ВСЕГО ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА

До сих пор Игорь разговаривал с этой девушкой шутливо, немного забавляясь её всезнайством, но следующий вопрос он задал вполне серьёзно.

— Агрессии против самого себя?

— Совершенно верно! Хенри и Шорт видят прямую связь между убийством и самоубийством. Только в одном случае агрессия обращена вовне, а в другом — на себя. Это же гениально просто!

— Просто?

— Конечно. Даже такой неподготовленный человек, как вы, сразу усёк суть.

Игорь посмотрел на неё с профессиональной доброжелательностью врача, которому приходится видеть всякое.

— Ну, это как сказать…

— Вы интересовались проблемой самоубийства?

— Специально нет. Просто жил на свете.

— Понимаю. Возрастной снобизм. Кто много жил, тот много видел? Сами вы, конечно, о самоубийстве не помышляли?

— Почему же?

— Это исключено. Вы не агрессивны. Но если и помышляли, ваш пример только подтверждает теорию Хенри и Шорта. Ведь вы живы?

— Пожалуй, — согласился Игорь.

Будущий членкор между тем терпеливо ждал, пока его девушка наговорится. Но и его терпение иссякло.

— Зайчик! Может быть, достаточно мрачных тем? Всё-таки праздник…

— Наука не может быть весёлой или мрачной. Она объективна.

— А вот люди, которые ею занимаются, как раз наоборот — весёлые или мрачные. И, к сожалению, очень редко объективные. Так что побереги силы, зайчик. Промочи лучше горлышко. Очень помогает от дискуссионного пыла.

И он протянул ей бокал с шампанским, как протягивают ребёнку ложку с микстурой.

Девушка проглотила «микстуру» с удовольствием.

— Надеюсь, это облегчит мне процесс адаптации в вашей микрогруппе.

— Не сомневайся, зайчик, — заверил будущий членкор, — ещё несколько глотков, и мы все тебе очень понравимся.

— Вы все очень славные, — великодушно подбодрила нас подруга Коли.

— Спасибо, — поклонился Игорь.

Мы с ним отошли.

— Забавная девица, — сказал я, — а ноги — экстра-класс. Повезло доктору наук. Только знает слишком много.

— Что поделаешь? Это болезнь нынешних женщин. Их распирает от познаний, как раньше переполняли чувства. Мне вот из старинного романса вспомнилось:

Я тебя бесконечно люблю,

За тебя я отдам свою душу,

Целый мир за тебя погублю,

Все обеты и клятвы нарушу…

Как тебе нравится? Наша хоть не собирается нарушать уголовный кодекс.

Я был рад, что Игорь шутит. Ведь жилось ему нелегко, хотя знали об этом немногие. Работал он по-прежнему в районной больнице, куда приехал по назначению, но отнюдь не потому, что другие возможности были для него закрыты. Напротив, Игорь считался одним из лучших хирургов области. Люди добирались издалека, чтобы оперироваться именно у него. Больничное здание было построено недавно и оборудовано на вполне современном уровне. Работой он был доволен и на предложения перебраться в город отвечал, перефразируя известные слова:

— Лучше быть первым в деревне, чем вторым в областном центре.

«В деревне» он жил в новом кирпичном коттедже, стены которого понемногу заплетал молодой виноград. В доме было всё, вплоть до хорошей библиотеки и набора отличных пластинок, — Игорь любил классику и даже оперировал, как Бариард, под создающую настроение музыку. Приобрёл он и машину с ручным управлением и каждый год путешествовал, в последний раз по Закавказью. А главное — он пользовался истинным уважением окружающих его людей, и не только тех, кому он спас жизнь. У себя в районе он был действительно «первым человеком» в лучшем смысле, однако было обстоятельство, которое клало тень на всё достигнутое.

На болевую точку я попал неожиданно.

Мы сидели у Игоря на веранде и пили коньяк, очень хороший коньяк, настоящий, армянский, высокой марки, купленный в Ереване, пили из маленьких рюмок, неторопливо, наслаждаясь, настроение было превосходное, полуэйфорическое, то счастливое состояние, при котором незаметно слабеет тормозная система. И я затронул вопрос деликатный, не подумав, что касаться таких вещей следует всегда с осторожностью.

— Ну, друг, дом у тебя полная чаша.

Игорь скользнул взглядом вокруг себя.

— Почти.

Это «почти» я пропустил мимо ушей, а на него следовало обратить внимание.

— Я тобой восхищаюсь! Из какого пике вышел! Ведь несло носом в землю?

— Несло.

— И близко земля была?

— Близко.

— А ты взмыл! Всем чертям назло. Каким человеком стал! Я, когда искал твой дом, спрашивал у прохожих, так они на меня, как на дурака, смотрели, — как это можно не знать, где Игорь Константинович живёт!

— Да, ко мне хорошо относятся, — согласился он спокойно.

— В общем, Игорёк, давай за тебя выпьем, за то, что ты своей одной ногой на земле крепче стоишь, чем другие на двух.

— Друг Аркадий, не говори красиво.

— Говорю правду. Порода твоя мореходная верх взяла. Так что ты если и не адмирал, то уж капитан настоящий, первого ранга. Так держать, капитан! Плыви и будь!

Я проглотил свой коньяк. Игорь выпил медленно.

— Но есть и критическое замечание. Позволишь?

— Люблю я критиков моих, — сказал Игорь, улыбнувшись.

— Не вижу юнгу на палубе.

Наверно, будь я трезв, то без труда заметил бы, что коснулся больного, но я не заметил и не остановился.

— Где будущий академик медицины?

Игорь был вынужден ответить.

— Детей у нас нет.

Было ясно, что распространяться ему не хочется, но я с пьяной настойчивостью гнул своё.

— Конечно, ты имеешь право пожить для себя. Но время-то, как сказал поэт, мчится полным ходом. Тебе давно за тридцать.

— Не во мне дело.

— Зина не хочет? — удивился я.

— Зина хочет.

Мне и в голову не приходило, что у цветущей с виду Зины могут возникнуть трудности с рождением ребёнка, но оказалось именно так.

— Это нам всю жизнь отравляет, — сказал Игорь, — Ты не представляешь, как нам хочется, чтобы по этому дому бегал малыш… на двух ногах. Но пока… четыре месяца — и выкидыш.

— Прости мою бестактность.

Он наполнил мою рюмку.

— Не ты первый спрашиваешь.

— Ну, а медицина? Неужели ничего нельзя сделать?

— Вожу Зину в институт акушерства на сохранение. Пока без толку. Уже три раза.