ПАРАМЕТРЫ БЕЗОПАСНОСТИ

Когда мне было четыре года, я впервые ушёл из дому далеко. Метров за пятьсот. Соседская девочка увела. Ей было целых семь лет. Она сказала, что на школьном дворе очень красиво. И я пошёл. Самого двора не помню. Но абсолютно отчётливо помню, как был зачарован пришкольным участком. Одна грядка беззаботно заросла глухой крапивой и какой-то травкой с розово-сиреневыми цветочками. До сих пор везде узнаю в лицо эту травку детства, хотя так и не знаю её по имени. Помню запах мёда от безудержного цветения, гудение пчёл и своё одуряющее состояние счастья от этого великолепия. А под школьным пригорком стояли шатры, горел костёр, непонятно перекликались люди. Так память и сохранила удивительную гармонию увиденного впервые мира. Дома ждал нагоняй. Влетело и девочке-соседке. Мать кричала, что нельзя уходить так далеко, что пришли цыгане, которые воруют детей. Я был здорово напуган, хотя и сомневался в правоте матери. Зачем цыганам воровать чужих детей, если они бросают собственных маленьких Земфир и уходят за чуждым табором?

С тех пор много воды утекло в Кубани, Дону, Енисее. Похоже, что я попался на собственный крючок, обмолвившись ненароком: «Не болит — не пиши». Если чуть изменить угол зрения, то можно прочитать и так — пиши, если болит. Тем более что молчать невыносимо. И если нет такой камышинки, в которую можно было бы без последствий прокричать, что у царя Мидаса ослиные уши, то искать её явно не стоит. Надо набрать воздуха и начать говорить. Да всё о том далёком времени, когда жизнь представлялась цветущим лугом, «по которому ходят кони и женщины», а предмет «Охрана труда и техника безопасности» читался почти факультативно на последнем курсе института. Теперь же по выжженному пространству бродят всевозможные монстры и маньяки, и граждане с подозрительными ориентациями, а правила жутковатого ОБЖ начинают вколачивать детёнышам Homo sapiens, начиная с детского сада. Должно быть, это и есть цивилизация…

Оглядываясь назад, вижу, что параграфы прежней техники безопасности нарушал слишком часто. А заветы эти вкрадчиво и непререкаемо переполняли окружающий миропорядок. «Не стой под стрелой!» «Не влезай, убьёт!» «Берегись трамвая.» «Прячьте спички от детей.» «Посторонним вход воспрещён.» «Береги честь смолоду.» Впрочем, последнее вроде бы из другой оперы и часто заставляет нарушать многие из предыдущих — постоянных и краеугольных. Да и не все спички удаётся спрятать. Каюсь, не удержался, стащил на Саянах одну прямо-таки поразительную жестяную скрижаль, намереваясь повесить над кроватью: «Взрывник! Каждый случай отказа заноси в специальный журнал!» До Таганрога, правда, не довёз — слишком громоздкой и достаточно тяжёлой она оказалась, когда началась упаковка рюкзака.

С подлинной же и бескомпромиссной охраной труда пришлось столкнуться там же, на Саянах. Мы рыли траншею под фундамент какого-то крупного сооружения. Оно непременно должно было опираться на скальный массив, Но проект составлялся в Ленинграде, и оттуда трудно было угадать, на какой глубине этот массив начинается. Экскаватор вырыл котлован глубиной метра два с лишним, насколько хватило стрелы, а до нужного монолита оставалось больше метра. Настал наш черёд. Лишний метр вниз при хорошем грунте — плёвое дело. Выбросить его наверх — более проблематично. Сделали полку в стене котлована, выложили её досками, сначала бросаем выкопанную из траншеи землю на неё, потом с неё на самый верх. Здесь же крутятся инженеры по ТБ, следят, чтобы откосы были под сорок пять градусов, чтобы земля не сыпалась назад на беспечных работничков. И натыкаются работнички на одиночный камень, как раз на пути траншеи, обкапывают его со всех сторон. Небольшой такой камешек, килограмм 300. Или 350, кто ж его взвешивать будет. Только сразу возникает неодолимое желание выволочь этот камень наверх. Умные головы предвидят, что надзиратели этого не позволят. Но уже конец рабочего дня, завтра суббота, выходной, а в понедельник что-нибудь придумаем. Придумали к вечеру. Выйдем с утра, надзора не будет, и выкатим, дури хватит. Так и сделали. А для контроля над нештатными ситуациями, посадили вперёдсмотрящего на крышу бытовки наблюдать за дорогой, чтоб врасплох не застали. Кое-как обвязали камешек верёвками, одни тянут наверх, другие снизу пихают. Приподняли. Присели, подставили плечи, упёрлись разом. Закатили на ступеньку. Перекурили. Потащили дальше. И вытащили-таки репку. И когда уже собрались наверху возле побеждённого исполина потные и гордые мужеские организмы, в адреналиновой эйфории выполненного долга, как раз и подгадали непрошеные охранители Сизифова труда. Зря мы выставляли наблюдателя. Начальнички подкатили по Енисею на катере и зашли с тыла.

— А что это вы здесь делаете?

— Да вот хотим с утра немножко поработать.

— Какая работа! Выходной! Хотите, чтобы этот камень вам на головы упал?

— Да он крепко лежит.

— Какое там крепко! — проверяющий начинает пинать камень ногой и в конце концов спихивает его вниз в котлован, а нас отправляет отдыхать,

После чего до всей нашей бригады доходит, что техника безопасности — дело серьёзное и житья от неё не будет. А злополучный камень закапываем в понедельник по центру котлована, где траншеи нет. Стоит сказать, что с той субботы охранителей наших мы больше и в глаза не видели. Субботник у них был, что ли…

А через год мы опять нарушаем регламентированные правила. Кроем крыши рубероидом. Между слоями заливается битум, растапливаем его в битумоварке — бочке с топкой. Слитки битума упакованы в бумагу, перед загрузкой мы её сдираем. Содрать удаётся не всю, рубим слитки топором и закидываем в приёмное отверстие, потом кочегарим, пока не расплавится смола. Вёдра с чёрной адской жижей поднимаем подъёмником на крышу, разливаем дымящуюся массу, растаскиваем её специальными швабрами, раскатываем сверху рулон рубероида. Затем цикл повторяется. Рубероид кладётся в три слоя, крыша большая, что на гараже, что на базе механизации, работы хватает на всё лето. Время от времени сливное отверстие нашего котла засоряется остатками бумаги, всякой дрянью, которой хватает в битуме. Надо прекращать топить, ждать, пока остынет, потом лезть внутрь и чистить. Времени на простой теряется много, поэтому ожидание сокращаем до минимума — пока битум не перестанет приставать к подошвам. По очереди обматываем голову мокрой тряпкой и вперёд и вниз. А там пекло. Испарения битума режут глаза, обжигают лёгкие, подошвы жжёт мягкая полуостывшая гадость, а ты ковыряешь её и грузишь в вёдра, подаёшь наружу. Больше пяти минут никто не выдерживает. Зато время чистки сокращаем изрядно. И никаких тебе ангелов-хранителей. Последний день вообще памятен особо.