ПАРАМЕТРЫ БЕЗОПАСНОСТИ

Помню, как был потрясён заметкой в какой-то ещё советской брошюре, мол, рациональные американцы поставили чтение в стране на формальный учёт: сколько килограммов (!) печатной продукции издаётся за год на душу населения. И цифры приводились. Точно не помню, но примерно такие: в Германии75 килограмм, в США около 50, а в нашей, самой читающей стране — 3,5 килограмма. И тут же разъяснялось, что у них издаётся реклама и макулатура, а у нас истинная литература. Не знаю, как у них, но помню очереди на сдачу макулатуры у нас, когда разрешили менять её на книги. И как мы маскировали труды Л. Брежнева и других великих советских писателей, ибо их даже в макулатуру не принимали. Хотя и продавали книги того же лауреата многих Государственных премий А. Софронова не иначе как в нагрузку к чему-либо, да к тому же журналу «Учитесь вязать». Каюсь, увлечённый возможностями обмена, сдал тогда в утиль почти все имеющиеся у меня книги Ростиздата. О чём действительно сожалею, поскольку нынче приходится укорять уважаемое издательство в тиражировании графоманства голословно, не опираясь на первоисточники. Впрочем, надеюсь, что к юбилею какой-нибудь «подонской» знаменитости издательство нехватку эту компенсирует и бескорыстно пополнит за счёт налогоплательщиков неликвидные фонды областных библиотек.

Люди же читают по-прежнему. Просто не то, что бы нам хотелось. Но ведь и все претензии стоит предъявлять к нам самим. Смотрел как-то по ТВ встречу молодых писателей с нашим гарантом. Один из авторов, мордастенький, с ничего не говорящей фамилией предложил восстановить госзаказ на книги. Гарант отреагировал сразу и адекватно. Мол, в принципе это возможно, но тогда и тему будет определять государство. Умри, Денис, лучше не скажешь. Как известно, кто девушку ужинает, тот её и танцует… Читательский же интерес вообще непредсказуем. Через пару лет после своих выступлений в Сибири мне довелось побывать на Саянах, и Юрий Каплун, комсомольский вожак стройки, организовал моё выступление в том самом клубе, где в 1971 году меня восемь раз вызывали на «бис». И что? И ничего. Пришли участники местной поэтической группы и человек десять слушателей. Практически пустой зал и никаких восторженных эмоций. Такая смена декораций отрезвила меня на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, примерно в это же время пора полных стадионов сменилась порой равнодушия к поэтическому слову. Наверное, были в этом какие-то скрытые исторические причины, кроме собственной несостоятельности. Может быть, с возобновлением течения времени стихи перестали олицетворять свободу и стали просто гармоничным сочетанием слов?

Да и вообще стихи — это нечто вроде автоответчика «свой — чужой». Послал импульс и жди, если душевные коды совпадают, ответ будет. Прекрасно сознаю, что на моей короткой волне слишком мало приёмных станций. А те, от кого в какой-то мере зависит увеличение радиуса приёма, патологически включают «глушилки». Хотя временами срабатывает ионосфера.

Так что достоверно известные мне пятеро читателей моих стихов, принимающие их в соответствии с авторским замыслом, наверное, не так уж и мало. И в то же время абсолютно недостаточно для возбуждения цепной реакции интереса. Сейчас-то я понимаю, что квалифицированный читатель тоже штучный товар. Он отнюдь не адекватен восторженному слушателю. И крайне редок в сегодняшнем потребительском обществе. И стихи, предлагаемые такому читателю, должны обладать непременным условием — вызывать в нём готовность к сопереживанию. Не болит — не пиши. Кто из нас пройдёт через этот отбор… Ну, да ладно. В конечном счёте, отвечать-то всё равно перед Господом. Но интересная вещь. После опубликования моих «меморий», которые, в общем, всего лишь фрагменты развёрнутой автобиографии и появления желчного отклика на них, сочинённого, должно быть, в приступе постклимактерической истерии, число читателей моих удвоилось и продолжает расти. Так что если бы того предвзятого письма не было, его надо было бы написать. Хотя и был я весьма ошарашен накалом совершенно немотивируемой базарной злобы. Не столь много доставалось нашему поколению «хвалы и клеветы», чтобы научиться равнодушно принимать их, следуя заветам всемирно известного господина с абсолютным вкусом и несносным характером. Но не оспоривать людей определённого склада исключительно в наших силах.

Думаю, что с этим согласится и автор «Провинциздата». В отличие от меня, Олег Лукьянченко был непосредственно связан с деятельностью «подонского» издательства и с великим мастерством вытаскивает монструозных персонажей на убийственный для них божий свет. О многих я знал только понаслышке и приходилось переспрашивать, кого изобразил писатель под той или иной фамилией. Так что приношу искреннюю благодарность вышеупомянутому г-ну Э. Г. Барсукову за его нелицеприятный труд и стремление довести до читателя подлинные фамилии персонажей, скрытые автором под незатейливыми, «говорящими» псевдонимами. Хотя скрупулёзный популяризатор, начав срывать маски, мог бы всё-таки привести не девичью, а сегодняшнюю фамилию прототипа г-жи Лошаковой. Впрочем, это уже придирки по мелочам.

Но возвратимся к нашим баранам. Пардон, писателям. Как сказала менеджер по кадрам на моей теперешней работе, прочитав доморощенные мемории автора: «Я испытала ощущение дежавю — у нас было то же самое!» А работала она прежде в Ростовском университете. Так что фигуранты любой иерархии оказываются удручающе одинаковыми. Руководствуясь примитивными инстинктами, примитивные организмы в схожих условиях поступают однотипно и вполне предсказуемо.

Недавно смотрел на канале «Культура» передачу об эволюции. Интересная вещь, оказывается, эволюция вовсе не идёт от простого к сложному, скорее наоборот. И труд, вопреки самоуверенному заявлению псевдофилософа, здесь совершенно ни при чём. Так, мозг неандертальца был в полтора раза больше мозга Homo sapiens. И тем не менее, последний конкурентную борьбу выиграл. Потому что гордый неандерталец жил семьями, а человек разумный объединялся в стаи. А стая всегда сильнее. И поэтому каждому отдельному её индивидууму сложный мозг ни к чему, достаточно совместного исполнения несложных команд. Так что по хронологии сначала человек изобрёл стаю, потом колесо и только потом Союз советских писателей. По уже проверенному принципу. Думаю, что поэт всё же скорее неандерталец, даже когда пытается культивировать в себе стайный инстинкт. А в стае всегда идёт внутривидовая грызня. Какие там «инженеры человеческих душ». Боже упаси! Помню, в приватном разговоре один наш уважаемый издатель отозвался о не менее уважаемом писателе, мол, ты же знаешь — это проститутка. И я завис. С одной стороны корпоративная солидарность побуждала вступиться за сотоварища по стае. С другой — элементарная справедливость требовала согласиться с таким нелестным определением. Каюсь — я постыдно промолчал. Хотя в дальнейшем поступки имярека и подтвердили обидное мнение. Интересно, узнает ли он себя в этом эпизоде? И кто всё же должен блюсти его поэтическую и человеческую репутацию?

Закономерен вопрос, зачем же автор сам встрял в сие живописное окружение? Что ж, была надежда — в кругу сподвижников укрыться от дискомфорта одиночества. Надежда не оправдалась. Опять же, прежний председатель поэт Николай Егоров говорил, что приём в Союз подтверждает профессиональный уровень автора. В принципе так и должно быть. Но, к сожалению, слишком часто правило это переходит в разряд благих пожеланий. А самая вероятная причина, это инерция не избытого юношеского мышления, отягощённая затяжной невостребованностью работы по специальности. Невроз своего рода.

Возвращаясь к предлагаемым заметкам, ещё раз напоминаю, что это не мемуары и не литературные воспоминания о современниках. Это всего-навсего попытка развёрнутой автобиографии, ассоциативный рассказ о себе и о том, как вообще дошёл до жизни такой. Повествование достаточно неуклюжее, но уж — чем могу. Конечно же, полная биография — в стихах. Но стихи, это конечный результат. Эти заметки в какой-то мере претендуют на обозначение причин, направляющих путь физического тела после столкновения с твёрдыми предметами и явлениями окружающего пространства. Тем более, что тело это всё явственнее ощущает шуршание «песка жестокого помола».

Писатель-очеркист Эмиль Сокольский, симпатизирующий творениям автора, утешает последнего признанием его стихов в отдалённом будущем. Конечно, это вызывает некоторый сдержанный оптимизм. Хотя вероятность такого исхода неизмеримо меньше, чем вероятность встречи с внеземным разумом космического зонда, запущенного к далёким звёздам. Даже если его не сотрёт космическая пыль, не притянет мёртвый астероид, за тысячи лет не откажет электроника и встреча состоится, что передаст он братьям по разуму? Что человечество умеет считать до двух и нуждается в собеседнике? Примерно то же может сказать и автор, и любой, пишущий стихи. Да и какое будущее у организма, вступившего в пору физического износа и при этом почуявшего в себе каплю неандертальской крови. Причём, последнее подтверждается истерической реакцией всех окрестных собак.

Заметки эти достаточно фрагментарны и мозаичны, но не такова ли сама память человеческая? Причём автор не претендует на какую-либо исключительность своей биографии. Обычная жизнь советского обывателя. Каждому воздаётся не только по вере, но и, скорее, по собственной значимости. Оттого и враги у автора незначительны и несостоятельны. Да и не враги даже, а существа, претендующие на эту роль. Что там говорить! Если вышеупомянутого всуе господина курировал сам глава третьего отделения, то автор проходил исключительно по ведомству майоров. Но это уже тема для другого осколка мозаики.