Я ВСЕХ ВАС БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ

Пока размышлял и воспоминаниями развлекался, доехал до поля.

Объехал вокруг, остановился.

Тишина.

Вдалеке, за лиманом, огоньки мерцают, над головой время от времени летучие мыши проносятся, сверчки на разные лады заливаются. Благодать!.. Только спину ломит и руки саднит.

Помыть их, что ли?

Помыл руки, вернулся в машину, закурил.

Вскоре и Карпуша подъехал.

— Всё нормально?

— А то!..

Собрались пообедать или поужинать, или позавтракать. Времени-то — половина четвёртого.

Сели к нему в машину, харчи разложили.

— Может, по стаканчику? У меня есть, — предлагает Карпуша и бутылку самогонки показывает.

— Да у меня тоже есть. Только не хочется. Я самогонку вообще не люблю.

— Да ты что? Натуральный продукт! Для себя делаю!..

— Нет, спасибо.

— Ну, смотри. А я выпью. Да утра выветрится.

У меня, и правда, теперь в машине постоянно самогонка имеется.

Здесь каждому сторожу на смену десять литров бензина полагается. А мне бензин ни к чему, у меня дизель. Но не оставлять же. Я этот бензин папику-хряку отвожу, для его «жигулёнка». Он меня за это самогонкой снабжает. Я эту самогонку колхозным трактористам везу, а они мне солярку с тракторов сливают. Литр самогонки — канистра солярки. Вот такой бартер получается. И все довольны. Кроме бригадирши, конечно. Она орёт на пьяных трактористов, возмущается:

— И где только они эту самогонку берут?!

— Может, сами делают, — предполагаю я.

— Да куда там! А то я не знаю, кто у нас гонит, и кто кому даёт. Негде им самогонки взять, а вот берут же где-то.

Я поддакиваю.

Знала бы она, что это я их самогонкой снабжаю. Потому у них солярки и не хватает, хоть и заправляются часто.

Карп мужик весёлый, разговорчивый. Стакан в себя влил, редиску в рот кинул, хрумтит, спрашивает:

— А ты знаешь, почему японцы, китайцы, корейцы, ну все эти восточные, такие узкоглазые?

— Не знаю.

Он на Дальнем Востоке служил, много восточных баек знает.

— А едят они что? Ну, какая у них национальная пища?

— Собаки, что ли? — предполагаю я.

— Нет, собаки это у корейцев. Ну, в кино всегда показывают. Что они своими палочками едят?

— Не знаю. Крабов, наверное.

— Крабов! Откуда у китайцев крабы? Рис они едят, вот что. А что от риса бывает?

Я пожимаю плечами.

— Запор бывает! Ты когда на толчке сидишь, дуешься, а ничего не получается, ты морду кривишь, щуришься? Нет, ты скажи, щуришься?

Мои плечи опять выражают неопределённость.

— Вот! А у них это национальная еда. Значит, у них постоянно запор. Вот они веками дулись, щурились, потому узкоглазыми и остались! Приятного аппетита!..

И он громко хохочет.

— Тихо, Карпуша, кто-то едет.

Он выключил свет в салоне. Мы опустили окошки, прислушались.

— Что-то непонятное, — прошептал Карп.

Где-то невдалеке слышалось тарахтение мотора, но звук был какой-то приглушённый, совсем не похожий на шум автомобильного двигателя и, главное, нигде вокруг не было видно света фар.

— Смотри, — я толкнул его в бок и показал вперёд.

На фоне уже начинающего светлеть неба, прямо по линии горизонта двигался странный тёмный силуэт.

— Ага-а! — с азартом протянул Карп, заткнул бутылку резиновой пробкой и, включив зажигание, рванул с места.

Машину швыряло из стороны в сторону. На полу позвякивали банки с едой. Налетев на кучу собранной за день и не вывезенной свеклы, мы чуть не перевернулись. Но свет он не включал. Только когда мы выскочили на дорогу, идущую вдоль поля, по которой двигался непонятный силуэт, он врубил дальний свет.

Впереди слабо замелькали два светоотражающих огонька.

— Да что это за хреновина едет?! — воскликнул Карп, добавил несколько крепких матюгов, и ещё сильнее надавил на газ.

Расстояние быстро сокращалось, и вскоре стало понятно, что впереди движется одноместный мотороллер с кузовом, а в этом кузове, уцепившись за борта, полусидит, полустоит маленькая худенькая бабулька. Причём расположилась она лицом к нам, и, стало быть, противоположным местом по ходу движения. Одета она в чёрный матросский бушлат с блестящими пуговицами и закутана тёмным платком крест-накрест, как кутают маленьких детей перед зимней прогулкой. На морщинистом лице с открытым ртом — выражение страха и обречённости.

Карп вплотную подъехал к кузову мотороллера, продолжая слепить бабульку дальним светом. Из её распахнутого рта вырывалось что-то среднее между хрипом и визгом.

— Ага-а!.. — ещё азартней воскликнул Карп и резко свернул с дороги на морковное поле.

Машина опять запрыгала, как горный козёл. Карп стал обгонять мотороллер, выдавливая его с дороги на другое поле, на котором возвышались крупные валуны свежевспаханного чернозёма.

Мотороллер свернул, увяз передним колесом в пахоте, сильно накренился на бок. Бабулька с воплем выпала из кузова, но тут же подскочила и схватилась за борт, не давая мотороллеру перевернуться. Дед, сидевший за рулём, высоко подпрыгнул, но удержался в седле и продолжал газовать. Двигатель мотороллера надсадно ревел, а задравшееся заднее колесо крутилось с бешеной скоростью.

Карп выскочил из машины и, крепко матерясь, заорал на деда:

— Ты какого… тут катаешься… по ночам?!

Дед что-то мямлил в оправдание. Карп продолжал орать и материться, используя полный набор армейских примочек, типа: «Здесь тебе не тут!», «Молчать, я вас спрашиваю!» и т. п. В конце концов, он приказал деду вытаскивать своего «козла», в смысле мотороллер, разворачиваться и мухой дёргать домой на печку.

Дед засуетился, вытаскивая мотороллер на дорогу.

Карп вернулся в машину и шумно выдохнул:

— Фу-ух! Хоть душу отвёл! Развелось, понимаешь, жулья! Честному человеку плюнуть некуда! — и громко захохотал.

На следующий день другая смена сторожей нашла в лесополосе два мешка свеклы. Видимо, за ними и ехали дед с бабкой. Но мы узнали об этом только в следующее дежурство.

Когда дед с бабкой уехали, мы вернулись на прежнее место.

— Ну, что там, банки наши побились? Жульё долбанное, пожрать спокойно не дадут, — не унимался Карп.

Он включил в салоне свет. Мы вышли из машины и стали собирать с полу и выбрасывать на землю рассыпавшиеся вареники, макароны, редиску, хлеб.

— Да ладно, потом приберусь, — сказал Карп, открывая бутылку. — Может, потянешь?

— Нет, спасибо. Поеду на арбузы. Можно ещё пару часов поспать.

— Ну, давай.

Я сел в свою машину, приехал на арбузное поле, улёгся на заднем сиденье.

Сон навалился сразу. Я видел хохочущего Карпа, потом папика-хряка, сидящего в драных трусах перед своей чудо-мясорубкой.

А мясорубка у него действительно необычная. Она крепится на каком-то специально сваренном из металлического уголка каркасе и соединяется с украденным где-то электромотором. Моторчик вращает вал, и… только закладывай.

Папик, громко сопя, брал из кучи огромные помидоры и заталкивал их в мясорубку деревянной колотушкой. А из мясорубки вытекала кровь. Потом он выхватил из помидорной кучи маленького старичка и тоже пытался затолкать его в мясорубку. Старичок упирался, визжал, а папик-хряк бил его колотушкой по голове, кривился, щурился, и был похож на японского борца сумо.