ПОСТУПОК

Исцелив глухого, он повелел не сказывать никому о содеянном. «Но сколько Он ни запрещал им, они все более разглашали». И несли тяжелобольных, окружали и преграждали путь, собирались толпами, которые приходилось кормить хлебами и рыбой. Он мог это, но разве такова была цель его? Он хотел насытить души, а не накормить тела, не обрадовать на земной миг, но спасти для будущей вечной жизни. Вместо земного благополучия — нравственное усовершенствование. «Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный».

Да посильно ли такое человеку! Способен ли он распрямиться нравственно под гнётом суровой повседневности? И не только распрямиться, но стать выше признанных образцов! «Если праведность ваша не станет выше праведности книжников и фарисеев, то вы не войдёте в Царство Небесное!». А сколько же нужно преодолеть, чтобы войти! В том числе возлюбить врагов, подставляя под удар обе щеки, одолеть не только грех прелюбодеяния, но и само вожделение, отдать ближнему не одну рубашку, но и необходимый скарб, отринуть богатства, службу маммоне, то есть подавить естественное стремление к земным благам.

И всё это предлагалось не тоном увещеваний, а повелительно, «ибо он умел их как власть имущий», а от последователей требовал ещё более жёстко. «Другой же из учеников сказал Ему: Господи! Позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: иди за мною и предоставь мёртвым погребать своих мертвецов».

Властный призыв, не оставляющий права на размышления и сомнения, лишь множил их. «И много толков было о нём в народе: одни говорили, что он добр, а другие говорили: нет, он обольщает народ». Не понимали, зачем такие высокие требования, если их выполнение ограничит простые человеческие радости, да ещё приведёт к трениям со священнослужителями, а особенно с властями, своими и римскими. Предложение разделить Богово и кесарево казалось невыполнимым и даже провокационным.

С первым непониманием Иисус столкнулся ещё на родине, но отринул неверие земляков, посчитав, как повелось, что нет пророка в своём отечестве. Однако с каждым днём становилось очевиднее, что учение его не может увлечь всех, даже тех, кто искренне считал жизнь земную временной, именно в ней ожидали облегчения участи. Иисус же не оставлял им такой надежды. Он учил, — вера, основанная на его принципах, правилах поведения, — единственное, что может сделать жизнь земную осмысленной и подготовить человека к жизни вечной. Всё же остальное, что с нами происходит, тлен и суета.

Посылая вернейших, названных учениками, нести в народ его идеи, Иисус напутствует их жёстко. «Ходя же проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное. Так надо проповедовать. А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то выходя из дома или из города того, оттрясите прах от ног ваших». Через два тысячелетия слова эти были взяты на вооружение новыми непримиримыми и прозвучали в революционном гимне.

«Отраднее будет земле Содомской и Гоморрской день суда, нежели городу тому», то есть не принявшему правду апостолов.

Эта угроза — свидетельство того, что Иисус уже не верит в силу чистого убеждения. Он видит, что самые горячие и искренние призывы малодейственны, ибо слабы духом люди, не поднимутся в едином порыве отдать последнюю рубашку и простить врагам. Напротив, «предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей и умертвят их».

В напутствии ученикам Иисус до конца, предельно откровенен, он не оставляет места иллюзиям.

«Не думайте, что я пришёл принести мир на землю, не мир пришёл я принести, но меч, ибо я пришёл разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её.»

«И враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более нежели меня, не достоин меня, и кто любит сына или дочь более нежели меня, не достоин меня».

Как понять Иисуса? Как понять, что не накликает он беды и несчастья, но предвидя зло, предостерегает людей от зла, издавна в них укоренившегося, ибо зло постоянно питает неискоренимое убеждение человека в том, что на пути к добру и счастью всегда стоят другие, недобрые люди и, не покончив с ними, невозможно достичь великой цели. Отделить злых, недостойных, будь то даже родители или дети, отряхнуть прах во имя спасения всех, разве это не вечная идея? Разве не горит в душе униженного и оскорблённого вечное пламя, зовущее в последний смертный бой?

Иисус призывает: спаситесь смирением от занесённого меча, вникните в мои слова-предостережения. Они жу «видя не видят и слыша не слышат, и не разумеют. Ибо огрубело сердце людей сих, не увидят глазами и не услышат ушами и не уразумеют сердцем и не обратятся, чтобы я исцелил их».

Да. Трудно осознать детям земных грешников то, что понятно сыну Божию. Но сыном земным был и Иуда, вначале пылкий и искренний, выделившийся даже среди избранных своим бескорыстием. Ибо как иначе мог доверить Иисус именно ему ящик для сбора подаяний?

Возможно, этот пресловутый ящик его и погубил…

Когда говорят о зловещей власти денег, обычно имеют в виду безрассудное стремление увеличить богатства любой ценой, пренебрегая сопротивлением совести и доводами разума. Прикоснувшись к деньгам, человек неизбежно попадает во власть сатаны. Так думают многие, так думал и Иоанн, для которого сам факт, что Иуда имел при себе денежный ящик, стал основой обвинительного приговора, ибо такой человек не может иметь чистых помыслов.

Между тем Иуда не покушался на общественные деньги, сатанинский замысел в данном случае оказался коварнее и тоньше. В качестве казначея Иуда-таки прикоснулся к деньгам, и они, не разбудив жадность, задели другие свойства его души. Олицетворяя силу и власть, деньги возвышают их обладателя в собственных глазах, часто не по делам и заслугам, подталкивают к упрощённым категоричным суждениям. Не избежал этой ловушки и Иуда, самоуверенность ума земного смешала в его голове житейское и возвышенное, мудрость вечного растворилась в суетности преходящего. Всё это не могло не повлиять на отношение ученика к учителю.

Чем больше рассматривал он Иисуса сквозь призму сиюминутных воззрений, тем меньше видел в нём достоинства, зато человеческие слабости учителя преувеличивались в его глазах и вызывали раздражение.

Кульминацией отчуждения стал известный случай с мирром.

Это случилось за шесть дней до Пасхи в Вифании, в доме, где жили сёстры Марфа и Мария. Рачительная Марфа была занята столом. «Мария же, взявши фунт нардового чистого драгоценного мирра, помазала ноги Иисуса и отёрла волосами своими ноги его, и дом наполнился благоуханием от мирра.»

Матфей свидетельствует: «увидевши это, ученики его вознегодовали.»

Марк сужает круг недовольных: «некоторые же вознегодовали.»

И только Иоанн конкретизирует: «Иуда Симонов Искариот, который хотел предать его, сказал: для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?»