NOTA BENE

(Любовь Чернова. Нахичевань-на-Дону)

Нет более жестокого противостояния, чем детство и война. В судьбе Любови Черновой ранние переживания, навязанные этим фантомом, оказались необычайно прочной моральной основой творческого становления. Задолго до «Августа чувств» — так называлась её первая книга стихов — коллеги по литобъединениям «Верность», «Дон», клубу «Поиск» по достоинству оценили её стихи о спасительном подвале «всего четыре шага», о погубленном бомбой детском доме, о материнской заботе в бесчеловечных условиях, — словом, о том, чего не придумаешь, а вспомнишь — только испытав на себе.

Может быть, именно этот импульс памяти побудил её, выпускницу института сельхозмашиностроения, инженера-технолога, патентоведа, обратиться к древнейшему роду литературы — лирике. Не просто «взяться за перо», а почувствовать необходимость говорить от первого лица. Боль памяти можно преодолеть либо забвением, либо попыткой разделить её с другими, понимающими тебя людьми. Любовь Чернова выбрала второе.

Теперь остаётся только запоздало благодарить её за это. И ещё за то, что ни единой строкой не употребила она свою память во зло. Напротив, даже в горьких стихах о прошлом («Двадцатый век не знал страшнее даты…») или в жёстких, порой ироничных строках о современности («Моё седое вдохновенье…», «Опять любимые знакомцы…») поэтесса верна своим принципам — помнить о корнях справедливости, служить добру:

Твори, пока не умер ты,

а афоризмом доброты.

Мотивы творчества Любови Черновой определились давно, испытали проверку временем и в этой книге предстают перед читателем во всей своей бесхитростной прямоте и цельности. Как человек неравнодушный к судьбам родной страны, своего армянского народа, своего поколения «детей войны», имеющих уже внуков, лирическая героиня книги ведёт разговор с читателем в расчёте на полное взаимопонимание. Сама интонационная природа стихов располагает к искреннему, непредубеждённому восприятию, взыскует согласия в мыслях, чувствах, желаниях. Не потому ли возникает в её сонете образ некоей общности душ близких людей, способных и понимать, и судить справедливо:

Отечество из самых близких лиц,

и нет друзей верней их, судей больших.

Поэтическое чувство, доминирующее в книге, восприимчиво к вызовам времени, оно живо отвечает болью на боль человека, народа, страны, реагирует горькой усмешкой на парадоксы общественной жизни на рубеже веков, берёт под защиту духовные ценности, в которых пульсирует кровь поколений, живут их надежды и упования. Немало «горестных замет» встретится читателю этой книги. Они заслуживают того, чтобы вникнуть в их происхождение и оценить их искренность:

Горестно то, что в угаре азарта,

мы отнесли к ликованью толпы…

Мне думается, многим из тех, кто будет читать эту честную книгу, окажутся созвучными строки поэтессы, навеянные грустью о благах, упущенных нами по своей и не по своей вине, о промчавшемся времени, о промелькнувших возможностях счастья:

Года накопились,

С загривками в мыле закончим свой путь.

И всё же вряд ли серьёзный, вдумчивый читатель сочтёт подобные признания пессимистическими. Они лишь оттеняют общую тенденцию лирики Любови Черновой — преодоление страданий прошлого, стремление к счастью, благодарность за светлые дни, дарованные жизнью. Память, какой бы горькой она ни была, всегда неразлучна с добротой щедрого сердца поэтессы — в этом суть счастливого пребывания нашей талантливой современницы во времени и пространстве созданного ею поэтического мира.