УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ

(Повесть)

Оставить комментарий

Любовь Ивановна разговаривала с незнакомой женщиной, сестрой по несчастью. По дороге к автобусу и в автобусе Олег Олегович слушал их разговор, удивляясь тому, как быстр жена перенимала интонации и повадку незнакомки. Женщина, в черной шубе и меховой шляпе, могла быть женой офицера или сама быть офицером, бледное, как ранней старостью изваянное лицо, в нем же суровая, непреклонная ответственность за судьбу высшего приказа и в нем же неутолимая, перешедшая в нравственный запрет влюбленность в Смерть бесследно сгинувшего сына. От похорон к похоронам, от могилы к могиле ходит она, гонимая страхом, что в одном из гробов мальчик ее скользнет в небытие, а ее не будет рядом. «Это уже четвертые, — сказала женщина, улыбнувшись не в этот мир повернутым лицом. — Они ведь не знают, кого хоронят. И вы не думайте, что у вас последние. Они могут эксгумировать для повторной экспертизы. Или возьмут у вас кровь на ДНК и будут сличать фрагменты, а вы — опознавать… Держитесь!» — сказала она и направилась к выходу. Повеявший было холодом призрак нахлынул на Олега Олеговича, как дыхание на стекло, и по истончившейся ниточке хромосом перебежал-таки на молекулярный уровень…

— Что? — переспросил он Варю.

— Берут не только кровь.

— А еще что?

— Все, — сказала она отворачиваясь.

— Не так много этого всего, — вмешалась мать. — Мы должны знать точно.

«Кто поручится за точность?» — хотел сказать Олег Олегович, спровоцированный семейным «мы», но тайный смысл так извратил вопрос, что Олег Олегович смутился, а чтобы оправдать свое молчание, сказал серокрылому призраку: «Это не останки императора». Серый ангел вдруг взмахнул крыльями, навевая смысл, который Олег Олегович ощутил как рождение новой или уже наступившей другой жизни — это было чувство всеохватной неопределенности, той самой неопределенности, которая удерживает в относительном равновесии ничем не связанные друг с другом тело и душу.

Февраль для семьи Бессмертных выдался хлопотливым. У них брали отпечатки ладоней и пробы на ДНК. Действия криминально-лабораторные должны были наполнить обыденным содержанием не поддающийся разумению ритуал идентификации. Латинский высокий толкователь имел ввиду формальное приведение к подобию — акт, оправдывающий правовое преступление, именуемое sepuleri violatio (покой усопшего свят, он — покойник). Русский же опыт имел ввиду изначальное тождество, безразличие, необходимо и богато ветвимое различенностью. Если кто-либо по какой-либо причине отпал от природы, вернуть его или воскресить путем соблюдения всех ее формальностей невозможно. Олег Олегович начал было делиться этой мыслью с женой, но Люба не услышала его, она вся жила теперь в поле борения, где как бы тождественность стояла против как бы нетождественности. Любовь Ивановну глубоко уязвило то, что ей необходимо было доказывать свое право на порожденную ею плоть. Ее не принуждали, но и отказаться от лабораторных пыток она не могла. «Такое чувство, — сказала она, — точно заголили до кишок». Припухлое сухое лицо ее подрагивало, и в лице подрагивал взгляд, как будто бы боясь обронить сильнодействующую, как смертельный яд, радость. Костик вышел из серых углов, по которым он скрывался, и, налитый свежей родной кровью, с теплым неповторимым узором на прозябших пальцах, учился ходить на свету, осваивал условное бытие, свое как бы.

В это время мальчик особенно нуждался в семейной памяти. Фотографий было не так много, как того желало сердце мамы, но и те, что были отобраны, лишь раздражали горе невозможностью запустить руки за спину и прижать ребенка к себе. Трогательный нежный Костик, с хрупким напряженным лицом ловит замершую на цветке, потаеннокрылую ванессу. Загорелый светлобровый мальчик певуче зевает, стягивая с ноги бесконечный носок… Взрослея, Костя потерял очарование, лицо и плечи облегла деревянная угловатость, а к пятнадцати внезапно проступила мрачность с печалью пополам. Костик стал писать стихи, их-то и обнаружила Люба, и, вздыхая судорожно, как вздыхают, пытаясь объять волнующую мелодию, но не хватает дыхания, растяжимости плоти, она читала их вслух и даже знакомым по телефону. Неумелые, они вызывали в душе корябающее смущение, и Олегу Олеговичу хотелось в себе самом отвернуться от них. А Любе было все мало, измученная глубинной, беспричинной, а потому неразрешимой виной, она требовала от мужа и дочери воспоминаний. Вину переживал и Олег Олегович, но она была определенной, предметной или, во всяком случае, он мог неопределенную, экзистенциальную вину перед умершим перевести в вину за свой поступок, за то, что бросил его в кузове, предал тогда, когда он нуждался в последней родительской ласке. Варя тоже чувствовала в себе вину, но, не понимая ее природы, она воспринимала ее как тиранически навязанное мамой обвинение в жестокосердии. Любу и в самом деле более всего уязвляло не столько равнодушие других, сколько недовысказанность или недовыраженность соболезнования, как бы увильнувшего от горького, полномерного сочувствия. И Варя, обвиненная от имени брата в том, в чем не чувствовала никакой своей вины (чувствовала, н как невинность, потревоженную в самой глубине и беззащитную перед столь же глубоко проникающим материнским упреком), молча и упрямо возвращала обвинения матери, которые и уходили к ней, но как на доследование.

Казалось, легче всего вспоминать. Именно в память падала неизбывная печаль в поисках какой-то терапевтической, сюжетной завершенности. Люба переживала воспоминания как особенные, духовно повторенные, родовые толчки. Горячую, со слезами, радость вызывали в ней те редкие воспоминания, которые бежали к ней сами, как когда-то бежал к ней со всех ног маленький Костик. Те воспоминания, которые она перелистывала сама или которые слышала от других, вызывали в ней болезненное чувство недовысказанности, и тогда она винила себя и казнила себя за все. Мальчик складывал ладошки и просил не ругать и не наказывать его за то, что он ударил котенка, и в его взгляде ей виделась оправдавшая себя ранняя обреченность: царапина на руке была первым кровавым предупреждением.

— А помните, как он стал отращивать волосы? — отвлекала Люба себя и наводила своих на воспоминание. — Я помню девочку, ради которой он это делал. Длинные вьющиеся кудри. Однажды я встретила их на улице, оба в джинсах, оба длинноволосые, издали я их не различила!

Олег Олегович улыбнулся и кивнул, семнадцатилетний сын представился ему как двойник грубоватой, немногословной насмешливой девушки, от нее всегда пахло мужским дезодорантом.

— Не для нее он отращивал волосы, — сказала упрямая Варя. — У него эзотерический завих был, он все энергию психическую собирал. Подсчитал, что если отрастить волосы на полметра, их поглощающая поверхность увеличится на несколько сотен квадратных метров.

— Ну и что? — негодуя спросила Люба.

— Он себе такой парус отращивал, которым ловил психические потоки!

Олег Олегович не знал этих подробностей, ему понравилось, и он рассмеялся.

— Какой у тебя поганый язык! — воскликнула Люба.

— Что ж в этом плохого? — сказал Олег Олегович. — Юношеский романтизм.

Побледневшими губами Люба ловила какое-то сухое, хрупкое слово, оно не давалось, рассыпалось, губы и взгляд психопатически морщились. «Эзотерический, но почему завих? Я тоже в это верю!» Олег Олегович не позволял своей жалости к жене разрастаться, одергивая себя тем, что и он был как бы вторым убийцей сына, но жалость сама находила скважины и била в самое сердце. Неукротимое стремление жены вынуть о мальчишке самое сокровенное выглядело болезненным. Неужели она не понимает, что это искажает, опошляет и даже мертвит образ сына? Упрекать Любу в бесчувственности было грешно. Олег Олегович видел и понимал, что жена стремительно и не по времени дряхлеет и поэтому была похожа на старую кокотку, внезапно и ненадолго омоложенную эликсиром смерти. «Она не выдержит, — панически подумал Олег Олегович. — Она умрет».

Сын, которого знал про себя Олег Олегович, совсем не был похож на сына Любови Ивановны. Это был почти во всем другой сын, и выходило так, будто под их родительскими крыльями, под одной плотью выросли два, а с прибавкой памяти Вари, три мальчика, в определенный день ушедшие из дому в разные стороны, и даже не в один день принявшие смерть. Олег Олегович ярче всего помнил день, когда Костя лет шестнадцати вдруг вошел к нему в комнату и полувозмущенно-полукапризно сказал: «Папа, как мне жить? Я три часа бегал вокруг мусорной кучи, пинал пустые банки и не смог понять!» Олег Олегович сразу увидел, что ему не нужен был ответ, а нужно было принести это чувство неудовлетворенности и подавленности, порожденное неосознанно для Кости возрастающей душой, принести и показать. Мама бы его с любовью приняла и поговорила по душам, но мамы не оказалось дома, и Олег Олегович видел, как сын, привыкший кокетничать этими сумрачными, тревожными переживаниями, провоцируемый безотказной любовью матери, вдруг опешил перед отцом: там, где Костик привык получать порцию врачующего сочувствия, отец всем своим видом предлагал ему самому подумать. Лицо Костика, отлитое как подобие маминого, подобно маминому задрожало: Костик обиделся, ценность его чувств, до сих пор неколебимая, вдруг была не только подвергнута сомнению, но и чуть ли не осмеяна (Олег Олегович не улыбался даже, он был серьезен, но именно эта мужская серьезность была воспринята Костиком как язвительная насмешка)! Отцу стало жалко сына, но он ничем бы не смог ему помочь: сын произрастал в палисаднике мамы и не понял бы того, что сказал бы ему отец из-за забора. Жалость отца к сыну была той самой как бы телесной, родовой жалостью, которая играет роль тормозного масла в механизме, тормозящем рвущегося на помощь сыну отца: помочь не поможет, а задавит тяжестью недоступного сыну опыта. Отец знал, куда и во что прорастает и развивается душа сына, а сын предпочитал окольные тропки материнской ласки. Мог ли Олег Олегович сказать это жене? Сын Любови Ивановны был как бы сыном Олега Олеговича, а сын Олега Олеговича был как бы сыном Любови Ивановны. Но наибольшее противоречие от этой виртуальной, но существенной несовместимости испытывала на себе Варя: ее брат вынужден был общаться с навязанными ему в братья детьми ее родителей, которые не могли ни совместить их, ни поделить.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.