ТУДА И ОБРАТНО

Пётр (лет 30−35)

Вера (не старше 30)

Шестой (немного за 50)

Чуркин-здоровый (в расцвете сил)

Чуркин-больной (лет 25−30)

Вася (возраста неопределённого, но голосом не стар)

Андрей (лет 20−25)

Буфетчица (чуть за 40)

Стюардесса (из молодых)

Встречающая (голос казённый, без возраста)

Дежурная (голос ворчливый)

Повествователь (средних лет)

Действие проистекает во второй половине ХХ века в нашей стране и далеко за её пределами.

Музыкальное вступление — тема рока из Шестой симфонии Чайковского. На словах Петра — плавный переход на меланхолическую композицию в стиле блюза.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Эта странная история произошла с моим другом довольно давно, но так ему запомнилась во всех подробностях, как будто это было только вчера… Да, как будто ещё вчера этот сравнительно молодой человек, уединившись в обыкновенной городской квартире, смертельно затосковал, не подозревая о том необычайном путешествии, которое суждено было ему совершить…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (Вера). Туда…

МУЖСКОЙ ГОЛОС (Шестой). И обратно…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Радиоспектакль по одноимённой повести Павла Шестакова.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Часть первая.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. «Чистилище».

(Смена музыкального фона)

ПЁТР. Я решил, как говорили раньше, уйти из жизни. Почему — распространяться не буду. Горестей своей жизни на всеобщее обозрение выставлять не намерен. Скажу только, что одолели они меня, и захотелось раз и навсегда покончить с этой безрадостной волокитой. Всеми правдами и неправдами раздобыл необходимые дефицитные пилюли, ссыпал всю лошадиную дозу в большой тонкостенный стакан и залил тёплой водой, предполагая ускорить этим процесс воздействия. Оставалось сделать решительный глоток… Жить не хотелось, но и умирать — сами понимаете — тоже не мёд, и я решил прибегнуть к испытанному средству.

(Позвякивание стекла, звуки откупориваемой бутылки,

льющейся в стакан струи, нескольких глотков)

Выпив коньяку, я прилёг на диван в ожидании прихода искусственной бодрости… Лежал и старался убедить себя в том, что каждый человек смертен, а следовательно, какая, в конце концов, разница, прожил ли ты тридцать или семьдесят лет! Все они лишь быстротечные мгновения вечности.

(Резкий, настойчивый звонок)

Конечно, на дверной звонок следовало наплевать. Однако человек слаб, и, подчиняясь подсознательному желанию продлить земные печали, я пошёл в прихожую, накрыв газетой стакан с дозревающими пилюлями. Коньяк, видимо, уже начал действовать, потому что в голове у меня промелькнула игривая мысль о том, что незваный посетитель может оказаться Мефистофелем, явившимся предложить за мою душу некоторую сумму или полезные услуги…

(Звук отпираемой двери. Музыкальный фон микшируется)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Перед ним стоял среднего роста смуглый мужчина в скромных, не американских джинсах и тёмной приталенной рубашке, подчёркивающей сухую, мускулистую фигуру. С этого всё и началось…

ПЁТР. Добро пожаловать, гражданин Мефистофель. Или я ошибся? Жаль! Мог бы предложить вам неплохой товар…

ШЕСТОЙ. Оставьте! И откуда вы нахватались этой чепухи!

ПЁТР. Понятно. Сбиваете цену. Зря! Дёшево не продам. Как-никак своё продаю, не ворованное.

ШЕСТОЙ. Я не собираюсь ничего покупать.

ПЁТР. Странно. Зачем же вы явились?

ШЕСТОЙ. Удержать вас от глупости.

ПЁТР (со смешком). Что ж это у вас там? Полная перемена программы? Насколько мне известно…

ШЕСТОЙ. Да ничего вам не известно! Внушили себе какую-то чушь. Выдумки, сказки… Ждёте, что я предложу вам кругленькую сумму за вашу так называемую душу? Держите карман! Вы же сами к нам собирались? Так за что нам платить?

ПЁТР. Возможно, душа моя проследует в рай, и вам есть смысл перекупить её.

ШЕСТОЙ. Это ваша-то душа в рай? Ваша?

ПЁТР. Моя душа не хуже других. Напрасно пренебрегаете. Или работаете плохо? С планом не справляетесь?

ШЕСТОЙ. Да… как вам сказать…

ПЁТР. Бросьте! Неужели дров не хватает? Или котлы прохудились?

ШЕСТОЙ. Оставьте, сковородки и дрова — просто миф.

ПЁТР. Миф? Это утешительно.

ШЕСТОЙ. Ничего утешительного!

ПЁТР. Проводите реконструкцию? На электроподогрев перешли?

ШЕСТОЙ. Да перестаньте вы паясничать! Это не предмет для шуток.

ПЁТР. Извините, если обидел. Выпьем-ка на мировую… (Звуки разливаемой по стаканам жидкости). Прошу!

ШЕСТОЙ. Пожалуй, не помешает… Причём тут обиды!.. Невежество раздражает (прихлёбывает). Не рвитесь. Лучше не будет.

ПЁТР (после глотка и вздоха). Неужели хуже?

ШЕСТОЙ. Ну, как вам сказать? Хуже не будет, но и на лучшее не надейтесь.

ПЁТР. Если хуже не будет, вам меня не отговорить.

ШЕСТОЙ. Я так и думал, что с вами придётся повозиться

ПЁТР. Позвольте, а вы у меня согласия спрашивали? Я вас не звал, между прочим. Явились без приглашения. Вламываетесь в мою жизнь…

ШЕСТОЙ. В смерть.

ПЁТР. Тем более! Смерть — дело личное. Зачем вы лезете не в своё дело, да ещё преждевременно?

ШЕСТОЙ. Как же преждевременно? Вот хлебнёте из того стакана, что под газеткой…

ПЁТР. Тогда и поговорим.

ШЕСТОЙ. Нет, нет! Тогда уже будет поздно. И у меня неприятности будут. У нас, знаете, строго. Раз послали, чтобы предотвратить…

ПЁТР. Да зачем?

ШЕСТОЙ. Ну, считайте, перегрузка. За счёт африканцев. Да разве они одни? Бои в Ливане, землетрясение в Иране, самолёты каждый день бьются. Да что я с вами как с маленьким! Вы что, газет не читаете?

ПЁТР, На сознательность бьёте?

ШЕСТОЙ. А что делать?

ПЁТР. На мою не рассчитывайте. Меня и на службе считают несознательным. Короче, разговор не состоялся.

(Шуршание газеты, помешивание ложкой в стакане)

ШЕСТОЙ. Остановитесь! Я же сказал вам, лучше не будет!

ПЁТР. Плевать! Хуже не будет — уже хорошо.

ШЕСТОЙ, Секунду! Выслушайте меня. У меня есть лимитная единица.

ПЁТР. Что ещё за лимит?

ШЕСТОЙ. Вы сами убедитесь, что прав я. Вы поедете со мной.

ПЁТР. Куда?

ШЕСТОЙ. К нам. И увидите своими глазами… Да оставьте наконец свои дурацкие пилюли! Я беру вас с собой. Вы всё посмотрите и вернётесь. И клянусь, первое, что вы сделаете по возвращении, — выльете эту дрянь в унитаз.

ПЁТР. Но пока пусть постоят. Их достать трудно.(Звук дверцы холодильника). Можно вещи собирать?

ШЕСТОЙ. Вещи вам не понадобятся.

ПЁТР. А еду брать?

ШЕСТОЙ. Нет, конечно.

ПЁТР. Почему конечно? Я в первый раз, могу и не знать. А как насчёт денег?

ШЕСТОЙ. Как хотите. Захватите на всякий случай.

ПЁТР. Готов, шеф.

ШЕСТОЙ. Идёмте.

(Вступает динамичная музыкальная тема, переходящая в шум авиадвигателей.

Звук микшируется. Разговор в салоне)

ШЕСТОЙ. Ну, вот и полетели.

ПЁТР. Куда?

ШЕСТОЙ. Куда следует.

ПЁТР. Послушайте, а вы не того… не псих? Заморочили меня и везёте в какой-нибудь Могилёв?

ШЕСТОЙ. Каламбурите?

ПЁТР. Нет, это меня стихийно на кладбищенскую тематику заносит.

ШЕСТОЙ. И зря. У нас нет ни одного кладбища.

ПЁТР. Крематорий, значит?

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Ответа не последовало. Спутник устроился поудобнее и, утомлённый служебными хлопотами, задремал. Посапывал и сосед у иллюминатора. С виду это был человек, в жизни преуспевший, одетый в сплошной дефицит, однако заметно было, что его кожано-джинсовые доспехи приобретены по случаю, с чужого плеча и играют роль больше престижную, чем эстетическую. Несмотря на молодость вид у него был подержанный, как и одежда, — видно было, что жизненные успехи давались ему непросто. Внезапно он приподнял припухшие веки и посмотрел на нашего героя тусклым не соображающим взглядом.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ты откуда?

ПЁТР. Оттуда.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Понятно. Тебя куда подбросить?

ПЁТР. Куда и всех.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ты гляди! Так мы не в «жигулёнке»? Дела… Это я сам с бодуна или ребята подшутили?

ПЁТР. Не знаю.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Понятно. А летим-то куда?

ПЁТР. Не знаю.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Понятно. А кто знает?

ПЁТР. Вот этот, что спит.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. А ну-ка я его сейчас… Слушай, попутчик! Мы тут с другом ориентировочку немного потеряли… по этому делу… так ты, будь добр, поясни, куда нас транспортируют?

ШЕСТОЙ. На тот свет.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Весёлый попутчик попался, ничего не скажешь… А если по-серьёзному?

ШЕСТОЙ. Это и есть по-серьёзному.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Суеверный он, что ли?

ПЁТР. Возможно. Спроси лучше у бортпроводницы.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Точно! Девушка! Девушка!

СТЮАРДЕССА. Я вас слушаю. Что случилось?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Да вот мы с приятелем…

СТЮАРДЕССА. Все справки по прибытии в аэропорт назначения.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ты что, милая! Шутишь, издеваешься?

СТЮАРДЕССА. Справки по прибытии.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Видал? А что пишут? Летайте самолётами! Вот и полетели! Что ж это за сервис? И вообще… Воду носили? Нет! Даже ремней нету. А если гробанёмся? Нет, браток, я это так не оставлю. Я писать буду… (бормочет невнятно).

ПЁТР (словно продолжая исповедальный монолог). Он не сказал, куда собирался писать, но был прав. Воду не носили и ремней на креслах не было. Я теперь только это заметил и возмутился, но тут же понял, что ремни безопасности в этом рейсе ни к чему, и на душе, которую не удалось продать, стало тоскливо…

(Гул моторов переходит в меланхоличную мелодию)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. А самолёт между тем уже шёл на посадку, быстро приближаясь к бурой, выгоревшей земле.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Тю-тю! Мангышлак! Убей меня. Мангышлак… Ну, сам бы я сюда ни за что! Это Славка-дуролом. Его шуточки. Но я ему отшучу. Вернусь и отшучу ему так, что он запомнит, как человека к верблюдам отправлять!

СТЮАРДЕССА. Прошу всех прослушать следующее сообщение. Наш самолёт прибывает в аэропорт назначения. Разъясняем вновь прибывшим: каждый из вас оказался на борту в результате того или иного стечения обстоятельств, приведших к прерыванию вашей предшествующей жизни. Просьба сохранять спокойствие. По выходе из машины вас встретят наши сотрудники и примут на себя заботы о вашем дальнейшем пребывании…

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ничего не понял. Опять хохмы!

СТЮАРДЕССА. Прошу на выход!

(Мелодия усиливается и стихает. Шаги по трапу)

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. Фамилия?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Чуркин. Из мебельного.

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. Проходите.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Минуточку, гражданочка? Как же это понимать — прервавшие жизнь? Вы на что намекаете?

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. Мы не намекаем. Просто констатируем факт.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Какой факт? Смерти, что ли? Вы нас, выходит, за покойников держите?

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. У нас не принято такое название. Мы говорим — прервавшие жизнь.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Да хоть в лоб, хоть по лбу. Но хотелось бы знать, с чего это моя молодая жизнь прервалась в самом расцвете?

ВСТРЕЧАЮЩАЯ (полистав список). Костный туберкулёз.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Что?! Во дают хохмачи! А может, бруцеллёз?

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Извините, это у меня костный туберкулёз

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. Ваша фамилия?

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Чуркин.

ВСТРЕЧАЮЩАЯ (ещё пошелестев списком). Совершенно верно. В списке два Чуркина. Так вот, вы спрашивали — разъясняю: ваша жизнь прервалась в результате перелома основания черепа. Вы заснули в пьяном виде за рулём и врезались во встречный самосвал. Вопросов больше нет? Проходите, пожалуйста, не задерживайте!.. Фамилия?

ШЕСТОЙ. Это со мной. Лимитный.

ВСТРЕЧАЮЩАЯ. Проходите. (Голос отдаляется) Фамилия?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. То-то мне показалось, что я в машине, когда проснулся. А оно вон что! Оно вон что… (Голос отдаляется).

(Музыкальная отбивка)

ШЕСТОЙ Ну, как первое впечатление?

ПЁТР. Грустноватое.

ШЕСТОЙ. Ждали экзотики?

ПЁТР. Во всяком случае, не такого…

ШЕСТОЙ. Многие разочаровываются. Что поделаешь…

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Они выехали на шоссе с многорядным движением. Преобладали автобусы. От аэропорта они шли наполненными, обратно… Обратно, как ни странно, тоже.

ПЁТР. А эти куда же?

ШЕСТОЙ. Узнаете в общем порядке.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Обгоняя их, проплыл большой, круизного типа автобус, переполненный загорелыми девушками в бикини.

ПЁТР. Ого! У вас тут и пляжи есть?

ШЕСТОЙ. Пляж в Испании. Цистерна с жидким газом взорвалась в молодёжном лагере.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Промелькнул встречный автобус. В нём сидели мрачные мужчины в женских платках, обвешанные автоматами Калашникова.

ПЁТР. Палестинцы?

ШЕСТОЙ. Да, они.

ПЁТР. Послушайте! Здесь у вас чистилище, наверно? Сортируете, кого в рай, кого в ад, и отправляете?

ШЕСТОЙ. Вы разве католик? Это же католики, если не ошибаюсь, в чистилище верят?

ПЁТР. Я не верующий.

(Музыкальная отбивка)

ПЁТР (продолжая рассказ) Остановились мы у одного из многоэтажных, не отличимых от других зданий. Последними вышли два Чуркина. Толстый неловко старался помочь худому, который осторожно опирался на костыли. Невольно я сделал несколько шагов в их сторону, но тут вмешалась проверявшая список девушка.

ВСТРЕЧАЮЩАЯ (сухо) Костыли вам не нужны.

ПЁТР (продолжая). Худой заморгал удивлённо, но довериться ногам не решился. Тогда девушка подощла и сама вынула костыли из его рук.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Видали, ребята! Стоит. Как штык, стоит. Вот оно, я понимаю! Это вам не наша бесплатная медицина. Заграница!

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Разве мы за границей?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. А хоть бы и на том свете — чем плохо? Выходит, зря мы, серые, помирать боимся? Думали — в ящик, а тут, наборот, выпрямляют! Послушай, красуля, а мне ничего такого сделать нельзя?

ВСТРЕЧАЩАЯ (сухо) У вас всё в порядке.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. И тут появилось новое действующее лицо. Впрочем, ещё не действующее — эта девушка только подошла к встречающей, взяла у неё списки и сказала:

ВЕРА. Внимание, вновь прибывшие! Прошу следовать за мной.

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Простите, пожалуйста, у меня к вам просьба. Можно мне мои костыли с собой взять, а то вдруг обострение…

ВЕРА (с грустью). Возьмите.

ШЕСТОЙ. Верочка, а вот этот гражданин — по лимиту. Он останется с вами. Прошу обработать по форме четыре.

ВЕРА. Знаю. Будет сделано.

ШЕСТОЙ. Вот и чудесно. Ну, а вы, молодой человек, когда освободитесь, найдите гостиницу «Лимитная» — это недалеко. Скажете, что от Шестого — и вас устроят. Там хорошо. Отдельный номер с душем. Ну, до скорого.

ПЁТР. Пока…

(В музыке — тема тревожного ожидания)

ВЕРА. Проходите, садитесь. (Звук выдвигаемого ящика стола, шелест бумаг). Вот, прошу.

ПЁТР. Что это?

ВЕРА. Анкеты. Заполнять обязательно подробно.

ПЁТР. Ну, знаете, как сказал поэт, я стремился на семь тысяч вёрст вперёд, а приехал…

ВЕРА. А зачем вы сюда стремились? Разве вас не предупреждали, что здесь лучше не будет?

ПЁТР. Любопытно стало.

ВЕРА. Вот и нам любопытно.

ПЁТР. Что ж, если интересуетесь… Продолжаю цитировать того же поэта: у меня секретов нет. Только зачем вам эта бюрократическая муть?

ВЕРА. Для анализа на электронно-вычислительной машине.

ПЁТР. Разыгрываете?

ВЕРА. Ничуть.

ПЁТР. Да для чего?

ВЕРА. Вам всё сообщат в воё время. Пока скажу только — вам нечего опасаться, раз прибыли сюда добровольно.

ПЁТР. И на том спасибо. Что ж, за работу, товарищи…

(Лёгкая музыкальная пауза, подхватывающая иронию)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Скоро он заметил, что анкеты внешне похожие на наши, от них существенно отличаются. Вопросов было гораздо больше, а каждый в отдельности был хоть и мельче, но придирчивее, дотошнее…

ПЁТР. Знаете, я многого просто не помню.

ВЕРА. Это предусмотрено. Так и пишите: не помню. Машина сама сделает выводы.

ПЁТР. Опять загадки?

ВЕРА. Подождите немного — и всё поймёте. Составители анкеты учитывали, что на ряд вопросов ответы получить не удастся. Пишите — не помню.

ПЁТР. Ладно. Тогда не обижайтесь (бормочет вполголоса) …м-да, «В каком году и месяце умер ваш дедушка?» Хм, дедушка, увы, покинул нас ещё до моего появления на свет… Так и напишем: не-пом-ню. Точка. Что там дальше? (Вступает музыкальный фон, далее — в режиме воспоминания). Несмотря на кажущуюся нелепость некоторых вопросов, анкета заинтересовала меня. Она давала нечастую возможность вспомнить жизнь целиком и невольно оценить её. «Когда я итожу то что прожил…» — думал я элегически, заполняя графу за графой, и мысли мои о том, зачем жил, что хорошего сделал и не рано ли ухожу, всё больше тревожили, волновали. Не мог я не подумать и о том, что нахожусь в ином положении, чем те, кто прибыл сюда не добровольно. Ведь перед ними вырисовывается результат конечный, не подвластный улучшению. Я же мог и отсрочить итог, вернуться, чтобы добиться ешё чего-то в жизни, что-то исправить… Но я отверг эту предательскую мысль — порождение слабости духа. (Музыкальный фон обрывается).

ВЕРА. Ну и как?

ПЁТР. А? Простите. Завозился?

ВЕРА. Спешить не нужно.

ПЁТР. Спасибо. Размышления одолевают.

ВЕРА. У вас есть ещё возможность передумать…

ПЁТР. Нет-нет не стоит.

ВЕРА. Вам виднее.

(Музыкальная пауза)

ВЕРА. На сегодня достаточно (шелест бумаг звук задвигаемого ящика стола). Можете идти в гостиницу отдыхать.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Но отдыхать ему придётся не скоро. В вестибюле гостиницы под названием «Лимитная» за стойкой сидела весьма неприятная особа, очень похожая на молодую ведьму, каковой она и оказалась.

ДЕЖУРНАЯ. Мест нет.

ПЁТР. Как нет? Меня прислал Шестой…

ДЕЖУРНАЯ. Шестой мне не указ. Я даже Четвёртому не подчинена.

ПЁТР. Что же мне делать?

ДЕЖУРНАЯ. А я знаю? Я виновата, что ваш Шестой порядок не соблюдает? Он мне заявку прислал? (Шелестит бумагами). Сами видите — нету!

ПЁТР. Я вас очень прошу, найдите возможность мне помочь. Я человек новый, порядков не знаю.

ДЕЖУРНАЯ. Тут все новые.

ПЁТР. Я согласен на раскладушку.

ДЕЖУРНАЯ. Раскладушки у нас не положены. Гостиница первой категории.

ПЁТР. Если так, я останусь ночевать здесь, в кресле.

ДЕЖУРНАЯ. Можете одну ночь и в общей переспать. Ничего с вами не случится.

ПЁТР. Где-где?

ДЕЖУРНАЯ. Ну, в общей гостинице, для обычных, вновь прибывших.

ПЁТР. Давайте хоть туда.

ДЕЖУРНАЯ (набирает телефонный номер). Алло! Семнадцатая? Ты у меня одного на ночь не примешь? Ну да… Вечно этот Шестой! Держут разгильдяя… Нет-нет…Он парень вроде не привередливый… Ну ладушки. (Кладёт трубку на рычаг). Примет она вас. Идите, тут недалеко.

ПЁТР. Спасибо, найду.

(Бодрый джазовый фон — что-то из Цфасмана или того старее.

Шлепки карт, атмосфера азарта)

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Зачем покупал, козёл?.. Да прикрути ты эту тарелку (музыка тише). Сосредоточиться не дают…

ПЁТР. Добрый вечер. Не помешаю?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Кого я вижу! Ну, разве я не говорил, что он наш человек? Они говорят: ехали вместе, а тут врозь. А я им: заткнитесь, ещё неизвестно, куда его повели и зачем… Правильно я говорю?

ПЁТР. В основном, да.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Видали? У Чуркина нюх… Да ты располагайся. Вот и коечка свободная. Тёзка! Забери свои протезы. Не видишь, мешают… Вот так, устраивайся. Все мы тут как дома. А про тебя ребята такое плетут… По дурости, конечно…

ПЁТР. Что плетут?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ну, как тебе сказать… Ты только не обижайся. Лады?

ПЁТР. Не буду.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Короче, сомневаются ребята, что ты наш… ну, вновь прибывший.

ПЁТР. А кто же я по-вашему? Старожил?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ (со смехом). Скажешь! Старожил… Да нет, ребята другое трепались… вроде… ну, если по-простому, не покойник ты!

ПЁТР. Обижаете.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Порядок, братва! Наш человек! Сознался. А за что ж они тебя отделили от коллектива?

ПЁТР. Выясняют что-то.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. И тут выясняют? Ну и ну! А что выяснять? Ты-то как окачурился?

ПЁТР. Самоубийство…

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Вот видите! Потому им первым и занялись. А у нас что? Дела простые, элементарные. У меня самосвальчик по черепу прокатился, мой однофамилец согласно истории болезни отошёл. Что тут выяснять? У других ребят тоже…

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. И он познакомил нашего героя с двумя остальнми обитателями комнаты — высоченным баскетболистом Андреем, с которым, по его словам, нежданно-негаданно приключилась саркома, и маленьким серым алкашом Васей, возраст которого определить было трудно. Впоследствии он оказался довольно молодым человеком, скончавшимся в белой горячке.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Человека, я считаю, понимать надо. Народ в основном серый, пока самого не царапнет, невежественно относится, шуточки позволяет. А я — понимаю. Мне, если хочешь, — дело-то теперь прошлое — самому однажды крыса снилась. Просыпаюсь раз в похмелье, а она возле кровати сидит. Во-от такая громила!

ВАСЯ. Крыса что!.. Не о чем разговаривать. Вот я вам такое расскажу…

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Если страшное, на ночь не надо.

ВАСЯ. Не, не страшное. Смешное.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Смешное — валяй!

ВАСЯ. Дело, конечно, ночью было. Спалось, понятно, тяжело. Приняли с вечера многовато, а тут ещё пиво… Короче, перебор вышел. Вот и не спится. Но стараюсь. Вдруг толкает меня кто-то будит, значит. Ну, просыпаюсь, а он сидит. Прямо на кровать присел.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Кто?

ВАСЯ. Как кто? Он самый. Карлик.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Во даёт!

ВАСЯ. Чего там даёт! Натуральный карлик. Малютка.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Меньше тебя, что ли?

ВАСЯ. Скажешь! Много меньше. Ножки до полу не достают. Сидит и болтает ножками.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. И всё?

ВАСЯ. Да погоди! Я ему говорю спросонья: «Ты чего пришёл? Чего ногами болтаешь?» А он: «Скушно мне. Давай повеселимся». Я ему: «Тут тебе не аттракцион, тут квартира». А он: «Вот и хорошо, пойдём воду из бачка спускать?»

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. И ты пошёл?

ВАСЯ. Пошёл. Спустил раз. Вода журчит. Вроде ничего особенного, а на душе похорошело. Ещё раз дёрнул. Бачок быстро наполняется, ночью напор большой. Ну и дёргаем. Раз я — раз он, Совсем весело стало. Да разве человеку дадут повеселиться? Баба моя проснулась. «Ты чего, Вася, — спрашивает, — в уборной засел? Плохо тебе, что ли?» — «У меня порядок», — отвечаю. — «Ты мне спать не даёшь». Карлик обстановочку усёк и говорит: «Ложись пока, пусть она уснёт, а то не даст повеселиться». Вернулся в кровать, вздремнул немного. Тут он меня снова в бок: «Вставай, храпит она». Встал, пошли, подёргали. Хорошо! Вдруг дверь нараспашку. Стоит злющая, как заорёт: и псих, и алкоголик, и по-матерному… Пришлось лечь. Лежу, размышляю с обидой, ну чем мы ей помешали? Слышу, опять он. Зовёт. «Да куда? — спрашиваю. — Не видишь, какие условия?» — «Вижу, говорит, но план имею. За углом общественный туалет есть. Пошли туда!» Обрадовался я, стал штаны напяливать, а он: «Брось, кто нас ночью увидит?» Тоже верно, думаю. Так в подштанниках и двинул…

(Общий хохот)

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ (сквозь смех). Далеко ушёл, а? Далеко?

ВАСЯ. Да нет. Во дворе в сугробе застряли. Зима же была. Сначала он застрял, маленький. Я на выручку пополз и тоже застрял. Так и нашли.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. В подштанниках?!

ВАСЯ. А то в чём же?.. Эх, сейчас бы по стаканчику…

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Откуда здесь?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Макароны-то давали! Значит, общепит существует…

ПЁТР. Попробую разведать… Под предлогом, что не ужинал…

ВАСЯ. Валяй! Камбуз внизу.

(Музыка — марш — сменяется грохотом посуды)

БУФЕТЧИЦА. Где шлялся? Время вышло.

ПЁТР. Задержался на анкетировании.

БУФЕТЧИЦА. И так переспишь. Ничего не случится. Угождают вам тут. Ну зачем тебе жрать, раз ты вновь прибывший?

ПЁТР. Не привык ещё.

БУФЕТЧИЦА. Не привык… Ну смотри. Мяса нет, а макароны, если хочешь, дам.

ПЁТР. Дайте, пожалуйста, макароны.

БУФЕТЧИЦА (скребёт, стучит, суёт). На, получай.

ПЁТР. К такой закусочке сто пятьдесят бы…

БУФЕТЧИЦА (выдержав паузу). Не положено.

(Грохот посуды сменяется грустной мелодией)

ВАСЯ. Ну, что?

ПЁТР. Ничего. Не положено.

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Я же говорил… Откуда у них спиртное?

АНДРЕЙ. Режим, брат.

ВАСЯ. Стерва!

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Как она сказала? «Не положено»?

ПЁТР. Именно так.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Интересный компот. Выходит, есть, раз не положено. Иначе — сказала бы «не держим».

АНДРЕЙ. Почему ж не дают?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Выходит, интерес иметь хочет.

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Да какой с нас интерес? Деньги тут ни к чему.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. А вот и к чему! Сравни нашу общагу с ихним домиком шик-модерн! Значит, на нашем брате экономят. А какая ж экономия без этого дела?.. Короче, братва, выгребай карманы. Чуркин по загробной политэкономии эксперимент ставить будет.

(Возобновляется бравурный марш. Сквозь него слышны щелчки костяшек на счётах. Звук микшируется)

АНДРЕЙ. Ну, неужели клюнула?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Клюнула, щ-щука! И заглотнула. Всё подчистую. Рассчитаемся после. За Чуркиным не заржавеет!

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Самая настоящая спекуляция

ПЁТР. Да, и при отягчающих обстоятельствах.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Почему? Научная формула: товар-деньги. Раз мы отвыкнем скоро, нужно все денежки, пока не поздно, того, изъять!

ВАСЯ. Неужто отвыкнем? Не верится даже.

(Звук разливаемой по стаканам жидкости)

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ну, граждане вновь прибывшие, поехали! Как говорится, лучше нету того свету…

(Чокаются, пьют)

ВАСЯ. А что дальше-то, братцы?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Объявят. Не стоит голову ломать. Утро вечера мудренее. По койкам, братва. Завтра рано вставать.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Так и закончился первый день той бесконечности, в которой дни уже не сочтены. Но не для нашего героя. Ему предстояло вести счёт не только дням, но часам и даже минутам.

(Возникает песня под гитару)

Ну что тебе — жить надоело?

Но если, допустим, и так,

Не выбросить бренного тела,

Души не отдать за пятак.

До смертной безвыходной дрожи

Всесильно владея тобой,

Тот миг, что покамест не прожит,

Ещё остаётся судьбой.

Пока не остыл, успокоясь,

Стоит в изголовье твоём

И шепчет незримая совесть:

«Мы живы, пока мы вдвоём».

Глаголет неслышная память:

«О прошлом ещё простони,

Хотя бы сжимая зубами

Надорванный край простыни!"

И даже когда не увидеть

Всего, что не требует слов,

Ещё ты рискуешь обидеть

Притихшую где-то любовь…

Та же тема из 6-й симфонии Чайковского, что и в начале 1-й части.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Эта странная история произошла с моим другом довольно давно, но так ему запомнилась во всех подробностях, как будто это было только вчера… Соблазнённый потусторонними силами на временное пребывание в мире теней, он там соприкоснулся со многими, как теперь принято говорить, реалиями, мучительно напоминавшими нашу жизнь. И сходство это было, увы, не случайным…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (Вера). Туда…

МУЖСКОЙ ГОЛОС (Шестой). И обратно…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Радиоспектакль по одноимённой повести Павла Шестакова.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Часть вторая.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. «Рай».

(Музыка обрывается резким, настойчивым звонком)

ПЁТР. Конечно, на дверной звонок следовало наплевать. Однако человек слаб, и, подчиняясь подсознательному желанию продлить земные печали, я встал и, только оглядевшись вокруг, вспомнил, что печали уже не земные. Это был общий подъём для вновь прибывших. Меня уже ожидал мой озабоченный Мефистофель, именовавшийся здесь попроще — Шестым. Наскоро извинившись за вчерашние гостиничные неурядицы, он потащил меня завтракать.

(Тихая ресторанная музыка, позвякиванье сервиза)

ШЕСТОЙ. Как вам наша Верочка, приглянулась?

ПЁТР. Приятная девушка. Больше на вновь прибывшую похожа, чем на ваших.

ШЕСТОЙ. Нет, она не вновь прибывшая.

ПЁТР. В таком случае это делает честь вашему персоналу.

ШЕСТОЙ. Да нет, она не из наших.

ПЁТР. Простите, не понимаю.

ШЕСТОЙ. Вера вольнонаёмная. Ну да это сейчас ни к чему. Анкетки заполнили?

ПЁТР. В основном. Правда, позабывал многое…

ШЕСТОЙ. Хорошее, небось, позабыли, а плохое помните? Ничего не поделаешь, такой уж вы человек. Пессимист. Жизнь вас не радует. Потому и к нам попали до срока.

ПЁТР. Послушайте, если вы всё лучше меня знаете, то за каким чёртом я над анкетами корплю?

ШЕСТОЙ. Для того и корпите, чтобы знали мы, что помните, а что забыли… Но нам пора: Верочка-то ждёт.

ПЁТР. Она тоже, как и вы, обо мне всё знает?

ШЕСТОЙ. Нет, она знает не всё… Это в её обязанности не входит. А почему вы спросили?

ПЁТР. Неудобно как-то. Не всегда ведь хочется, чтобы посторонние знали о тебе всё.

ШЕСТОЙ. Не смущайтесь. У нас это вроде врачебной тайны. Знают те, кому положено. А они привыкли. Притупилась реакция. Вас-то много…

(Музыка микшируется и уходит)

ПЁТР (внутренний монолог). Разговор этот впервые вызвал у меня тревогу. До сих пор, несмотря на всю невероятность случившегося, ничего поражающего воображение не происходило. И только сейчас, в ресторане, я впервые столкнулся с необъяснимым, Ну как можно объяснить, что существует некто, кому известна вся твоя жизнь, изо дня в день, кто помнит даже то, что сам ты забыл давно. Ладно, чёрт с ним, пусть помнит. Но зачем им всё это? Зачем идиотское анкетирование, если им и без анкет всё известно?

ВЕРА. А, это вы? Добрый день.

ПЁТР. Здравствуйте, Вера. К вашим услугам.

ВЕРА. Может, не будем?

ПЁТР. Что не будем?

ВЕРА. Возиться зря.

ПЁТР. С удовольствием.

ВЕРА. Значит, домой?

ПЁТР. Как, прямо сейчас?

ВЕРА. Можно и сейчас.

ПЁТР. Зачем? Дожидаться смерти?

ВЕРА. Когда человек жив, он не ждёт смерти.

ПЁТР. Ну, не скажите! Я, как вам известно, старался её приблизить.

ВЕРА. Напрасно. Живой ещё может испытать много радостей.

ПЁТР. Например?

ВЕРА. Это зависит от того, что может радовать. Скажем, достать редкую марку, если вы коллекционер.

ПЁТР. Шутите?

ВЕРА. Ничуть. Вырастить внуков…

ПЁТР. Я не женат.

ВЕРА. Вы ещё можете полюбить.

ПЁТР. Хватит, налюбился…

ВЕРА. Нет, вы просто сходились с женщиной, но никогда не любили по-настоящему.

ПЁТР. В анкете об этом вопросов не было.

ВЕРА. Понятно и без специального вопроса. Уверена, что машина подтвердит. Но я и так знаю.

ПЁТР. На ромашке гадали?

ВЕРА. Ну что ж, пойдёмте к машине. (Щелчок тумблера, затем лёгкий шорох движущейся перфоленты). Смотрите сюда, на эту шкалу. Сколько нулей — попробуйте сосчитать. Убедились? Вот она, сила ваших чувств.

ПЁТР (с обидой). Ерунда. Я, если хотите, в молодости из-за неудачной любви едва с жизнью не покончил.

ВЕРА. В самом деле? Из анкет не видно.

ПЁТР. А я вам душу расстилать не обязан. Что нахожу нужным, то и пишу. Исповедоваться не намерен. Ясно?

ВЕРА. Значит, вы сознательно обошли этот факт в анкете?

ПЁТР. Сознательно.

ВЕРА. А может быть, просто забыли?

ПЁТР. Да что вы привязались ко мне?! Бросьте ломать комедию. Обратитесь к Шестому. Он про меня больше, чем я сам, знает. И вы знаете, что он знает!

ВЕРА. Дело не в этом. Придётся уточнить (набирает номер телефона). Алло, Шестого, пожалуйста. (Пауза). Это Вера. Прошу разрешения посмотреть видеограмму новенького… Да, лимитного. Он утверждает, что не захотел сообщить правду. А мне кажется, просто забыл… Понятно. В четырнадцатом зале? Спасибо (кладёт трубку). Пойдёмте.

ПЁТР. Какая ещё видеограмма?

ВЕРА. Сейчас увидите.

(Вступает полузабытое танго. Монолог Петра — на его фоне)

ПЁТР. И я увидел. Себя, молодого, глупого, на набережной в поздний вечер. А рядом стояла она. Та самая, что разбила моё сердце в восемнадцать лет… Недавно я встретил её на улице и подивился своим прошлым чувствам: обыкновенная толстуха критического возраста. Но тогда… Нет, тогда она была хороша! И как держалась! Самодовольно и снисходительно. Уговаривала меня не переживать — найдёшь, мол, себе другую девушку, лучше меня… Успокаивала, лицемерно упиваясь моими муками. Меньше всего она верила в то, что другая может оказаться лучше неё… Потом я увидел себя одиноко бредущим вдоль парапета. Вот замедлил шаг, остановился, перегнулся и заглянул в тёмную, бегущую внизу воду. Критический момент. К счастью, он длился недолго. Отвернувшись от реки, я сплюнул и зашагал в сторону, подальше от мрачной воды.

(Танго обрывается)

ВЕРА. Ну и как встреча с прошлым? Понравилось?

ПЁТР. Спасибо. Не очень-то большое удовольствие видеть себя дураком.

ВЕРА. Признайтесь, однако, что вы забыли…

ПЁТР. Сколько было всего за это время!

ВЕРА. Да, время прошло.

ПЁТР. Постарел? Не похож?

ВЕРА. Возмужали… О молодости сожалеете? Хотите ещё взглянуть? (Щелчок тумблера).

ПЁТР. Нет-нет! Достаточно. Выключайте.

(Скрипка. Пронзительная лирическая тема Монолог Петра на её фоне)

ПЁТР. Выполняя мою просьбу, она наклонилась и в темноте, наверняка случайно, коснулась на секунду грудью моего плеча. Разумеется, для человека, который ежедневно проводит часы пик в общественном транспорте, в таком прикосновении не может быть ничего волнующего. Я, однако, вздрогнул. Будто током прошибло. Нет, это, конечно, была не сексуальная искра. Стыдно сказать, я испугался… прикосновения покойницы… Всё это чрезвычайно глупо, бесспорно. Ведь я целую ночь провёл с теми погибшими ребятами, считай, по-нашему — почти в морге. И убедился, что они мало чем отличаются от тех, кого принято называть живыми. А здесь нервы сдали… С трудом овладев собой, заставил себя взглянуть на Веру, благодаря бога за то, что в зале полутемно и испуг мой не бросился ей в глаза. Однако её лицо, освещённое маленькой лампочкой на пульте, было видно довольно отчётливо, и мне показалось, что девушка покраснела и, как я, взволнована…

(Скрипичная мелодия микшируется)

ПЁТР (в режиме диалога). У меня нет больше охоты путешествовать в прошлое. Можете включить свет.

ВЕРА (прерывистым полушёпотом). Подождите… Включите сами. Выключатель там, на стене у двери.(Звук отодвигаемого стула, щелчок выключателя, далее голос Веры спокоен). Что скажете о видеограмме?

ПЁТР. Ничего хорошего. По-моему, это неэтично — снимать человека скрытой камерой, да ещё в такие моменты…

ВЕРА. Так нужно. Мы ведь не факты вашей жизни выясняем. Они здесь известны.

ПЁТР. Что же тогда неизвестно?

ВЕРА. Неизвестно ваше отношение к ним. Сам факт ещё не много значит. Вопрос о том, к чему он вас побуждает, — радоваться или страдать… и насколько.

ПЁТР (присвистнув). Об этом в анкетах действительно не спрашивают.

ВЕРА. Отношение проявляется само собой, прежде всего через память. Упрощённо: если вы помните — значит, пережили, а если забыли — событие вас мало коснулось. Так вот, совмещая памятный ряд и видеограмму, мы узнаём ваше реальное отношение к происходившему в жизни.

ПЁТР. Да зачем?

ВЕРА. Шестой вам не объяснил?

ПЁТР. Запугивал только. Дескать, лучше не будет.

ВЕРА. Правильно. Лучше не будет. Скоро вы в этом убедитесь. Для этого вас сюда привезли.

ПЁТР. Ну так скажите!

ВЕРА. Я не стала бы вас мучить ожиданием. Но существует правило. Нельзя говорить до того, как отправят вновь прибывших. Чтобы вы не проболтались.

ПЁТР, Ого! Это так страшно? Даже для покойников?

ВЕРА. Не нужно шутить. Вам лучше, чем им. У вас есть выбор. Вы можете вернуться. Но довольно об этом. Больше я ничего не скажу — не могу…

ПЁТР. Послушайте, Вера, что значит вольнонаёмная?

ВЕРА (резко). Откуда вы знаете?

ПЁТР. Шестой сказал. Я расспрашивало вас.

ВЕРА. Зачем?

ПЁТР. Вы не похожи на других здесь. Ни на служащую, ни на вновь прибывшую.

ВЕРА (с лёгкой усмешкой). Мне кажется, все мы здесь очень похожи друг на друга. Ну чем, например, отличаются вновь прибывшие?

ПЁТР. Как вам пояснить?.. Вчера вот мы в общежитии бутылку выпили, а другую не взяли…

ВЕРА (иронизируя). Важное наблюдение. Живой от второй бутылки, конечно, не откажется. Но, боюсь, это не главный критерий. Я бы, например, тоже рюмку-другую коньяка выпила.

ПЁТР. Серьёзно?

ВЕРА. Вполне. Это одно из преимуществ нас, вольнонаёмных… Да что вы так деловито сразу за бумажник?

ПЁТР. На всякий случай прихватил.

ВЕРА. И вам в самом деле хочется меня угостить?

ПЁТР. Безусловно.

ВЕРА. Если хотите, поужинаем вместе. Вам поверят в кредит.

ПЁТР. Крепко вы однако верите, что я вернусь.

ВЕРА (смеётся). Если вы порядочный человек, вам придётся вернуться, чтобы долг не тяготил вас.

ПЁТР. Ну знаете… Впрочем, если я буду должен лично вам… Ведь у вас есть деньги? Вольнонаёмные должны получать зарплату…

ВЕРА. Если вам нужно…

ПЁТР. Только для того, чтобы снова увидеть вас. Я немедленно возвращаюсь, бегу в сберкассу, беру деньги, потом на минутку домой, быстренько проглатываю стакан с порошками — и снова у вас. Как говорится, айн момент — туда и обратно.

ВЕРА. Не болтайте.

ПЁТР. Виноват. Вижу, вы девушка строгая. Легкомысленных здесь, конечно, не держат.

ВЕРА. Да, легкомысленным здесь трудно… Что ж, до вечера. Я позвоню, когда освобожусь.

ПЁТР. Буду ждать.

(Музыка — блюз)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Ожидание, как известно, всегда томительно, а в таком случае — особенно. Чтобы скоротать время, наш герой решил прогуляться по безлюдному городку. Тут-то ему встретились оба Чуркина — больной и здоровый.

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Вас уже отпустили?

ПЁТР. Пока свободен. А вы?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. И мы прошли опрос — вот от нечего делать подошвы протираем.

ПЁТР. Быстро вас…

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. А что с нами возиться? Ведь всю жизнь в постели. О чём тут спросишь?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ну, а я, хоть и наоборот, можно сказать, всю жизнь в движении, а результат тот же — прямая линия. Я им так и изложил: у Чуркина жизнь без деформаций — всегда полный порядок. Так что копаться нечего. Меня и отпустили.

ПЁТР. Копаются.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Понятно, самоубийство — случай тяжёлый. Раньше, говорят, вашего брата даже на кладбище не хоронили. Может, тебе и сюда не положено?

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Ничего, разберутся. Каждый своё получит… Знать бы только, что именно…

ЧУРИН-ЗДОРОВЫЙ. Они скажут! Развесь уши. Ты уверен, что они нам правду говорят? А может, мозги пудрят?

ПЁТР. Почему ты так думаешь?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Имею кое-какие соображения… Ладно, ребята, вы народ свой, проверенный, но больше никому. Усекли? Встал я сегодня, на душе беспокойно. Всё-таки обстановочка влияние оказывает… Помаялся-помаялся и решил к старому способу прибегнуть, земному, испытанному. Спускаюсь в буфет, ведьма на вахте. Подавил я к ней отвращение, обращаюсь спокойно: так и так, ваш товар — мои деньги. Готов уплатить по здешнему курсу. А она мне: «Перед анкетированием запрещено. Я из-за вас неприятности иметь не желаю!». Ну, я в дипломатию: «Войди в положение, мама. Облегчи участь молодого человека, пострадавшего в автодорожном происшествии». Но вижу, пустой номер. До фонаря мамаше мои травмы и перелом. Говорю тогда с горечью: «Жестокие вы здесь люди. Может, я в последний раз…» А она прерывает меня на этом слове и… (Держит паузу для выразительности).

ПЁТР. Ну, и?

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Что дальше-то, не тяни.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. И выдаёт такое: «Не бойся! Нажрёшься ещё не раз!». Как это понимать прикажете? Нажрёшься, да ещё не раз?

ПЁТР, А у неё ты спросил, как понимать?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ещё бы! Спросил. И как вы думаете, что она?

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Что?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Испугалась! Испугалась, ведьма. «Ты что? Ты меня не так понял!» Это Чуркин-то не понял! Я такие вещи с ходу секу. Говорю, наливай лучше. Может, выпью и забуду.

ПЁТР. И налила?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Шотландский джин. «Бифитер». Высший класс — даже в «Берёзке» редкость.

ПЁТР. Это серьёзно.

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Ещё бы! Служебную тайну выболтала, факт!

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Какую?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Вот и я думал — какую! Но потом прошёлся по серому веществу и смекнул: раз выпивка положена, значит, будет что-то на земную житуху похожее.

ЧУРКИН-БОЛЬНОЙ. Зачем же умирать тогда?

ЧУРКИН-ЗДОРОВЫЙ. Спроси чего полегче…

(Вступает музыка, зовущая к раздумью)

ПЁТР (внутренний монолог). В самом деле, что кроется за всеми этими ухищрениями загадочного персонала? Что за тайна взяла здесь верх даже над самой тайной смерти? Почему темнят, боятся огласки? Эти вопросы одолевали меня до самого вечера, пока не позвонила Вера. Она сказала, что ждёт меня в ресторане, куда я и не замедлил явиться.

(Музыка смягчается, звучит непритязательно)

ВЕРА. Как провели день?

ПЁТР. В беседах. Подобно Сократу.

ВЕРА. Кто же ваши ученики? Вновь прибывшие?

ПЁТР. Естественно.

ВЕРА. Интересуются перспективами?

ПЁТР. Конечно.

ВЕРА. Как же они себе их представляют?

ПЁТР. Сегодня туманнее, чем вчера… Впрочем, не знаю, можно ли с вами об этом говорить…

ВЕРА. Говорите, не беспокойтесь.

ПЁТР. В общежитии, где нас разместили, есть одна отвратительная особа — буфетчица. Так вот она Чуркину, тому здоровяку из мебельного магазина, в сердцах выдала, что всё ещё не конец, будет, мол, продолжение. А какое — вот тут-то и «поплыли туманы над рекой». Что хочешь, то и думай.

ВЕРА (выдержав паузу). Это серьёзное нарушение. Её накажут…

ПЁТР. Но вы же обещали…

ВЕРА. Я только сказала — не беспокойтесь. Не беспокойтесь! Никакого влияния на участь вашего Чуркина буфетчица оказать не может.

ПЁТР. Участь? Какое мрачное слово. Значит, дела его плохи — так надо понимать?

ВЕРА. Господи! Как вы наивно стараетесь выведать у меня то, что и так узнаете. Ну потерпите немного. По-моему, с вашими приятелями всё решится завтра.

ПЁТР. Что значит решится?

ВЕРА. Они уедут.

ПЁТР. И я их никогда не увижу?

ВЕРА. В принципе, никогда.

ПЁТР. Но возможны исключения?

ВЕРА. Мы с вами на том свете. Здесь всё возможно.

ПЁТР. Вера, вы посмеиваетесь надо мной.

ВЕРА. Немножко. Давайте лучше выпьем.

ПЁТР. За что у вас принято пить? За здоровье или за упокой?

ВЕРА. На покой не надейтесь. Я пью за ваше здоровье.

ПЁТР. Спасибо (выпил). Вы донесёте на буфетчицу?

ВЕРА. Далась вам эта буфетчица… Вы же назвали её отвратительной особой!

ПЁТР. Но я с детства привык считать, что ябедничать нехорошо.

ВЕРА. Тут другое. Сохранение тайны — в интересах самих вновь прибывших. Зачем же забивать людям голову?

ПЁТР. Они хотят знать правду.

ВЕРЕ. Человек никогда не знает всей правды. И, поверьте, эта правда им не нужна. Им предстоит всё забыть.

ПЁТР. Забыть?! Как вы сказали — всё забыть???

(Неловкую паузу заполняет вдруг появившийся Шестой)

ШЕСТОЙ. Добрый вечер! Как чудно смотритесь вместе… издалека. А вблизи — скучные, озабоченные лица. Готов поклясться, обсуждается вечная тема — что здесь происходит, что с нами будет, да? Разве я не прав?

ВЕРА. Как всегда, правы.

ШЕСТОЙ. Ну, вам-то что за морока? Вы же не вновь прибывший. Вы в полном порядке. Сидите в ресторане с очаровательной женщиной, пьёте коньяк. Будьте мужчиной! Скоро вы узнаете то, что вам нужно, и благополучно возвратитесь домой, а нас забудете лет на тридцать… Если будете соблюдать правила уличного движения, конечно.

ПЁТР. Вы по-прежнему уверены, что я отправлюсь восвояси?

ШЕСТОЙ. Сейчас больше, чем когда-либо.

ПЁТР. Добровольно?

ШЕСТОЙ (со смехом). Это не то слово. Вы просто сбежите от нас.

ПЁТР. Выпьете с нами?

ШЕСТОЙ. Только фруктовый сок. Берегу себя.

ПЁТР. Для чего? Вам и так, наверное, лет триста!

ШЕСТОЙ. По вашему земному счёту — даже больше.

ПЁТР. И всю жизнь с покойниками? Не надоело?

ШЕСТОЙ. Простите, с вновь прибывшими. Но ведь не всегда. Попадаются и такие, как вы.

ПЁТР. Спасибо. Я, по-моему, тоже не подарок.

ШЕСТОЙ. Вы пессимист, а пессимисты усложняют жизнь. Да и смерть тоже. Если бы не было пессимистов, мы могли бы иметь дополнительный выходной, не правда ли, Верочка?

ВЕРА. Возможно.

ШЕСТОЙ. Кстати, у вас завтра выходной?

ВЕРА. Да.

ШЕСТОЙ. Чудесно! Конечно же, поедете отдохнуть. Вот и возьмите с собой нашего мрачного гостя!

ВЕРА (сдержанно).Я привыкла отдыхать одна.

ШЕСТОЙ. Чепуха! Уверен, вам будет очень приятно провести свободный день вместе. Он же не знает этого райского местечка. Прекрасные условия, всегда отличная погода, комфорт… И в отличие от Адама и Евы вам не угрожают никакие репрессии. Можете есть сколько угодно яблок и заниматься всем, что вам вздумается!

ВЕРА. Я привыкла отдыхать одна.

ШЕСТОЙ. Упрямейшая женщина! Одному мне с ней не справиться. Помогайте! Неужели вам не хочется провести день с такой девушкой?

ПЁТР. Хочется.

ШЕСТОЙ. Ну и тон! Лёд и скука. Как мне с вами трудно! Пошли бы хоть потанцевали, что ли…

ПЁТР. Вера, если не возражаете…

(Танго или другая танцевальная музыка, но непременно в стиле «ретро»)

ПЁТР. Вы возьмёте меня с собой завтра?

ВЕРА (тихо, но твёрдо). Да.

(Музыка)

ПЁТР (внутренний монолог в ритме танца). Странная, что-то отдалённо напоминающая мелодия несла нас по залу. Голова Веры лежала у меня на плече, и я дышал запахом её волос. Мы плыли молча, доверившись надёжной, спокойной реке, и когда нас вынесло на берег, обоим не хотелось расставаться. Но пришлось… (На этих словах музыка микшируется). Когда Вера ушла, мне стало ясно, что Шестой обо всём догадался. А может быть, всё предвидел?

ШЕСТОЙ. Что ж, если вы такой уж любитель тайн и секретов, я могу вам открыть один.

ПЁТР. Решили пошутить напоследок?

ШЕСТОЙ. Ничуть. Завтра, думаю, вы его всё равно узнаете, но полагаю, что лучше раскрыть этот секрет сейчас. Не бойтесь Веру. Она такая же, как и вы. Желаю вам успеха.

(Звук отъезжающего автомобиля)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. То место, куда назавтра девушка привезла нашего героя, оказалось и в самом деле райским уголком. Равнину, покрытую густой некошеной травой, перерезала узкая длинная впадина. По её дну, густо поросшему лесом, извивалась река, неширокая, но с быстрым, сильным течением. За поворотом реки была тихая заводь, а на берегу её стоял небольшой домик, с трёх сторон окружённый лесом, Это была дача, закреплённая за вольнонаёмной сотрудницей на выходные дни. Вера оказалась и запасливой, и расторопной хозяйкой, так что гость скоро был усажен за тщательно накрытый стол.

(Щебетанье птиц, потом тихая электронная музыка)

ПЁТР. За нашу встречу!

ВЕРА. Скорее, прощание.

ПЁТР. Уже?

ВЕРА. Конечно. Сегодня отправляются ваши. Завтра у вас беседа с Шестым. Вот и всё.

ПЁТР. Похоже на изгнание из рая…

ВЕРА. Вернуться гораздо лучше.

ПЁТР. Почему же вы не возвращаетесь?

ВЕРА (вздрогнула). Я? Почему я должна? Вы знаете?

ПЁТР. Да. Вчера мне сказал Шестой.

ВЕРА (удивлённо). Сам сказал?

ПЁТР. Сам.

ВЕРА. Зачем? Зачем ему это понадобилось?

ПЁТР. Не знаю. Наверное, чтобы я не боялся… вас.

ВЕРА (со смехом). Господи, это же в самом деле смешно. Я вспомнила, как вы отпрянули, когда я случайно дотронулась до вас в просмотровом зале.

ПЁТР. Ну, не отпрянул, положим…

ВЕРА. Именно отпрянули. Вас как кипятком ошпарили. Или наоборот, Холодная рука мертвеца…

ПЁТР. Между прочим, это была не рука.

ВЕРА (преодолевая смущение). Н-не понимаю, почему Шестой это сделал.

ПЁТР. Из симпатии ко мне, наверное?

ВЕРА. Нет, здесь такое не положено. Здесь каждый поступок преследует определённую цель. Но какую? А впрочем, бог с ним! И на том спасибо. Вы не представляете, как неловко я чувствовала себя с вами.

ПЁТР. Но вы могли бы сказать…

ВЕРА. Я собиралась… Это действительно грустная история. Да мне вы могли бы и не поверить. Хорошо, что он избавил меня от этого.

ПЁТР. Историю Шестой не рассказывал.

ВЕРА. Жаль. Значит, придётся всё-таки самой. Раз уж это необходимо… Но без подробностей. Договорились?

ПЁТР. Расскажите то, что находите нужным.

ВЕРА. Ладно. (Пауза). Короче, я была влюблена… а он — нет. Банально?

ПЁТР. Бывает.

ВЕРА. Собрала порошки. Некоторые так делают, когда жить становится невмоготу.

ПЁТР. Бывает.

ВЕРА. И выпила. А порошков чуть меньше, чем требовалось. Чуть-чуть. И произошла небольшая путаница. Как в детском стишке: привезли его домой, то есть сюда — оказался он живой

ПЁТР. Почему же вас не вернули?

ВЕРА. Ну, это сложно. Так они уверяют, во всяком случае. А потом… Посмотрите, как здесь хорошо…

ПЁТР. Если здесь так хорошо, почему вы так настойчиво выпроваживаете меня?

ВЕРА. У вас совсем другое положение.

ПЁТР. Лучше или хуже?

ВЕРА. Просто другое. Вам лучше вернуться, мне лучше здесь…

ПЁТР (с иронией). Да вам просто повезло. Вы имеете прекрасную работу, обеспечены, не обременены домашними хлопотами.

ВЕРА. Вы шутите, а между тем это почти так. Здесь я научилась дорожить покоем. Не думаю, что стала бы счастливее, выйдя замуж за человека, который не любил меня. И есть ещё одно… Ах, лучше оставим это. Пойдёмте купаться.

ПЁТР. Купаться? Этого я не предвидел…

ВЕРА. Зато я предусмотрела. (Шелест целлофана). Думаю, то, что вы обнаружите в этом пакете, придётся вам впору. Переодевайтесь тут, а я в ванной.

(Плеск воды, звуки купания в реке)

ПЁТР (в режиме рассказа). Плавки были как раз на меня, солнце успело прогреть воду, но она оставалась бодрящей. Купание было подобно возвращению в молодость, а участие милой, стройной, повеселевшей девушки придавало всему этому позабытое мною очарование и волшебство…

(Звуки купания вытесняются птичьим щебетом)

ВЕРА. Ну и как?

ПЁТР. Вы очень красивая.

ВЕРА. Здесь это ни к чему. Просто не имеет значения.

ПЁТР. Имеет (приближаясь к Вере), ох, как имеет…

ВЕРА (отстраняясь). Не нужно.

ПЁТР. Почему?

ВЕРА. Я хочу жить спокойно.

ПЁТР. Зачем же ты привезла меня сюда?

ВЕРА. Не знаю. Я ничего не хочу. Только покоя…

ПЁТР. Послушай, Вера! Послушай, Послушай, я не хочу, чтобы тебе было со мной плохо… Мне хочется, чтобы тебе стало хорошо. Неужели мы вместе не можем…

ВЕРА. Не можем. Мы ничего не можем.

ПЁТР. Почему?

ВЕРА. Потому что не можем… Ты просто не понимаешь…

ПЁТР. Я и не хочу понимать!

ВЕРА. Нет, ты должен понять…

ПЁТР. Что я должен понять?!

ВЕРА (обессилев). Что мы не можем… Но я не могу говорить. Меня трясёт… Ну что ты так смотришь? Почему молчишь? О чём думаешь?

ПЁТР. Я думаю о том, что ты сидишь в мокром купальнике, а это вредно, можно простудиться.

(Зарождается лирическая мелодия)

ВЕРА. Если это действительно вредно… помоги мне его снять…

ПЁТР. Вера…

(Мелодия нарастает)

ВЕРА. Мы поплатимся за это…

(Всплеск музыки. Микшер)

ПЁТР (продолжая рассказ). Потом нам было очень хорошо, и мы забыли о страхах, о своей зависимости от тайной жизни, что управляла нами. Мы что-то шептали, рассказывали друг другу, забыв о времени. Мне казалось, что лучше не может быть, ей тоже… Но пришёл момент, когда мы устали и опомнились.

(Шелест листвы, соловьиная трель)

ВЕРА. Нам пора.

ПЁТР. Почему? Разве мы не можем уехать утром?

ВЕРА. Правда… Я не подумала. Когда я бывала здесь одна, я всегда уезжала до наступления темноты. Было страшно.

ПЁТР. Сегодня страшно не будет.

ВКРА. Да, сегодня страшно не будет.

(Светлая звуковая пауза)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Страшно будет потом. Но разве нужно об этом знать заранее? Обо всём ещё придётся узнать, а пока — зачем торопить события? Пусть мирно и сладко спит Вера на плече возлюбленного. Ну, а ему пусть не спится — это так понятно, так естественно в его положении, что мне уже нечего добавить к тому, о чём он думает в эту необычайную ночь.

ПЁТР (внутренний монолог). Вот это и есть счастье… Лучшего нам не дано и не будет никогда — ни там, ни тут… Ну и что? Разве этого мало? Зачем только это короткое самозабвение так недолго живущих людей? Почему нам не дано знать о себе больше, чем мы знаем? Зачем мы? Кому нужны наши муки и радости? Куда уходим, когда кончаются силы? Куда улетели сегодня мои простодушные спутники? Туда, где лучше не будет?..

(Возникает песня под гитару)

Казалось, дышать невозможно,

А снова дышу и не сплю…

Неистово, жадно, тревожно

Тебя я сегодня люблю.

Люблю твою каждую прядку

И шею в изгибе крутом,

Люблю, когда плачешь украдкой

И светишься смехом потом.

Люблю твои чёрные брови,

Ворсинки над верхней губой

И каждую капельку крови,

Что в жилке течёт голубой.

Люблю — мне и горько, и сладко,

Попавшему в ласковый плен,

Вдыхать тебя всю, без остатка,

Себя выдыхая взамен…

Та же тема из 6-й симфонии Чайковского, что и в начале 1-й части.

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Эта странная история произошла с моим другом довольно давно, но так ему запомнилась во всех подробностях, как будто это было только вчера…

По воле обстоятельств он оказался в потустороннем мире на правах гостя, которому должна была открыться глубокая тайна небытия. Но путь к этой тайне пролёг через чувства и переживания, мало чем отличавшиеся от земных…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (Вера). Туда…

МУЖСКОЙ ГОЛОС (Шестой). И обратно…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Радиоспектакль по одноимённой повести Павла Шестакова.

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Часть третья.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. «Ад».

(Музыкальный фон становится нейтральным)

ПЁТР. Кому нужны наши муки и радости? — думал я, сидя на валуне над речной заводью. — Куда уходим, когда кончаются силы? Куда улетели сегодня мои простодушные спутники? Туда, где лучше не будет?..

Что-то коснулось моего плеча, и я вздрогнул, прервав размышления. Рядом стояла Вера.

ВЕРА. Я проснулась, а тебя нет. Я испугалась.

ПЁТР. Садись. Здесь хорошо.

ВЕРА. Я даже не представляла, что ночью может быть так хорошо.

ПЁТР. Да, вы с Шестым здорово заблуждаетесь, надеясь так быстро выпроводить меня отсюда.

ВЕРА. Ты сам уедешь…

ПЁТР. Да почему? Скажи, наконец!

ВЕРА. Тебе будет больно.

ПЁТР. Говори!

ВЕРА. Видишь ли… Эти анкеты и машины… вся обработка… цель всего этого — найти болевые точки.

ПЁТР. Что?

ВЕРА. Это такой термин — болевая точка. Тот момент в прошлой жизни, когда человек больше всего страдал, мучился.

ПЁТР. Вы ищете эти моменты? И находите?

ВЕРА. Конечно. Это нетрудно. Можно было бы возиться куда меньше. Но тут всё поставлено обстоятельно.

ПЁТР. Но зачем? Зачем искать эти точки?

ВЕРА. Чтобы знать, куда отправить вновь при… (запнулась, исправляется) куда отправить человека.

ПЁТР. В ад?

ВЕРА (понизив голос). Хуже. Гораздо хуже. Назад, в прошлую жизнь.

ПЁТР (страшно взволнован). Назад? Чтобы…

ВЕРА. Да! Да! Чтобы мучиться снова и снова!

(Пауза)

ПЁТР. За что?

ВЕРА. Не знаю. Может быть, это объяснит Шестой. У них есть теория. Я знаю только то, что сказала. Так устроено.

ПЁТР. И всех обратно? Неужели всех?

ВЕРА. Всех. Рая нет. Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что мне лучше здесь?

ПЁТР. Ещё бы! Ты единственный человек, живущий в раю.

ВЕРА. Не смейся. Это лучше, чем всё время кончать с собой…

ПЁТР. Кажется, мне предстоит именно это…

ВЕРА. Нет! Нет! Именно потому ты и должен вернуться. Вернуться и жить, чтобы тебя никогда не заставляли убивать себя снова и снова.

ПЁТР. Но ведь рано или поздно я всё равно умру.

ВЕРА. Это ужасно, ужасно. Ты не представляешь, сколько я передумала над этим… Я говорила с Шестым, просила оставить тебя вольнонаёмным. Но это невозможно. Со мной случай исключительный. Я здесь вопреки системе. Я просто ошибка, которую они не могут исправить.

ПЁТР. Спасибо за заботу. Вряд ли меня это бы устроило.

ВЕРА. Почему?

ПЁТР. Ты не понимаешь? Не понимаешь, что ты здесь делаешь? Не понимаешь, что ты…

ВЕРА (с трудом, ей очень больно). Я… Я тут меньше, чем винтик в машине… Что изменилось бы, если бы меня здесь не было?..

ПЁТР. Прости… Прости, Вера. Но кто они такие — Шестой и все прочие? Неужели господь бог мог придумать такое?

ВЕРА. Нет, конечно. Они не говорят, но я думаю, они с другой планеты. Более развитые.

ПЁТР. Развитые? Стоило развиваться… Но зачем им наши мучения?

ВЕРА. Не знаю.

ПЁТР. Может быть, наши муки — концентрат наших сил? А им нужна энергия? Энергия человеческих душ, которую они отбирают и восстанавливают…

ВЕРА. Нет. Я тоже думала, что эта жестокость подчинена какой-то полезной для них цели. Но тут что-то другое.

ПЁТР. Сволочи! Нарвутся и они когда-нибудь на более развитых! Как хорошо нам было…

ВЕРА. Молчи! Если бы я могла… Хоть на то короткое земное время… Ведь здесь ужасно. Как я здесь буду без тебя… Но назад вдвоём нам пути нет. Все, кто возвращается, теряют память, никто не помнит и не знает, где он был. Мы просто не узнали бы друг друга…

ПЁТР. Мы увидимся после моего разговора с Шестым.

ВЕРА. Хорошо. Я буду ждать.

(Грустная мелодия)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Кончился их праздник. По возвращении с дачи Вера отправилась на работу, а наш герой по дороге к Шестому заглянул в общежитие. Оказалось, его знакомые не уехали, продолжали коротать время картёжной игрой. Как пояснил здоровяк Чуркин, техника забуксовала — машина документацию не выдала вовремя. Что ж, бывают, значит, и там заминки… А Шестой уже ждал в служебном кабинете, вполне готовый к неприятному разговору.

(Музыка микшируется)

ШЕСТОЙ. Не будем хитрить. Вы, конечно, всё знаете. Но я не в обиде на Веру. Она облегчила мою задачу.

ПЁТР. Сволочи!

ШЕСТОЙ. Вы так о нас думаете?

ПЁТР. Да разве о вас можно думать иначе?

ШЕСТОЙ. Возможно, в чём-то вы и правы, если взглянуть на дело с вашей точки зрения. Но вопрос гораздо сложнее.

ПЁТР. Может, вопрос и сложнее, но ответ прост — сволочи!

ШЕСТОЙ. Прекратите! Это было задумано совсем иначе. Вы сами виноваты!

ПЁТР. Кто? Я?

ШЕСТОЙ. Ах, при чём тут вы лично? Вы все! Понимаете, все!

ПЁТР. Все не могут быть виноваты.

ШЕСТОЙ. Я попытаюсь вам объяснить. (Выдвигает ящик, шелестит, разворачивая бумажный рулон). Вот, смотрите.

ПЁТР. Ну, вижу, график. Что-то вроде кардиограммы…

ШЕСТОЙ. Кажется, вместе с вами прибыл сюда некий Чуркин?

ПЁТР. Даже два, больной и здоровый.

ШЕСТОЙ. Я имею в виду блатмейстера из мебельного магазина.

ПЁТР. Есть такой. Я только что его видел.

ШЕСТОЙ. А вот вам история его жизни, выраженная, так сказать, графически. Полюбуйтесь!

ПЁТР. Мне здесь мало что понятно.

ШЕСТОЙ. Я поясню. Здесь нет ни одной болевой точки. Ни одной!

ПЁТР. Не понимаю. Что вы хотите сказать? Что Чуркин никогда в жизни не страдал? Никогда не мучился?

ШЕСТОЙ. Ни вот столечко!

ПЁТР. Но он погиб под колесом. А даже секунда…

ШЕСТОЙ. Не было секунды, не было! Он был свински, смертельно пьян и влип в самосвал в абсолютно эйфорическом состоянии.

ПЁТР (с усмешкой). Выходит, провёл вас Чуркин?

ШЕСТОЙ. Не нас он провёл, а вас. Всех остальных.

ПЁТР. Однако вам это неприятно? Насколько я понимаю, вам не удастся помучить Чуркина. В какой бы час жизни вы ни вернули его, ему будет хорошо, не правда ли? Что ж, пусть хоть один из нас…

ШЕСТОЙ. Ага! Здесь и зарыта собака. «Один из нас…» Вы сами признаёте его за своего. Хотя, простите, вы лично вряд ли почитаете этого Чуркина украшением человечества.

ПЁТР. Человечество многолико.

ШЕСТОЙ. Верно. Этого, к сожалению, не учли, приступая к эксперименту.

ПЁТР. Вот оно что! Опыты, выходит, ставите. Что ж, поделом. Сами собак истязаем. Мне отмщение, и аз воздам. Но всё-таки сволочи!

ШЕСТОЙ. Вы не объективны. Уверен, если бы вы могли остаться с Верой, вы бы посмотрели на проблему не так жёстко. Но тут я бессилен. Ничего сделать не могу, хоть вы мне и много симпатичнее, чем проходимец Чуркин.

ПЁТР (иронично). Спасибо. Есть, значит, и среди вас хорошие люди.

ШЕСТОЙ. Оставьте этот вызывающий тон. Выслушайте лучше. Вначале был грандиозный замысел. Цель его вне критики. Проект «Счастье».

ПЁТР. Что-что? Как вы сказали? Я не ослышался?

ШЕСТОЙ. Проект под названием «Счастье».

ПЁТР. Для кого? Для кого счастье?

ШЕСТОЙ. Для тех, кто признан разумными существами.

ПЁТР. С вашей точки зрения?

ШЕСТОЙ. Не иронизируйте! Над проектом бились умы, какие вам трудно вообразить. Одни предлагали изменить условия жизни — улучшить климат, наполнить планету легкодоступными продуктами питания…

ПЁТР. Короче, ни голода, ни холода?

ШЕСТОЙ. Да. Но расчёты показали, что в условиях полного благополучия вы бы неминуемо деградировали.

ПЁТР. Это точно. Быстро бы к обезьянам вернулись.

ШЕСТОЙ. В том-то и дело. Благополучие для вас губительно. Тогда пришла мысль расширить круг ваших познаний. Его обсуждали долго и тщательно, однако тоже отвергли.

ПЁТР. Конкуренции испугались?

ШЕСТОЙ. Какая чушь! Просто убедились, что для каждого открытия вы ищете прежде всего военное применение. Какой самолёт возник раньше? Военный или пассажирский? Для чего вы расщепили атом?

ПЁТР. Верно, верно. Мы такие. Мы ребята-ёжики, любим подраться.

ШЕСТОЙ. Агрессивность — неотъемлемое свойство вашей натуры.

ПЁТР. Ну, изменили бы натуру. Что вам стоит?

ШЕСТОЙ. Изменить легко. Это вполне доступная задача. Но никто не может предсказать последствий.

ПЁТР. Значит, испугались всё-таки?

ШЕСТОЙ. Ерунда. Вы мыслите примитивно.

ПЁТР. Уж как могу. Думаю, побоялись, а вдруг не туда машина развернётся, и поменяемся местами… Уверен, нашлась бы и у вас болевая точка… побольнее.

ШЕСТОЙ. Хорошо, хорошо, не злитесь. Я понимаю ваше состояние.

ПЁТР. Ладно, не буду. Так как же вы от благих мечтаний до нынешней гнусности эволюционировали?

ШЕСТОЙ. Нынешнее положение — итог непредусмотренных обстоятельств. Предполагалось, что, покидая жизнь, вы попадаете к нам, сюда — и подвергаетесь объективному исследованию. После чего вас отправляют (выразительная пауза) в лучшие, самые радостные моменты жизни. Теперь вы понимаете, каков был замысел? Сделать вас счастливыми, не нарушая вашей природы! Увеличить продолжительность ощущений счастья путём их неоднократного повторения. Понимаете цель?

ПЁТР. Цель — ничто, движение — всё…

ШЕСТОЙ. Вот именно! Реализация сразу же натолкнулась на трудности. Выяснилось, что далеко не каждый счастливый человек — человек достойный. Мы строго объективно фиксировали момент радости, но не оценивали его с позиции нравственной…

ПЁТР. Представляю! Вы отправляли воров опустошать карманы, подлецов — обманывать доверчивых девушек, доносчиков — губить честных людей, садистов…

ШЕСТОЙ (перебивая). Можете не продолжать. Так и было. Но кто в этом виноват? Мы или вы сами? Ведь ваши нравственные категории так субъективны! Сегодня вы прославляете деспота, завтра свергаете его с пьедестала, сегодня ваша девушка лучшая в мире, завтра вы позорите её бракоразводным процессом. И так далее… Это же тёмный лес, непролазные джунгли! Но мы пытались хотя бы грубо отделить достойных от недостойных. Вот тогда в нашу практику вошли болевые точки…

ПЁТР. Для недостойных?

ШЕСТОЙ. Совершенно верно.

ПЁТР. Смешно.

ШЕСТОЙ. Да. И эта идея себя не оправдала. Провести разделение оказалось практически невозможным.

ПЁТР. И вы решили, что все мы не без греха и нет смысла возиться, выявляя жалкую кучку порядочных, — вот и пустили дело на поток?

ШЕСТОЙ. Минутку! Тогда-то мы и подметили такую закономерность. Многие из вас после перенесённых страданий становятся лучше, чище, добрее…

ПЁТР. Значит, и мучаете для нашего же блага?

ШЕСТОЙ (со вздохом). Не мы вас мучаем. Вы сами себя мучаете. Мы только стараемся извлечь из мук посильную пользу.

ПЁТР. А как же с теми, кто в страданиях очиститься не успел? Не вынес? Умер с горя? Руки на себя наложил?

ШЕСТОЙ. Мы не всесильны. Определённые издержки имеются, они неизбежны.

ПЁТР. Лес рубят — щепки летят? Да кто вас звал? Зачем вы вмешиваетесь?

ШЕСТОЙ. Думаете, без нас вам было бы лучше? Вы даже не замечаете нашего присутствия…

ПЁТР. Неужели вы не видите, что ваш проект крутится на холостом ходу? Господи! Я-то думал, что только мы, глупцы, бываем по-ослиному упрямы в попытках осчастливить ближних…

ШЕСТОЙ. Собственно, почему я с вами вожусь? У нас сумасшедшие перегрузки…

ПЁТР. Плохо работаете.

ШЕСТОЙ. Работаем как лошади. Но у вас население растёт, а наши штаты не увеличиваются.

ПЁТР. Да почему вас совсем не закроют?!

ШЕСТОЙ. Ну, для многих лиц, занимающих высокое положение, это престижный вопрос. У других руки не доходят. А третьи просто избегают ответственных решений. Бюрократическая рутина сказывается. А мы в итоге крутимся, как белка в колесе…

(На последних двух фразах голос постепенно удаляется, нарастает шелест бумаг,

треск пишущих машинок и другие шумы, характерные для контор

в те времена, когда их ещё не называли офисами)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Долго ещё тянулся этот разговор человека с чиновником потусторонней Системы. Таинственное ведомство неохотно раскрывало свои секреты, но кое-что нашему герою выяснить удалось. Главное, конечно — тупиковая ситуация, в которой оказалась Вера, а теперь и он сам, полюбивший несчастную девушку… Попутно узнал он о том, что баскетболист Андрей умер не от саркомы, а попал под электричку, спасая ребёнка. И о том, что незадачливая буфетчица уволена в соответствии с жалобой неунывающего жизнелюба Чуркина. И о многом ещё, впрочем, не прибавившем никакой радости. Но как помочь Вере и самому себе, как оказаться вместе в той, настоящей жизни — этот вопрос был самым мучительным и казался самым неразрешимым. При встрече Вера поняла это по его безрадостному лицу и всё-таки спросила…

ВЕРА. Ну, что?

ПЁТР. Сама, наверное, догадываешься…

ВЕРА. Да, конечно… Глупо было спрашивать… Но всё равно. Я решила. Я потребую, чтобы меня отпустили, вернули. Они должны меня отпустить. А ты?

ПЁТР. Возвращаюсь

ВЕРА. Как ужасно! Мы оба вернёмся и не будем знать друг друга. Нам убьют память.

ПЁТР. Как это делается?

ВЕРА. Это вроде прививки. Делают перед самой отправкой в аэропорту. У входа в кабинет люди разговаривают, общаются, как друзья, а через несколько минут выходят чужими, случайными попутчиками. Ужасно! Мы поцелуемся последний раз на пороге кабинета, и ты забудешь меня…

ПЁТР. Послушай! (Его осенило). Но здесь-то мы полюбили… Почему же это не может произойти снова? Два незнакомых пассажира… Нужно только взять места рядом!

ВЕРА. Невозможно. Мы из разных городов. Это разные рейсы…

ПЁТР. А если мы напишем записки? И отдадим друг другу? С адресами, именами…

ВЕРА. И там будет написано: «Дорогой, вспомни девушку, которую ты полюбил на том свете, и примчись к ней немедленно за три тысячи километров»? В лучшем случае это покажется глупым розыгрышем.

ПЁТР. Но я не верю, что нельзя ничего сделать!

ВЕРА. Ничего… А впрочем, один выход может найтись, хотя и рискованный…

ПЁТР. Что ты имеешь в виду?

ВЕРА. Прививки делают всем, кто отправляется. Но прививки разные. Это пробито на жетоне.

ПЁТР. На каком жетоне?

ВЕРА. Разве я не говорила?

ПЁТР. Нет.

ВЕРА. Слушай! Перед вылетом каждый получает металлический жетон. Даже два. Один отбирают после прививки, другой на посадке… Так вот… Посадочные талоны у всех одинаковые, а на прививку разные — в них пробиты квадратные отверстия, чтобы знать, какая доза кому положена. Если мне суждено жить, у меня должно быть три квадрата. Одна доза — до той формальной смерти, которую зафиксировали врачи, и две — для последующей жизни. Значит, если у меня будет обыкновенный, а не тройной жетон, я уже в больнице могу всё вспомнить и успеть запомнить навсегда, на всю жизнь!

ПЁТР. Ты одна? А я?

ВЕРА. Пусть одна! Я разыщу тебя. Неужели ты не веришь, что я найду тебя, что ты снова меня полюбишь…

ПЁТР. Но где взять жетон?

ВЕРА. Они хранятся в сейфе у Шестого. А ключ, я знаю, в верхнем ящике стола. Ты ведь должен быть у него завтра?

ПЁТР. Но чтобы проникнуть в сейф, мне нужно остаться в кабинете одному.

ВЕРА. Когда ты зайдёшь к Шестому, я позвоню по внутреннему и вызову его. Ты откроешь сейф и возьмёшь жетон. Всего один. Я пойду с ним на прививку. Мы обманем их! И я найду тебя. Слушай, давай свой адрес и телефон. Немедленно!

(Музыка. Трепет надежды, сомнений, тревог)

ПЁТР. На следующий день всё вначале шло по Вериному плану. Едва я успел сказать, что никто из моих знакомцев не согласился занять вакантную должность в буфете, как раздался телефонный звонок и хозяин кабинета, извинившись, оставил меня одного. Выдвинув ящик стола, я сразу определил нужный мне ключ — он отличался сложными бороздками. Тяжёлая дверца сейфа отворилась плавно, и я увидел длинный ящичек с металлическими жетонами. Их было много, больше ста, так что отсутствие одного обнаружить на глаз было решительно невозможно. Я запер сейф, жетон опустил в карман, ключ положил на место. У меня осталось время принять непринуждённую позу и несколько скучающий вид.

ШЕСТОЙ. Быстро я?

ПЁТР. Быстро.

ШЕСТОЙ. Ну, а теперь (выдвигает ящик, звенит ключами), будьте добры, откройте сейф и положите жетон на место.

ПЁТР. Какой жетон?

ШЕСТОЙ. Тот, что вы украли.

ПЁТР (звякнув жетоном о стол). Сами положите.

ШЕСТОЙ. Не огорчайтесь. Эта железка вам абсолютно ни к чему. Во-первых, Вера пробудет там, дома, только до момента самоубийства. Потом порошки, скорая помощь — и к нам. Во-вторых, и это, пожалуй, главное. Ведь вы хотели, чтобы один из вас помнил, хотя бы один? Верно?

ПЁТР. Да.

ШЕСТОЙ. Ну и чудесно. Один и будет помнить. Оставить память Вере мы не можем. Иначе она ни за что не выпьет свои порошки. Зато ваша память нам вовсе не помеха…

ПЁТР. Моя?

ШЕСТОЙ. Конечно. Лицам вашей категории мы никогда не делаем прививок. Вы должны помнить. Именно помнить. Чтобы не повторять глупостей.

ПЁТР. Но где у вас гарантия, что я буду молчать обо всём, что узнал? Что увидел!

ШЕСТОЙ. Гарантия на ваших плечах. Прикиньте-ка, что получится из вашего трёпа. Сообразили? В сумасшедший дом не хочется, правда?

ПЁТР. Вы подавляете меня своей гуманностью!

ШЕСТОЙ. Мягче, прошу вас, мягче!

ПЁТР. А что мне терять? Если я правильно понял, меня вышибают, а Веру вы возвращаете на её место? Туда и обратно, анкеты заполнять?

ШЕСТОЙ. Ну, с нашей точки зрения, такой вариант неплох. Вера хороший работник. Однако и вам есть что терять.

ПЁТР. Что ещё?

ШЕСТОЙ. Время.

ПЁТР. А сколько времени вы отпустили Вере? Там, в жизни?

ШЕСТОЙ. Два часа ровно. Думаю, этого будет достаточно.

ПЁТР. Ещё бы! Вам больше не нужно.

ШЕСТОЙ. Вам тоже.

ПЁТР. Мне? Не понял.

ШЕСТОЙ. Я ведь для вас старался, когда ей два часа проставил. Нам бы и десяти минут хватило.

ПЁТР. Говорите яснее.

ШЕСТОЙ. Разве я не сказал, что два часа прежде всего в ваших интересах?

ПЁТР. Да какая разница — десять минут или два часа! Этого всё равно не хватит, чтобы ворваться в жизнь человека, который умереть решился, отговорить его да ещё заставить полюбить себя!

ШЕСТОЙ. Невысокого вы, однако, мнения о своих возможностях.

ПЁТР. Какие есть…

ШЕСТОЙ. Ну, если так, придётся вам помочь. Слушайте внимательно.

ПЁТР. Слушаю.

ШЕСТОЙ. Вера окажется дома, в своей квартире, ровно за два часа до того, как её увезёт скорая. Скорую вызвала соседка. Увидела приоткрытую дверь, вошла и бросилась звонить. Для вас важно, что дверь не будет заперта. Не придётся ломиться. Нужно только подойти раньше соседки. Впрочем, чтобы вам было яснее, взгляните на хронометражик. Для вас составил.

(Метроном или громкое тиканье часов)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Шестой достал из кармана куртки сложенный вчетверо листик и развернул его. Листик был расписан цифрами и пояснениями к ним. Слева столбиком — часы и минуты. Справа — пояснительные слова.

14.12 — Вера растворяет порошки.

14.23 — пьёт.

14.38 — теряет сознание.

15.17 — входит соседка.

16.12 — скорая увозит Веру.

(Звуки метронома или часов смолкают)

ШЕСТОЙ. Ознакомились? Конечно, теоретически вы можете вмешаться в любой момент на этом отрезке времени. Однако гарантию дают, как видите, только первые одиннадцать минут, пока порошки не выпиты. Дальше сложности возрастают с каждой секундой.

ПЁТР. Да что ж я успею сделать?

ШЕСТОЙ (сокрушённо). Погубите вы мою карьеру, видит бог, погубите. (Шелестит целлофановой обёрткой). Вот, возьмите. Эту таблетку вы можете дать Вере. Повторяю, лучше это сделать до четырнадцати двадцати трёх. Тогда вы можете бросить её прямо в стакан с порошками. Эта таблетка нейтрализует яд и вернёт Вере память.

ПЁТР. Постойте-постойте, я не ослышался?

ШЕСТОЙ. Не ослышались. Кстати, когда войдёте, дверь за собой сразу прикройте. Соседка не обратит на неё внимания, не войдёт, не вызовет скорую помощь, ну и всё прочее, что вам и требуется.

ПЁТР. Это правда?

ШЕСТОЙ. Это станет правдой, если вы сделаете всё так, как я сказал.

ПЁТР. Послушайте, как же я всё это сделаю? Ну, представьте себе… Появляется абсолютно незнакомый мужик с таблеткой! Да она выгонит меня! Особенно в таком состоянии.

ШЕСТОЙ (взрывается). Как вам не стыдно! Вы мужчина или кто? Кто с ней любовь крутит, вы или я? Кому она нужна? Вам! Так придумайте что-нибудь! Ну хоть за общественника себя выдайте из ЖЭКа. Потребуйте жировки на проверку. Она пойдёт за квитанциями, а вы бросите таблетку в стакан. Или пооригинальнее что-нибудь выдумайте. Но сами, чёрт возьми, сами! Что я вам, сводня?

ПЁТР (смеётся). Какой вы стали… На себя не похожий.

ШЕСТОЙ. С вами станешь… Ну, всё поняли?

ПЁТР. Понял. Спасибо.

ШЕСТОЙ. Вот ваша бумага. Вылетаете сегодня. Вера завтра. У вас сутки, чтобы добраться до её города. Это не сложно.

ПЁТР. А если погода нелётная?

ШЕСТОЙ. Лётная будет. Лётная. Как сегодня.

(Светлая музыкальная пауза)

ВЕРА. Неужели это правда?

ПЁТР. Зачем ему врать?

ВЕРА. Действительно, зачем?..

ПЁТР. «Сегодня ты, а завтра я!» Только у нас наоборот…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС (мегафон). Внимание! Всем отбывающим спецрейсами по назначению необходимо пройти процедурный контроль.

ВЕРА. Кажется, это к тебе относится?

ПЁТР. Да меня пропустят без этого. Шестой говорил…

ШЕСТОЙ (подхватывая) …а Шестой врать не будет!

ПЁТР. Откуда вы взялись? Да ещё с бутылкой!

ШЕСТОЙ. Уверен, что не откажетесь перед разлукой.

ВЕРА. Мы скоро увидимся.

ШЕСТОЙ. Всё-таки разлука — всегда разлука. Мало ли что…

ВЕРА. Что?

ШЕСТОЙ. Ну, авария самолёта.

ВЕРА. С нашими самолётами такого не бывает.

ШЕСТОЙ. Браво! Вы сказали «с нашими». Уверен, в душе вам жаль расставаться с нами.

ВЕРА. Ничуть. А стаканы вы принесли?

ШЕСТОЙ. Обязательною (звуки открываемой бутылки, розлива по стаканам). За вас! Приятно было познакомиться. Желаю вам не падать духом, что бы там ни случилось.

(Музыкальная отбивка)

ПЁТР (в режиме рассказа). Мы вышли на лётное поле. Поодаль стояло несколько старых самолётов типа «Дуглас». К одному из них тянулась жидкая людская цепочка. Люди были уже налегке, но по костылям, что нёс один из них, я понял — это пошли наши. Как всегда, Шестой был прав, судьба разделила нас. Я отправлялся в своё время, и меня ждал современный реактивный лайнер. Я обнял Веру.

ВЕРА. Боюсь…

ПЁТР. Не бойся! Всё будет хорошо.

ШЕСТОЙ. Таблетку не забыли?

ПЁТР. Нет.

БОРТПРОВОДНИЦА (голос сверху). Поднимайтесь поскорее. Закрываем люк!

ПЁТР (продолжая рассказ). Я поднялся по высокому трапу и на площадке последний раз оглянулся. Вера и Шестой стояли рядом и махали мне руками.

(Гул авиамоторов)

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬ. Вам, конечно, уже не терпится знать, чем всё это кончится. Скоро узнаете. Но прежде попытайтесь представить себе состояние человека, слетавшего т у д, а и прилетевшего о б р, а т н о… Туда и обратно… Представляете? Нет, он не стал предаваться радостям чудесного возвращения… Все его мысли и действия были подчинены одному — вовремя добраться до того города, до того дома и квартиры, где он сможет спасти и вернуть себе любимую… И вот приобретён билет на удачный рейс, рядом с билетом в кармане — адрес Веры, хронометраж, составленный Шестым, полученная от него спасительная таблетка… Что ж, в добрый путь! Об остальном расскажет он сам, герой этой странной истории.

(Тихое музыкальное сопровождение)

ПЁТР. Теперь я летел в обычном рейсовом самолёте и заботливо пристегнул себя ремнями, подумав: «Не будем рисковать, я ещё не успел соскучиться по Шестому»… И ещё помню, что город, в котором жила Вера, я почти не увидел, промчался через него в такси в дальний микрорайон, и только когда вышел из машины и убедился, что приехал вовремя, почувствовал, как спадает напряжение, боязнь опоздать, не успеть… В моём распоряжении оставалось полчаса. Я направился побродить по округе. Ничего примечательного мне не встретилось — мужчина в пиджаке выбивал палкой ковёр, детвора играла в войну, пенсионеры забивали «козла» на врытом в землю столике. На углу шофёр «скорой помощи», притормозив машину, расспрашивал о чём-то прохожего… Сделав круг по ближайшим улицам, я пошёл снова к дому Веры.

(В музыке — нарастание тревоги)

Я шёл, ускоряя шаг. Наконец, увидел этот дом. У подъезда стояла та самая «скорая помощь», которую видел несколько минут назад. В задние дверцы вдвигали носилки, на которых лежало тело, покрытое простынёй. Я сорвался и побежал…

(Музыку вытесняют сигналы «скорой помощи»,

они приближаются, достигают апогея и начинают удаляться.

Их ещё будет слышно как фон завершающего диалога)

ПЁТР (с трудом переводя дыхание). Что тут случилось?

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Отравилась девушка .

ПЁТР. Как? Как отравилась?.. (Пауза). Сколько сейчас времени?

МУЖСКОЙ ГОЛОС. Четверть пятого.

ПЁТР. Почему же… Почему же у меня четверть третьего?

МУЖСКОЙ ГОЛОС. А-а… У вас время московское.

(В отдалении — беспечный детский смех.

Падают несколько аккордов шопеновской сонаты.

Короткая тишина — и гитара, песня)

Живём в суете и боренье,

Ведём затянувшийся спор,

Пока беспощадное время

Не вынесет свой приговор.

И словно слеза мирозданья,

Упавшая с неба звезда

Напомнит о том, что свиданье

Пришлось отложить навсегда…

И заново всё повторится:

И чуткая мгла тишины,

И свет, озаряющий лица,

И позднее чувство вины…

Когда же окончится повесть,

Останется добрая весть,

Что живы достоинство, совесть,

Любовь, благородство и честь.