(Проза о поэтах)
Не прошло и года с памятного выездного секретариата СП РСФСР, как атмосфера в литературе и искусстве стала меняться не в лучшую сторону. С нелёгкой руки Н.С. Хрущёва, устроившего разнос московским художникам в декабре
Стоило Борису Примерову в одном из выступлений произнести слова «Андрюша Вознесенский», как в обком партии поступило письмо «группы литераторов», в котором и Примеров, и Валентин Скорятин, и еще несколько молодых поэтов именовались не иначе как абстракционистами, наносившими ущерб традиционной поэтической культуре. Мне пришлось писать в адрес секретаря обкома по идеологии Михаила Кузьмича Фоменко объяснение, в котором я постарался дать самые положительные характеристики жертвам навета, доказать их непричастность к «смертным грехам», в которых они злонамеренно обвинялись. Были у меня некоторые сомнения в чёткости аргументов и формулировок, поэтому счёл нужным посоветоваться со своими единомышленниками, в числе которых был, конечно, и Авилов. Мы с ним встретились в писательской организации. Михаил Александрович сначала внимательно прочитал копию анонимки, чертыхнулся и принялся за мою записку. Я протянул ему карандаш, попросил не стесняться насчёт правки и замечаний. Читая, он кое-что подчёркивал, ставил на полях птички, знаки вопроса и восклицания. Потом вернул со словами: «О ребятах неплохо написано, а вот об этих трусливых писаках слишком мягко. Это же подлые завистники! Им не дотянуться — вот и злобствуют. Так и надо написать, чтобы там, наверху, поняли, с кем имеют дело».
Он был прав, «наверху» поняли. Во всяком случае, осенью того же года беспрепятственно вышла в Ростиздате книжка Скорятина «Ветка молнии», а в начале
Но вскоре и Михаилу Авилову выпало на долю испытание критикой со стороны некоторых коллег и особенно издателей. Мне довелось брать на себя роль его секунданта в словесных дуэлях то на заседании правления, то на обсуждении в секции поэзии, то в редакционном совете Ростиздата… Однако сначала — о хорошем.
В
Тем не менее, середина
Не буду вдаваться в персональные подробности (все участники того обсуждения уже покинули этот мир), но общая атмосфера, царившая на заседании секции, до сих пор вспоминается с горечью. Может быть, и поторопился Михаил Александрович при составлении рукописи, вставив в неё некоторые сырые стихи и пролог ещё не написанной поэмы, но сам тон обсуждения был какой-то недоброжелательный, порой даже взвинченный. Особенно обрушились на бессюжетный характер его поэм. Создавалось впечатление, что одобрительные оценки «Дон-Кихота» и «Сказки…» уже были забыты и не принимались в расчёт. В защиту рукописи выступили Жак, Рогачёв и я. Самому Авилову оставалось пообещать, что учтёт критические высказывания при подготовке книги к печати. Но чувствовалось, что очень задели его за живое несправедливые наскоки на отсутствие сюжета в замысле будущей поэмы. Чувствовалась обида человека, убежденного в своей правоте.
Этим чувством я поделился с председателем правления Александром Арсентьевичем Бахаревым, который был прозаиком и в секции поэзии не участвовал. Тот позвонил в издательство и настоял на том, чтобы сборник Авилова там рассмотрели на предмет издания к
Всю вторую половину
Могу только гадать, чего больше было в этом его решении: желания укрепить семейный бюджет или презрения к нашей ростовской суете, доставлявшей последнее время одни неприятности… Так или иначе, а сельская жизнь пошла Михаилу Александровичу на пользу. В 1970 году Ростиздат выпустил отдельной книжкой в прекрасном оформлении Ирины Чарской его многострадальную поэму «Пепел». Такое произведение можно было создать лишь в творческом порыве, которому ничто не мешало. Кроме, разве что, трудовых будней, которые поэт любил смолоду. Не случайно там, в сельской глубинке, начал он и последнюю свою поэму «Цвет памяти»…
В его домике, утопающем в зелени переулка Промыслового на юго-западной окраине Ростова, известной ещё и как станица Нижне-Гниловская, мне довелось побывать всего трижды. Впервые — в разгар нашего с ним противостояния недоброжелательной критике, второй раз у постели больного и уже знавшего, что безнадёжно, и последний — в жаркий летний день 1974 года, когда мы провожали поэта в последний путь и над гробом читали его мужественные стихи.
В сентябре того же года похоронили А.А. Бахарева, в мае 1978 — В.Н. Сёмина, в
Вот передо мной эти две книги. «Пепел» с автографом Михаила Авилова и датой 16/IV-71 г. и «Цвет памяти» (редактор А.А. Рогачёв, оформление В.М. Бакланова), год издания 1977, а дарственная надпись от семьи Авиловых датирована 24 декабря
Горжусь тем, что все пятнадцать лет нашего знакомства с Михаилом Александровичем Авиловым даровали мне уроки мужества и доброты.
Печалюсь оттого, что он, праведник, вернувшийся из ада, не обрёл мирной жизни, достойной его таланта, и остаётся только веровать в то, что теперь, отлучённый от нас, по заслугам пребывает в раю.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
© 2011 Ростовское региональное отделение Союза российских писателей
Все права защищены. Использование опубликованных текстов возможно только с разрешения авторов.
Создание сайта: А. Смирнов, М. Шестакова, рисунки Е. Терещенко
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.
Комментарии — 0