом. Кое-где в снегу уже образовались небольшие проталины, но открывшиеся на них прошлогодняя трава и пожухлые листья ничуть не радовали глаз. Трудно было понять что это — богатейшие хлебородные поля, которые вскоре зазеленеют, заколосятся пшеницей и рожью, или голая степь, заброшенная и никому ненужная.

Разумеется, меня никто не встретил. Может быть, кто-то кого-то и встречал, но, вглядываясь в глаза стоящих, бегущих и слоняющихся по перрону людей, я не смог найти ни одного любопытного взгляда, говорящего о том, что моя персона может быть кому-то нужна или хотя бы интересна.

Оказалось, что мои дорожные мытарства не закончились, а, по сути, только начинаются, потому что добираться до цели моего путешествия нужно еще около семи часов на электричке или чуть больше четырёх часов на автобусе.

Я выбрал автобус.

Автовокзал оказался неподалёку, так что пользоваться городским транспортом не пришлось. Видимо, в качестве компенсации за железнодорожные мучения, судьба послала мне чуточку везения — ближайший автобус отходил через полчаса. Если бы поезд пришёл вовремя, пришлось бы все эти часы где-нибудь скитаться.

У кассы стояла небольшая очередь, но в окошке никого не было. Стоящие в очереди, угрюмо и покорно ожидали. Мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к ним и тоже ждать.

Вдоль очереди прошёл пожилой мужчина в черном костюме, белой рубашке и галстуке. Вид у него был приличный, даже интеллигентный.

Уже пройдя мимо меня, он вдруг повернулся и хриплым, простуженным голосом спросил:

— А тебе куда надо?

Я ответил.

— Иди садись, автобус стоит.

— А билет? — спросил я.

— Командировочный, что ли?

— Да…

На его лице появилась кривая улыбка, выражающая одновременно досаду, презрение и жалость.

— Ладно, дам я тебе билет. Иди садись.

Я пошёл к автобусу.

Дверь автобуса была открыта, рядом никого. За рулём тоже никого. В салоне молча скучали пассажиры, было много свободных мест. Я прошёл почти в самый конец салона, положил на одно сиденье свою сумку, на другое сел сам.

Вскоре появился чёрный костюм, хозяйским взглядом оглядел салон, сел за руль. За ним вошла молодая розовощёкая толстуха с красной повязкой на руке. Она тоже оглядела салон, кивнула водителю и молча вышла.

Ни объявления об отправлении, ни проверки билетов…

Поехали.

За городом те же унылые голые деревья замелькали вдоль дороги. Сквозь жидкие лесополосы просматривалась та же бескрайняя равнина, но снега на ней уже не было. Казалось, земля эта никогда не знала ни снега, ни тепла, ни ласкового человеческого обращения. Только кое-где брошенная техника — одинокий трактор, забытый посреди поля, может быть, ещё с прошлой осени, многоколёсные каракатицы поливальных машин — говорили о том, что эта земля ещё как-то обрабатывается и что-то на ней всё же, наверное, растёт.

Быстро стемнело.

Я попробовал спать, но это не получилось.

Последние четыре часа пути так же, как и все предыдущие, не прибавили бодрости и не улучшили моего настроения. Усталость, головная боль, чувство голода и кисловатый привкус во рту, жёсткая противная щетина и, конечно, бледный вид — с таким букетом появился я в этом маленьком степном городишке.

Водитель сдержал слово, дал мне билет, правда, слишком округлив сумму, указанную в нём. Разумеется, в сторону увеличения. Я не стал возражать, отдал деньги и вышел из автобуса.

Для того, чтобы добраться до гостиницы, мне пришлось ещё минут сорок простоять на автобусной остановке, пряча лицо в воротник куртки, жмурясь и отворачиваясь от порывов ветра, налетавших со всех сторон и поднимающих с земли тучи пыли, песка, мусора.

То, что о такси не может быть и речи, я понял сразу. За всё время ожидания мимо остановки с грохотом проехал лишь один грузовик и на большой скорости промчался мотоцикл с коляской.

К приходу автобуса народу на остановке собралось довольно много, и мне пришлось ещё минут двадцать ехать в переполненном городском автобусе, из которого в итоге меня буквально вытолкнули. К счастью, на нужной остановке.

Гостиничный холл встретил меня крутой смесью запахов прокисшего борща, винных паров и пережжённого старого сала.

«Значит, есть ресторан», — сообразил я.

Сдерживая тошноту, я подошёл к небольшой стойке, рядом с которой на стене был прибит кусок некрашеной фанеры с кривой расплывшейся надписью: «Дежурная».

За стойкой сидело миловидное существо женского пола в ярко-красном шерстяном платье, с белой, в зелёный цветочек, косынкой на голове, прикрывающей выпиравшие бигуди, и с макияжем, напоминающим боевую раскраску воинов индейских племён.

После короткого разговора выяснилось, что мест в гостинице, естественно, нет, и заявки на моё имя тоже. Тогда я сообразил, что заявка может быть на имя того, кто должен был приехать, но чьей фамилии я не знаю.

После повторных объяснений я получил довольно резкий ответ:

— У меня вообще никаких заявок не бывает.

— А у кого они бывают? — поинтересовался я.

— У заведующей.

— Извините, а могу я её увидеть?

Миловидное существо пристально посмотрело на меня, и под этим взглядом я почувствовал свою недоразвитость.

— А время скока? У неё рабочий день давно кончился!

— Так что же мне делать?

— А я почём знаю?..

Она замкнула какой-то ящичек, видимо, тот, где хранились ключи от номеров, встала и собралась уходить.

— Постойте!.. Пожалуйста, послушайте!..

Я стал объяснять ей кто я, откуда, зачем приехал, что меня здесь очень ждут…

— Ну и что? — удивилась она и вышла из-за стойки.

У неё оказались очень тонкие ноги, в тяжёлых, на толстой платформе, туфлях с блестящими металлическими бляшками, и в белых шерстяных колготках.

— Да поймите же!.. Я почти пять суток в дороге, — насчёт пяти суток я, конечно, немного приврал на всякий случай. — Я не спал, не ел, извините, в туалет не ходил, и теперь просто не знаю, что мне делать!..

— Ждите, — не взглянув на меня, коротко ответила она и ушла куда-то вверх по ступенькам.

Я постоял несколько минут в растерянности и, взяв сумку, медленно вышел на улицу.