ПЯТИДЕСЯТОЕ ЛЕТО

(Стихи разных лет)

* * *

На юг ли, на север? Стучащих колёс
Тревожные мысли разбились о плёс…
Сверкнувшая речка исчезла уже
В затерянном мире, в степном мираже,
Песчаная отмель осталась вдали…
Мелькнувшую речку не вброд перешли, —
В гремящем вагоне промчались над ней,
Тревожные мысли оставив на дне.
На север, на север… Забрезжил рассвет.
У маленькой речки названия нет,
Она безымянна, и ей всё равно,
Кто чувства, как гальку, швыряет на дно —
И мы безымянны для этой реки,
Исчезли в излучине первой строки…

* * *

Октавный возглас электрички
Рассёк тоску на верхней ноте,
Себя изжившие привычки
Оставив номером в блокноте,
Набором знаков бесполезных, —
Вне зоны доступа потери…
Сомкнув две плоскости железных
Автоматические двери
Под сонный голос «Осторожно!..»
Разделят мир на две утраты…
В вагоне людном невозможны
Слёз расточительные траты.
Не плакать, даже стать улыбкой
Чужим, усевшимся напротив…
И путь окажется ошибкой,
Где каждый встречный столб юродив,
Безумен, свят иль в меру грешен…
Их роль — мелькая в окнах где-то,
Шептать для тех, кто неутешен:
«Проходит всё, пройдёт и это…»

МИР НА ЛАДОНИ

Я к тебе протяну ладонь, а на ней я стою.
Если хочешь, меня возьми… на ладонь свою.
Предрассветную радость рук подними высоко,
Я по линиям рук твоих пробегу босиком,
Неиспитую сочность трав оживлю стопой
Там, где поровну травы мнут поводырь и слепой…
Если хочешь, иди и ты на ладонь твою,
Там из линий руки гнездо я для птиц совью,
Пусть выводят они птенцов и кружат в облаках.
Ты по линиям рук меня понеси на руках,
Пусть не помнит уже ладонь — где твоя, где моя,
Потому что на ней вдвоём я и ты,
Ты и я.

* * *

Густы кавказские леса…
Дубы, обвитые лианами,
Не колдунами — Донжуанами —
На склонах кажутся. Краса
Девиц-лиан прельщает их, —
Телами тонкими потянутся
И не обманут, так обманутся.
Колючий лес предельно тих…
Шероховатостью коры
Впитав объятий сладость дикую,
Любовь красоток многоликую,
Дуб помнит правила игры —
Он с каждой ласков. На земле
Лежат года листвой опавшею,
Лианы, их пересчитавшие,
Стареют на чужом стволе…

* * *

Девять граммов свинцового слова
сквозь сердце навылет,
Оставляя на нём удивленье —
не раны не шрамы.
Безымянная туча дождём мои слёзы
не выльет,
И портрет твой обвалится в сон.
Из сорвавшейся рамы
Девять граммов свинцового полдня
навылет сквозь нежность,
И сквозь что-то такое,
пока не доступное зренью,
И сквозь все ожиданья щемящие,
сквозь неизбежность
Повторения дня после ночи,
мешая его повторенью…
Было, кажется, больно, но я уцелела.
Закрою
На мгновенье глаза, и уже не актёр я,
а зритель, —
От свинцового слова бесплотною
алою кровью
В двух шагах от любви истекает
мой Ангел-хранитель.

* * *

Это тише, чем тишь,
Это мельче, чем мель,
Капли капают с крыш
Прямо в мокрый апрель;
Это дальше, чем даль,
И темнее, чем тьма,
Бесконечный февраль
Затевает зима;
Это громче, чем гром,
Это жарче, чем жар,
Одиноким костром —
Полыханье Стожар;
Это выше, чем высь,
Это твёрже, чем твердь,
Это ближе, чем близь,
И смертельней, чем смерть;
Это больше, чем боль,
Это глуше, чем глушь,
Солонее, чем соль —
Неродство наших душ.

ГОРИЗОНТ

Казалось, всё просто — в обнимку
с судьбой и удачей
Дойти до открытого где-то вдали горизонта,
От сих и до сих, не прельщаясь за дальнею дачей
Цветеньем чужим и плодом, не имея резона
Желать себе крова помимо небесного свода,
Желать одеяний иных, чем объятия ветра,
И слова иного, и мыслей иных, чем свобода
Затертого временем слова. И вместо ответа —
Так странно над нами всегда восходящие ноты
Услышать — ни од, ни оваций, а сердцебиенья
Цветущего поля. И вдруг ощутить, как давно ты
Уже пересёк это поле. А дальше — мгновенье
Длиною в полвечности. Зарево вместо вопроса —
А вдруг до него мы когда-то с тобой дошагаем?
От сих и до сих — всё, как будто бы, ясно и просто,
Но шаг — горизонт отодвинут. Он недосягаем.

* * *

Я вчера была цветком,
С глаз моих взлетали пчёлки,
На мохнатых лапках жёлтых
Унося души пыльцу
И нектар под хоботком…
А сегодня взмахом чёлки,
Взлётом линий отражённых
Удивление лицу
Придавая, соглашалась
В поле стать медовой кашкой,
Хоть вчера аристократкой,
Розой колкою была…
А сегодня эта шалость
Заползёт в строку букашкой,
Под зеленою тетрадкой
Прячась в ящике стола.
Я вчера была цветком,
И меня в венок вплетали,
А потом бросали в лоно
Ясновидящей реки…
А сегодня — тёплый ком,
Ощущением печали,
Отреченьем от шаблона,
Пробуждением строки…

* * *

Осень в затылок дышит, и сер фасад,
Пёстрою гладью вышит звенящий сад.
Осени мало ветра, свинцовых туч,
Из-под прикрытья фетра ваш взгляд колюч.
Там, где надежды зыбки, листвой шурша,
Плыли её улыбки, судьбу верша!
Ветром наложен густо беспечный грим,
В самосожженье чувства, в костре горим,
Бьёт от скользящих граней слепящий свет,
И до моих стараний вам дела нет.

ОСЕНЬ

И снова пришла некстати,
Как будто в чужие двери…
А осень в простом халате
Ходит в соседнем сквере.
Халатик слегка распахнут
Каким-то случайным ветром,
Как горько, как сладко пахнут
Зелёные эти ветви…
А знаешь, мелькнула дважды
Как-то меж сосен в белом…
Снова звоню, но важным
И срочным ты занят делом.
В белом, представь, не в жёлтом,
Не в золотом, не в рыжем!..
К ней под ноги падал жёлудь,
А где-нибудь под Парижем
Осень, наверно, в модном,
В чем-нибудь от Кардена,
Бежевом или медном…
Ты, может, читал Верлена,
А может, готовил ужин,
Ну, в общем, был занят делом.
А может, ты был простужен…
А знаешь, ты был мне нужен…
Наверное, будет стужа —
Я видела осень. В белом.

ЕЩЁ РАЗ — ОСЕНЬ

В многообразии цветов
Клён так непоправимо меден,
Ещё не полностью готов
В душе к принятию отметин
Первопричинности тоски,
Что изначальна и невнятна,
И так бесформенно легки
Её рыжеющие пятна…
Внезапно душу оглушил
Лист, первым грохнувшийся оземь,
Как спор рассудка и души,
Где зеленеющая озимь,
Бесспорно, временно права
В событиях текущих суток;
Жаль, эта новость не нова…
С душою споривший рассудок
Кричал, что так оно должно
Случиться — замысел законный,
Но что ж так пристально в окно
Пейзаж всмотрелся заоконный?
Возможно, он хотел тепла,
Сокрытого внутри жилища,
А осень жгла, а осень жгла,
И оставались пепелища…
Последней искоркой костра
Дымит взлохмаченная роща,
И даже исповедь вчера
Казалась искреннеё и проще.

* * *

Я уезжаю, и нет провожающих. Нет
Злой календарной привычки отсчитывать сутки,
Нет ещё места, в которое еду. Билет
Даже не куплен, но я уезжаю. И шутки
В сторону, — это серьёзно. Серьёзно вполне.
Там, мимо окон плывут мои детские годы,
Юность, уже без улыбки, мелькнула в окне…
Юность отстала от поезда. Сколько свободы
Выбора зрелого возраста. Начат отсчёт
Нового времени, но, к сожалению, выбыл,
Выбыл из строя всего только миг, и не в счёт
То, что однажды был сделан ошибочный выбор…

* * *

Старый город восковой
На подсвечнике растаял,
Эта линия простая
Стала мокрой мостовой,
Эти капли на снегу, —
Не подснежники, не слёзы,
Ветку жёлтую мимозы
Кто-то бросил на бегу.
Этот город восковой
На ладошке помещался,
Он ни с кем не попрощался,
Лишь прозрачной синевой
Он парил под потолком
Струйкой дыма тонкой-тонкой…
В этом городе девчонкой
Я гуляла босиком
И не знала, что дома,
Люди, птицы, — всё из воска,
И лошадка, и повозка,
И резные терема.
В приоткрытое окно
Унесло полоску дыма,
Но осталось невредимо
Детства светлое пятно.

* * *

Ничего, кроме лета,
Которого ждали зимой.
Ничего, кроме стука
Колёс по безумству металла,
Кроме встречного ветра
И встречных лесов, бахромой
Окаймляющих муки
Горящих полей. Наверстала
Траектория мысли дугу,
Что недавно ещё
Горизонтом была,
А теперь превратилась в отрезок.
Ты из света, из тьмы ли, —
На скорости ветра прощён.
За квадратом стекла
Поворот неоправданно резок…
Скорость поезда, плюс
Отсекающий встречный поток…
Ничего, кроме стука
Колёс по безумству ухода.
Оглянусь, удивлюсь:
Здесь — горячего чаю глоток,
За окном — не разлука.
Ещё поворот, и свобода!

* * *

Уже полшестого… не нужно ответа,
Всё проще простого — кончается лето.
И вечер желейно растёкся по кронам,
По крышам железным, по серым воронам.
И мимо тарелки, где сморщился ужин,
Он капал со стрелки… и несколько дюжин
Тех капель довольно, чтоб стало понятно,
Что это не больно, а даже занятно,
Когда в полшестого кончается лето,
Всё проще простого, забудем про это.

* * *

Ветра порыв в руках поводом не держи,
Тяжко ему в земном непритяженье душ…
Жизнь в двадцати строках, —
в первой строке — стрижи
Мечутся за окном, дней разрезая сушь…
Лето, зима, весна, осени медный звон
Стал серебром зимой,
брошенным на весы,
После взошла луна, и с четырёх сторон
Ветер строки восьмой остановил часы…
Но понеслись в галоп
все мои двадцать строк
Свёрстанной вкось судьбой,
прочерком вдалеке,
Ветры кричали: «Стоп!
Суд над словами строг!»
…Господи! Я с тобой,
в двадцать второй строке.

* * *

В бешенство ночных гроз
Голос твой давно врос,
В молнии стальной блеск,
В громовой раскат, треск,
В линии косых струй,
В капель стук и в звон сбруй,
В хлесткую ветров плеть…
Горизонт устал тлеть.
Двух десятков стрел блиц, —
Рухнул баритон ниц,
Голоса уже нет —
Только грозовой след…

* * *

Трещит по швам земная кожа
От обезумевшей жары…
И я в твой мир уже не вхожа,
И ты не вхож в мои миры,
Где от меня совсем отдельно
Живёт моя чужая речь…
Мы, существуя параллельно,
Не ищем поводов для встреч;
Не помышляя о возврате,
Мы обрели в душе покой
Плюс одиночество в квадрате
И минус трепет под рукой
От не случившихся касаний,
И минус губ забытый цвет.
И на страницах всех писаний
К задачке той решенья нет…
А есть июль, жара за сорок,
Плюс нам за сорок, минус сон,
И минус дни, как кони с горок,
Без остановок, под уклон…

* * *

Комната в тёмном окне отражается,
Гранью невидимой — в город ночной.
Далее — в ночь, где пространство сужается,
Переходя своей дальней стеной.
Чувств угасающих там продолжение,
Шар фонаря заметался в огне,
В комнате ходит моё отражение
И поправляет луну на стене.
Грустно ли, холодно, весело, просто ли —
Мне никогда его не отогреть…
Старых снегов полинявшие простыни
Где-то за городом. Ровно на треть
Стало расплывчатей изображение —
Там, за холодным, блестящим стеклом
Падает снег на моё отражение,
Пьющее чай в темноте за столом…

* * *

На кончик кисти колонковой
Набрать зелёного ажура,
Замысловатый контур счастья
Изобразить на натюрморте…
Но опрокинутой подковой
Ложится тень от абажура,
И сон своею вещей частью
Толчками мечется в аорте.
На раме с мёртвою натурой
Крик птиц, подстреленных не нами,
И в дольке августовской дыни
Уже заметно отчужденье…
У дня с шершавою фактурой
Не расспросить, как между снами
Мы заблудились посредине…
От забытья до пробужденья
Нам пары вдохов не хватило,
Как не хватило акварели
Для напряжения в аорте…
Весна ещё не отпустила, —
Любовь, рождённая в апреле
Закончилась на натюрморте.

* * *

Ветер, шуршащий шагами прохожих
Вдоль тротуара и памяти возле,
Кромками мыслей потёрто-расхожих
Резал пространство на «до» и на «после»,
Время крошил он и скармливал птицам,
В доли секунд превращая столетья,
Дар предсказанья прощая провидцам,
Вихри событий подхлёстывал плетью.
Линии жизни трещали от ветра
Ветками ломкими, осень, зима ли, —
Падали вниз, не дождавшись ответа
Ветра и кроны — за что их сломали?
В памяти ветра оставшийся дворик
Сверху от дыма расплывчато-синий,
Это ответы сгребающий дворник
Жжёт их в кострах на ладонях без линий.

* * *

Просто так, ни о чём,
обречён ты молчать по ночам
И кричать обречёт в никуда,
в пустоту, просто так,
Обречён всякий раз
возвращаться в начало начал
И прикладывать к ранам
забвения медный пятак.
Анаболиком время
вливается в твой кровоток,
Только боль воскрешает
тобой сотворённый фантом…
И в пространстве трепещет,
едва уловим, шепоток —
Ты от первого вздоха
кричал и молчал не о том.
На глазах поседевший
за окнами тополь-старик
«Я умру на ветру», —
прошумит, проскрипит свою роль…
Как и ты, отмерять не умею
молчанье и крик
И движением стрелок обуздывать глупую боль.

* * *

Случилось что-то? Случился вечер.
Явился август и сыплет медью,
Лилово-жёлтым костюм расцвечен,
Рукой ныряет в карман за снедью,
А птицы рады и так проворно,
Почуяв осень не за горами,
С руки дающей хватают зёрна,
А август дальше идёт дворами.
Ему навстречу мяукнет киска,
Мигнёт трёхгранным глазком зелёным,
Она-то знает, что осень близко,
Что осень рядом. Пахнёт палёным
То ли из сердца, то ли из парка,
Сгорело что-то… Трава, листва ли?
Или рябина пылает жарко?
Любовь моя ли? Зачем скрывали,
Что скоро с нами случится это —
Наступит осень, дымя кострами?
Сгорают чувства, сгорает лето,
Уходит август, кружит дворами.

ЛУННЫЙ СВЕТ

Голый угол. Гол, — луна
В угол ветром внесена…
Света лунного вино
Проливается в окно,
В контур шкафа, в сонный стон,
В строчки стёртые имён,
В странный ситец на стене, —
И стекается ко мне…
На стареющих ветрах
Степь качает детский страх,
Стены стонут, стынь в степи,
Мамин шёпот: «Тише, спи…»
Устоявшийся покой
Смыт струящейся тоской
Света лунного в стекле,
Танцем вазы на столе,
Стихотворной маетой,
Пустотою за чертой.
Ртутно-скользким серебром,
Стуком слева, под ребром.

* * *

День изрядно простужен, безнадёжно раскис,
Нас под вечер на ужин ждёт промозглый эскиз, —
Безучастно и сыро на немом полотне
Ломтик лунного сыра, не доставшийся мне,
Ты упрятал за плоской нереальной стеной,
Струйки, серой полоской, по одной, по одной
Плотно склеены в облик затяжного дождя…
На услышанный оклик обернусь, погодя, —
Медноцветной картины мне почудился зов,
Избегая рутины, начинаем с азов,
Выбирая при встрече потеплее цвета,
Чтоб оранжевый вечер проливался с холста.

* * *

Всё понять я не могу —
Правда ли? —
Звёзды хрупкие в пургу
Падали,
И, прислушавшись к ветрам,
К посвисту,
Ночь бродила по горам,
По` свету.
И не верилось в её
Истинность,
Ночь — лихое вороньё;
Искренность
Звёзд падучих, снега скрип
Нервами.
Полуночный звук охрип.
Первыми
Достучались до небес
Ветками
Сосны старые. И лес
Ветхими
Деревами врос в твоё
Прошлое.
Ночь — лихое вороньё,
Про`жита.

ПОТОМУ ЧТО ЗИМА

Потому что зима — лес спит,
Потому что зима — мир бел,
Потому что зима — дом свит
Из завьюженных дум. Как мел,
Будет белым твой сон, крик, бег…
Потому что зима — сад пуст,
Потому что зима — чист снег,
Потому что зима, шаг — хруст…

Потому что спит лес — зима,
Потому что мир бел — снега`,
По колено в снегу дома,
Потому что сад пуст — пурга,
Потому что пурга — душа
Всюду ищет огня-тепла,
Чтоб, согревшись, ожить, дыша,
Иль с мороза сгореть дотла…

ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

В хвоинках вырубленных сосен
Сорокадневная тоска,
И утомительно-несносен
Табачный выдох лесника,
И звук пилы визгливо-едко
Ещё витает где-то здесь…
Всего по тридцать с шишкой ветка,
По триста метр; выбор есть
Для бедных и крутых сословий
В предновогодней суете…
Ещё печальных послесловий
Не сознают деревья те…
Ещё — огней цветная повесть
И праздника звенящий ком…
Потом тоски и грязи помесь, —
Их выбросят уже потом,
Сухих, ненужных, пожелтевших
В тепле центральных батарей,
По-детски искренне хотевших,
Чтоб мир стал ярче и добрей…
Хотя бы в печку, на растопку
Отдать последнее тепло!
…В родном лесу, позёмкой тропку
Пока ещё не замело.

* * *

Какой очаровательный роман, —
Такой крылатый и такой короткий…
Под парусом твоей косоворотки
Отплыл окаменевший Дон Жуан.
Ты — гость, как гостья, в общем-то, и я,
Как все вокруг, в каком-то смысле, гости,
Собравшиеся вместе на погосте,
Хлебнувшие из чаши бытия
Нектар, бальзам ли, воду или яд, —
Скорее больше не бальзама — яда.
…И губы, прошептавшие «не надо»,
И шёпот тот опровергавший взгляд…
Какой очаровательный роман!
В нём было всё прелестным и учтивым,
Но для тебя он стал бульварным чтивом,
Так, на ночь, от бессонницы… («Шарман»,
«Бонжур, мадам» и прочее…) прочти
Его ещё раз — одолеет скука,
А впрочем, знаешь, вот какая штука —
Нам всё равно с тобой не по пути.

* * *

А там, за плоскостью листа,
Судьбы читаемые строки, —
Два силуэта у моста
И их связующие токи,
И линии наперерез
Дорог, развилок, направлений…
Фонарный свет, обрыв и крест, —
Всё кончено без сожалений…
Прощанье. Сдержанный порыв
Вернуться. Нет, увы, не вышло…
Уже пишу, тетрадь открыв,
Всё, продиктованное свыше.
Неровным почерком слова
Уже написаны в тетради.
А там, за плоскостью, едва
Шепчу: «Вернитесь, Бога ради!»
Но нет, за плоскостью листа
Слов не расслышали в ночи мы,
Два силуэта у моста
Уже почти неразличимы.

* * *

Зимняя рябиновая грусть,
Хлопьев опьяняющий полёт,
В лужицах потрескавшийся лёд
Выучены сердцем наизусть.
Где-то там, на донышке зрачков,
Кажется, ещё сохранены
Бабье лето, утренние сны,
Нити придорожных паучков
На кустах, на думах, на висках.
Зимняя рябиновая власть…
Только б ненароком не упасть,
Эту гроздь, замёрзшую в руках,
Донести до лета, до тепла,
До души неведомых глубин.
Как она безмерно тяжела —
Хрупкая заснеженность рябин…

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЗИМЫ

Уйти в последний день зимы
Из мира льдинок шестигранных,
Искристых дней, морозной тьмы
И образов вечерне-странных.
Сменить бахромчатый наряд
На естество зелёных всплесков…
Весна, незримый шелкопряд,
Плетёт канву для перелесков,
Для парков, для цветов и для
Стихов, проросших из пространства
Последней точкой февраля,
Дошедшего до эммигрантства
Из наших душ, родных ему,
Больших, суровых, снежно-русских,
Необъяснимо, почему
Наговоривших слов французских:
«Шерше ля фам», «лямур», «бонжур»… —
И вдруг захочется вернуться,
В махровый, праздничный ажур
Стекла замёрзшего уткнуться
И в круглом, тающем пятне
Увидеть замыслы и роли, —
Тебя, влекомого ко мне
По собственной и божьей воле.

* * *

Полёт закончился внезапно
Параличом крыла мотора
Для всех, оставшихся вне завтра,
Вне послезавтра. Небо — штора
Иллюминаторного круга —
Вдруг захлебнулось целым морем
И двадцать пять секунд испуга
Оборвались вселенским горем.
Дышала… Умерла… Воскресла
На дне, в обломках фюзеляжа,
Крыла, мотора, пульта, кресла,
Внизу под плоскостями пляжа,
Паркета в купленной квартире,
Где отмечались дни рожденья,
Крестины, свадьба… Пять, четыре,
Три, два, один… и взлёт. Паденье…
Миг… Блиц-обзор событий в мире,
Затем культура, спорт, погода…
Короткий репортаж в эфире.
Молитва, девять дней, полгода…
Цветы не в вазу, не на крышку,
А в море. Кажется, нелепо —
Без мамы выросший мальчишка
Из глины самолёты лепит, —
Моторы, крылья, фюзеляжи…
В его воздушном коридоре
Те лайнеры взлетают даже,
Пока не окунутся в море…

ИЗУМЛЁННОЕ ЛЕТО

Изумлённая боль,
По влюблённому сердцу стекая,
Утомлённые иглы
Ненужных и ранящих слов
Омывала слезой,
Изумлённые кроны лаская
И душистой смолой
Застывая на ранах стволов…
Там ветрам не тесны
Угасающих крон очертанья…
Изумлённому сердцу
Там пить одинокий бальзам…
Там ненужностью слов
Завершились слепые скитанья
Изумлённого лета
По тоненьким струйкам-слезам…

* * *

Ещё неделю назад сосновая ветка
Высохла вся и уже пожелтела…
Почти не звонишь и заходишь редко,
А впрочем, не очень-то я и хотела
Вести разговоры, приличия ради,
За чашкой уже остывшего чая…
Косая трещина на фасаде
Строения, видом своим удручая,
Ползёт змеёй через всё здание,
Кого ужалит — пока неизвестно,
Скорей бы закончилось это терзание
Задушевной беседы, уж очень тесно
В пространстве нашей Вселенной стало,
Ограниченной плоскостями старых привычек.
Из суммы ошибок своих устало
Делаю самый последний вычет —
Пожалуйста, уходи — это более искренно,
Чем творить молитву над засохшим семенем.
У каждого своя правда, но едина истина, —
Такие вот отношения Пространства со Временем!

* * *

«Я возвращаю Ваш портрет…»

Поговорю с твоим портретом,
Да нет, не с тем, что на стене,
А с тем, что мечется во мне
Вопросом, возгласом, запретом
На сон, на утро, на весну,
На время, вытекшее талой
Водой… Опять кажусь усталой
И твой портрет тебе верну, —
Да нет, не тот, что отражён
От глаз моих, впечатан в скалы,
Не тот, что я всю жизнь искала,
А тот, что мной давно сожжён
В костре блуждающей зари —
Вечерней, утренней, случайной…
И лепестком от розы чайной
Я улетаю. Не смотри…

* * *

Твои обветренные губы
Ни слова мне не говорят,
И только трубы, только трубы
Трубят, построенные в ряд,
Так монотонно и надрывно
Шершавой медной хрипотцой,
И непрерывно, непрерывно
Тот звук смыкается в кольцо
Затянутого горизонта
На горле давящей петлёй…
Глотком желанного озона
Твой голос стал бы… Над землёй
Сгустились тучи. Значит, будет
Дождь хлёсток, яростен и груб,
И грома стоголосый бубен
Прорвёт кольцо надсадных труб.
«Твой домик карточный разрушу, —
Не жди, не думай, не зови», —
Так голос твой ворвётся в душу
Жестокой правдой нелюбви.

ТЫ НЕ ВЕРНЁШЬСЯ…

Морозное утро уходит со сцены,
Прищурился полдень от белых полотен,
И ты не вернёшься сквозь стылые стены, —
Ты просто ещё не настолько бесплотен,
Чтоб ветром скользить в беспричинную повесть
О нашей любви, незамеченной… странно,
И ты не вернёшься сквозь облако, то есть
Тебе ещё с ветром соперничать рано…
Прозреньем тумана, изгибами русел
На степень свободы взрослее мы стали,
Мы стали упрямей на гордиев узел,
Разрубленный нами словами из стали.
…Морозное утро, смотревшее в корень,
Пытаясь осмыслить причины поступка,
Уходит со сцены, и вечер бесспорен,
Всегда возвращаясь сквозь стены без стука.

* * *

Он — природы загадка,
Будто лоция птичья,
Перелёт и посадка,
А в глазах — безразличья
Чуть заметен оттенок,
Чуть заметна усталость.
Всё ушло за бесценок,
Ничего не осталось…
Даже чувство полёта
Ограничилось телом,
Исчезающий кто-то
Нарисован на белом
Фоне облака. Снизу
Он почти нереален…
Уходя по карнизу
Из покинутых спален
Он сливался с тоскою
Перелётно-осенней…
Снизу машут рукою
И кричат о спасенье.

* * *

Где-то в прошлом оставить дальний,
Мимолётный раскат грозы,
Вечер, тополь пирамидальный,
Лето — крылышко стрекозы.
Невесомой прозрачной плотью
Возвращаться к голубизне
Вод, и глаз, и небес. И платью
Развеваться. И новизне
Струй озоновых литься в чувства
Отзвучавших когда-то гроз.
Тучам странствовать. Ветру буйство
Усмирять. Лепестками роз
Облетающих таять строкам
Обо всём, что ушло в грозу
Отгремевшую. Ненароком
Не дождинку смахнуть — слезу.
Или всё ж не слезу — дождинку —
Капли смешаны на щеке…
Путать белую паутинку,
Гаснуть сполохам вдалеке…

* * *

Осенью писать о лете,
Глядя в мокрое окно,
О душистом мятном цвете,
О зелёном кимоно,
Что наброшено на плечи
Жизнью пышущих дерев…
Где-то рядом, недалече
Ходит лето. Протерев
Застывающей ладошкой
Запотевшее стекло,
С рыже-огненною кошкой
Взглядом встретиться. Прошло
Или всё-таки осталось
Что-нибудь от этих дней,
Хоть чуть-чуть, хотя бы малость?
Впрочем, надо ли о ней,
Об ушедшей, звонкой, летней,
Замечательной поре?
Неприглядней, неприметней
Стали клумбы во дворе.
Листья вьются, дымом едко
Поднимаясь от костра…
За окном пожухла ветка,
Было лето… Но вчера.

* * *

На ладошке китайского блюдца —
Мандариновая кожура,
Нам с тобой удалось разминуться,
Жизнь, как ты понимаешь, — игра…
Кожуре засыхать, извиваться
И эфирно лелеять мечты,
И, не встретившись, нам расставаться…
Жизнь, как ты понимаешь, ни ты
И ни я, и ни кто-либо третий
Обыграть, обмануть не вольны,
Просто в жизни не выпало встретить
Нам с тобою друг друга. Луны
Ярко-рыжий горячий румянец
Озаряет упрямую ночь…
Вдруг подумалось: ты — иностранец,
И тебе не дано превозмочь
Языковых и прочих барьеров,
Да и я их пройти не смогла.
Между нами окнам и портьеры
Мандариново-лунная мгла.

* * *

Ветром растрёпаны, спутаны волосы,
Чёрные полосы, белые полосы, —
Может, судьба, может, зебра бегущая,
Солнышко тёплое, жаркое, жгущее.
Ветром причёсаны волосы гладкие,
Ягоды горькие, ягоды сладкие,
Где-то и вовсе они ядовитые,
Ягодки-бусинки. Гнёздышки свитые —
Всё до поры, — скоро выпорхнут птенчики,
Ветры улягутся, смолкнут бубенчики.
Волосы выцвели, солнцем палимые,
Были желанные, были любимые,
Были залётные. Были иль не были, —
В матушку-землю, в бездонное небо ли?
Всё до поры. Вот и степи ковыльные —
Белые-белые волосы. Пыльные,
Трудные тропы, пути каменистые,
Ветры бездомные, звёзды искристые…

* * *

Нарисую портрет, может, твой,
может, чей-то ещё,
Я пока что не знаю, где будет
поставлен треножник,
Может быть, у тропы, где так густо
растёт подорожник,
Чтоб залечивать раны. У вывески
«Вход воспрещен!»
Мне, возможно, поставят мольберт,
чтобы сделать портрет.
И войду я в пространство,
куда остальные не вхожи,
И увижу там что-то, что издали
будет похоже
На лоскутик луны, зацепившийся
за минарет.
Посреди виноградин,
где тянется к солнцу лоза,
На скале, на обрыве, у края поставят
треножник,
И я сделаю шаг. И другой,
незнакомый художник
На одном из портретов
твои нарисует глаза.

НЕДОПИСАННЫЙ СТИХ

Ритмом давних разлук
Отстучал невернувшийся поезд.
Недосмотренный сон
Улетел из-под мокрых ресниц.
Неуслышанный звук
Завершил неумелую повесть,
Как неизданный стон
Не зажжённых ветрами зарниц.
Нежный голос затих.
Не допел. Не доплакал. И боле
На перилах моста
Не коснуться желанной руки…
Недописанный стих
Тосковал на заснеженном поле,
На обрывках листа
Мёрзли буквы, осколки строки…
Чтоб мозаику дней
Уложить в недосказанность слова
И молчать, уходя
Навсегда или только на миг,
Он приходит за ней,
Чтобы всё повторить, чтобы снова
На обрывке дождя
Написать недописанный стих…

* * *

Твоя уставшая краса,
Немое облако над чащей…
Рябины огненно-горчащей
Вкус постигают небеса.
Задумчивый тревожный вкус,
Манящий радостью и болью…
Когда зима последний куст
Засыплет инеем, как солью,
Там, у рябинного костра,
Душа оттает в одночасье.
Душе испробовать пора
Вкус одиночества, как счастья.
И чем суровее мороз,
Тем слаще привкус ягод алых
И горечь, будто не всерьез,
Былых невзгод, больших и малых.
На путь земной со стороны
Немое облако взирает…
Там где-то ягоды красны,
Закат там где-то догорает.

* * *

В Лету канувшее лето,
Пир стрекоз и полдень жаркий…
Без обратного билета
В Осень. Осень — город яркий.
В Лету канувшие чувства,
Осень — город многоцветный…
Кто-то милый, нежный, грустный,
Неприветный, безответный,
Безразличный, равнодушный…
Запах травный, терпкий, острый,
Вкус малины, полдень душный —
В Лету. Осень — город пёстрый.
Боль пчелиного укуса,
Полдень знойный, полдень пыльный.
Город яблочного вкуса,
Осень — город изобильный.
Виноград и запах дынный,
Кто-то близкий и далёкий…
Осень. Осень — город дымный,
Осень — город одинокий.

* * *

На какой глубине возникают глубинные мысли
И вплывают в строку серебристыми рыбками слов? —
Но уносил улов на звенящей дуге-коромысле
В оцинкованных вёдрах прочтенья другой рыболов…

К обнажённой душе чешуи ни единая блёстка
Не успела прилипнуть, и впору на берег упасть,
Чтобы просто понять, как сегодня секущие хлёстко
Ветры сжалились, и, слава Богу, не порвана снасть.

И, дождавшись зари, приоткрыв тишину на рассвете,
Волн ритмический пульс к горизонту поманит едва,
Можно снова уплыть в неизвестность забрасывать сети…
На какой глубине сбиты в стайку другие Слова?..

* * *

Берег, водоросли… Камни
Морем выточены гладко.
Над ночными маяками
Ветра лёгкая крылатка
Улетает от беспечных,
От ненужных, от напрасных,
От случайных, бессердечных,
От счастливых и несчастных,
От бессмысленных и диких
Полулиц и полумасок,
От чужих, от многоликих,
От гримас и от гримасок,
И от нот чуть-чуть фальшивых,
И от слов слегка туманных,
И от глаз немного лживых,
И от запахов дурманных,
Улетает в постоянство
Изменяющихся строчек,
В покорённое пространство
Белых чаек-одиночек,
Оторвавшихся от стайной
Повседневности живучей,
Улетает лёгкой тайной
В мир согласий и созвучий.

* * *

Сырой безлиственностью
Рухнул в осень лес,
Смотрящий с пристальностью
В полдень, где исчез
Пестрящим кружевом
Струящийся наряд,
Где вальсом вскружены
Все осени подряд:
И те, что холодностью
Брызгали из туч,
Там мнимой молодостью
Грел последний луч;
И те, что листьям
Отвечали невпопад,
Уже замыслив
Неизбежный листопад.
Там в недосказанности
Предосенних дней,
Как в непривязанности
К прошлому, видней
Лесам, бестрепетно
Смотрящим в небеса,
Как тает временно
Сверкнувшая краса.

ЗЕЛЁНАЯ ЛОШАДЬ

Зелёная лошадь с роскошною жёлтою гривой
Была романтичной и нежной, смущённо-игривой,
Одна доброта и одна лошадиная сила,
Зелёная лошадь воздушные платья носила,
Была она стройной, загадочно-неповторимой, —
Зелёная лошадь, представьте, была балериной.
Её никогда-никогда не впрягали в повозки,
Ареной её танцевальные стали подмостки;
Её па-де-де покоряли сердца, а вращенья, —
Поверьте, достойными были они восхищенья.
Да вот неудача, средь местных танцоров-собратьев
Партнёра, увы, хореограф не смог подобрать ей,
Чтоб мог закружить и подбросить у края настила,
Поэтому изредка лошадь, представьте, грустила…
А в общем, изящна, на щёчках наклеены мушки…

…Открыла глаза и увидела — сено в кормушке,
Со свежим овсом под ногами стояла корзинка,
В душистые зёрна со щечки скатилась слезинка…
На стенке уздечка и сбруя, хомутик и вожжи,
Поодаль — повозка, попона и кнут, и… О, Боже!
И всё понеслось, закружилось в отчаянной скачке…

…Открыла глаза и увидела — белые пачки,
И — слышите, слышите! — музыки звуки старинной,
Зелёная лошадь, представьте, была балериной.

* * *

Полночь в разгаре дня
В пропасти Ваших глаз…
Вам не понять меня,
Мне не увидеть Вас.
Шёпот шуршащих шин
Полуслепых авто…
Кто-то достиг вершин,
И не достиг никто…
Чёткой разметкой трасс
Светится серпантин.
Кажется, здесь как раз —
Лучшая из картин.
Но поворот опять.
Снова, как в первый раз,
Мне на краю стоять
Пропасти Ваших глаз,
Где отражает взор
Неба прорыв без дна.
В хриплом молчанье гор
Я остаюсь одна.
Где-то внизу пробьют
Ровно двенадцать раз…
Полночь нашла приют
В пропасти Ваших глаз.

* * *

Было иль не было пчёл золотых жужжанье
Воспоминаньем о летнем тревожном ливне?
Солнечных зайчиков в гуще листвы дрожанье —
Где-то внутри тебя пульса биенье. И вне,
Вне осознанья вибрация крыл на взлёте,
Вне осязанья тропы медоносной сила…
То, что отпущено, видимо, на излёте.
…Кажется, очень кого-то пчела любила,
Если сквозь ливень стремилась к соцветьям летним
И находила всегда, чем наполнить соты…
Всякий полёт может стать для тебя последним,
Вне объяснений, но для осознанья, кто ты.

ЧЁРНО-БЕЛОЕ ФОТО

Минус пятнадцать вёсен…
Солнце рвётся в зенит.
Тихого плеска вёсел,
Плеска волн не хранит
Чёрно-белое фото —
Глухонемой арбитр…
Очень похожий кто-то —
Только не ты… С орбит
Слышали все планеты
Плеск твоего весла.
Призрачные моменты
Память не донесла.
Чёрно-белое фото…
Минус пятнадцать зим
Только до поворота
Этой реки. Грозим
Пальцем шутливо рыбам,
Скалам на берегу
И облакам, и глыбам…
Всё ещё берегу
Это изображенье —
Вёсел затерян след.
Не было продолженья
Долгих пятнадцать лет…

ОРИГАМИ ИЗ ШАГОВ

Ты — по другую сторону привычки,
И привыкаю я не привыкать,
И твой приход, как шутку, брать в кавычки,
И, белой птицей в небо отпускать.
И, обучась искусству оригами,
Твой каждый шаг сворачивать в мечты,
И полки в детской заставлять шагами —
Журавлики… Зверюшки… И цветы…
А вот кораблик — шаг, что сделан не был
Тобой. Вот — шаг, что был не сделан мной.
Ты — по другую сторону. И мне бы
Шаги привыкнуть мерить тишиной.
Но каждый шаг, что верен был надежде,
Бумажным самолётиком свернуть,
Пустить под высь. Пускай летит. Но прежде
Всё ж по другую сторону шагнуть.

* * *

Светило солнце. И божья коровка
Первым полётом разделила пространство
На «до» и «после» зимы. И кромка
Небес, довершая земли убранство
В лазоревый пояс, на нежно-зелёном
Платье полей, не оставит тропинку
За горизонт. В создании том несмышлёном,
Умеющем только разламывать спинку
На два крыла, возносящих к свету —
До и после рожденья — как это много…
До и после разлуки — прийти к ответу…
До и после войны… Ничего земного
Не останется там, куда уносит время
Эти чёрные точки на оранжево-красном…
Что для божьей коровки земное бремя —
До и после полёта к вратам прекрасным?
Ей бы снова взлетать и взлетать с ладошки,
О добре и о зле ничего не зная.
Подожду тебя я на той дорожке,
Где всегда весна — до и после мая.

ПЕРВЫЙ ОСЕННИЙ ДОЖДЬ

Шаг — и уже войдёшь в мир потрясений…
Летний щемящий дождь — будто осенний…
Там — зелена листва привкусом медным,
И отшумит молва шелестом бледным.
И побредут зонты по тротуарам,
И возвратишь не ты струны гитарам.
И поспешу не я к нам на свиданье
В летних дождей края без опозданья.
Ты в тишину уйдёшь, где накануне
Первый осенний дождь плакал в июне…

* * *

Центральное отопление
Выключено по графику,
Ночь выдыхает инеем
Стылую дымку лет…
Снова до исступления
Смотришь на фотографию,
Взглядом по тем же линиям, —
Прошлого больше нет.
Стены до звона выстыли,
Тлеет окно геранями,
Блик фонаря притронется
К призрачной пене штор.
Фотообоймой выстрели —
Даже, увы, не ранена…
Двести одна бессонница
С тех миновала пор.
Клетчатый плед по-дружески
Тело спасёт от холода,
Памяти вспышкой жаркою
Не растопить камин…
Фото-мирок за городом
Плещется в летней лужице,
Радуга гнётся аркою,
Буйно цветёт жасмин…
Два лепестка оторваны,
Кончились муки адовы…
Кутаюсь в плед по графику
После любой зимы.
Кадрики бело-чёрные
Сжечь на рассвете надо бы.
Двое на фотографии —
Это уже не мы.

* * *

Деревянные шпильки уже отпустили причёску
Развеваться по ветру, встревоженной ноте подобно, —
Си бемоль отзвеневшей цикады, и с ветром внахлёстку
Выдыхаемый мир затихал, и всплывали подробно

От момента зачатия чувства до гибели мысли
Все движения пальцев по шёлку и вспыхнувшей коже,
Иероглифы губ разомкнув ниспадающим мысом,
Ускользал поцелуй в траекторию ветреной дрожи…

Пояском кимоно горизонт развязался, и снова
Как Японское море, качались сплетённые души;
И уже за чертой прозвучавшее главное Слово
Отражалось от скал создаваемой заново суши…

* * *

Не спасут телевизор и чашка горячего чаю
От пульсации чувства в сечениях вен и артерий,
Я немного устала брести по осеннему маю,
Понимая, что зелень на ветках — совсем не критерий
Настоящей весны, и поэтому было б наивно
Полагать, что весна заключается в буйном цветенье…
В половодье реки отпуская кораблик, взаимно
Обретаю желанье кружить в лепестковом смятенье.
Дед Мороз из мультфильма, — похоже, он был настоящий,
Но в бермудских широтах не спас мой кораблик бумажный…
Сообщенье об этом в почтовый опущено ящик
По прошествии века, когда это стало неважным…
И целебного мая достигнув в другом воплощенье,
Без налёта потери, осенней, щемящее-дождливой,
Отпуская весь мир и не думая о возвращенье,
Ощутить эту жизнь, как весну, беспричинно счастливой…

* * *

Зелены и звучащи
Над закатом ветра,
В небе чаще и чаще
Вызревает: «Пора!»

Изречённое слово
Через век отзвучит,
Там, где вянет полова
И полынно горчит,

И над скошенным лугом
Злое воинство кос
Обернётся с испугом
На свершённый покос,

Где, как вышняя сила,
Вызревала строка,
Добрый злак колосила,
Сухостой сорняка…

Прорастая бок о бок,
Под единой росой,
Тот, кто смел и кто робок,
Полегли под косой,

И гранёным отсветом
Из-под среза стеблей
Высекались поэтом
Гулко строчки полей,

И от плевел до пота
Отделялось зерно
Тем, кому для чего-то
Это свыше дано.

* * *

Другие облака, другое море,
Другой рассвет… Кому-то — сразу в пекло,
Кому-то — свет в немыслимых частотах,
Сверхголоса в многоголосом хоре…
Орган ли? Арфа? Солнечнее спектра
Не существует здесь. Как пчёлы в сотах

По капле собирают мёд за лето,
Так дух по капле складывает опыт
В другие города, другие роли,
Другой рассвет… Другой рассвет… С рассвета
Начнётся всё. Опять пчела накопит
Сезонный свой запас. Не будет боли,

А будет Ангел в бело-серебристом,
Он будет рядом таять и искриться…
Он оправдал бы всех к концу недели,
Когда бы оказался он юристом
Там где другой закат и те же лица,
Там, где кому-то — свет в конце туннеля…

* * *

«Возвращаться — плохая примета…»

Ничего о приметах не зная,
По весне возвращаются птицы,
Возвращаться — примета плохая…
Возвращаться… Вращаться… Разбиться

О последний предел в Гималаях,
Навсегда отделившись от стаи, —
Возвращаться — примета плохая,
Если крылья смертельно устали,

Если мысли не вынесут выше,
Если воздух разрежен до жути,
И не взвиться, не вспомнить, не выжить
В том межскальном сквозном промежутке

Между жизнью и звёздным маршрутом,
Между небом и Тем, кто над нами…
Безмятежным сиреневым утром
Возвращайся однажды, родная,

Возвращайся когда-нибудь, мама,
Полетать над проснувшимся летом,
Даже если ещё от Адама —
Возвращаться — плохая примета…

* * *

Мы во власти идиллий,
Одной из двух,
Сладко-розовых лилий
Пьянящий дух, —
В совершенстве букета
Он так хорош!
Жаль, что продано лето
За медный грош,
По травинке, поштучно,
Да с молотка!
Безучастно, беззвучно
Течёт строка,
Ну, а впрочем, чего там, —
Уже не жаль…
За каким поворотом
Найти скрижаль,
Где прописан навеки
Исход иной,

* * *

Последний летний день, не уходи,
Останься навсегда, и будь что будет,
На небе, на холсте, в душе, в груди, —
Невидимый для всех. Тревожный бубен
Пускай звучит печалью сентября
И ветром растекается по кронам,
И клумбами неистово пестря,
На грусть и свет в глазах даёт добро нам,
Пусть бьётся пульс, как дробь дождя в стекло —
Неодолимо и почти жестоко.
Бесспорно то, что лето утекло
В земную глубь. Венозного оттока
Не избежать деревьям и кустам…
Из общей хляби вырвавшись наружу,
Последний летний день, останься там,
Где я тебя зимою обнаружу.

* * *

Золочёная уздечка
Для игривого коня,
А для милого сердечка —
Золотые краски дня.

Конь, похоже, не объезжен,
Сноп огня из-под копыт,
Путь к душе моей заснежен,
Милым напрочь позабыт.

На ветру взметнётся грива,
Конь закусит удила,
И красива, не красива —
Не любима, не мила.

Белой пеной припорошен,
Конь от бега сам не свой,
След завьюжен, всадник сброшен
Там, в пустыне снеговой.

День уже пошёл на убыль,
Побледнел, сошёл с лица,
А коню — всё бег да удаль,
Да просторы без конца.

* * *

Из центра планеты горячая лава в два счёта
Затопит твой мир, только кошка по краю карниза
Сбежит и спасётся. С трёхмерной системой отсчёта
Случится такое! — Не будет ни верха, ни низа,
Ни правой, ни левой сторон. А вокруг, в атмосфере,
Сольются и годы, и мысли, и пламя, и воды;
Не будет ни яви, ни сна, лишь пространство потери
Тебя завращает, вливаясь в пространство свободы.

* * *

По берегу лета,
По самой по кромке,
Дойти до рассвета,
Где всплески негромки,
Где шлёпает в ливнях
Походкой беспечной
Бродяга счастливый
С котомкой заплечной.
В котомке всего-то
Краюха и фляжка,
И стала от пота
Солёной рубашка.
От вспышки, от света
До эха раската
По краешку лета,
Дойти до заката.

* * *

Сквозь тусклый свет мерцающего дня
Осеннего над звоном колокольным
Уносит журавлиная родня
Воспоминанья тёплые. Стекольным
Холодным светом стынущей земли
Да островками огненного леса
Отмечен путь. И вот уже вдали
Воспоминанья тёплые. Повеса,
Гуляка-ветер им метнётся вслед,
Да только где ему догнать былое…
Тот журавлиный клин сошёл на нет
За горизонтом где-то. Золотое
Крыло погасло. Только листьев жар
Багряно-жёлтый где-то снизу тлеет,
И не догнать вращающийся шар…
Воспоминанья тёплые лелеет
Гуляка-ветер в ветреной душе
О летних днях и о полёте вольном,
Махая вслед исчезнувшим уже
Тем журавлям над звоном колокольным.

* * *

Раз не дано им старости,
Значит, и детства нет…
Тлен их тел не касается —
Нерастлеваем свет.
Усталости нет и возраста
В доме прозрачных крыл,
Там для бессмертья попросту
Нет никаких мерил…
Удел их — глядя без зависти,
Как пепел календарей
Ветры сметают запросто
С рухнувших алтарей,
Петь в одеянье облачном,
Им, не дающим тень,
Петь, сокращая полночь нам
И продлевая день…
Дан им небесной пищею
Наших любовей мёд,
Кто ж им старухой нищею
Горькое подаёт?
Нам ли очеловечивать
Непостижимый час?
…Ангелам делать нечего
Там, где не станет нас.

* * *

Откуражилось лето, не зная кручины,
И отхлябила осень распутицей серой,
И на поле судьбы дали всходы причины,
Что посеяно — всё проросло полной мерой.
Эту ниву пожну я сама, в одиночку,
И хлеба испекутся из выросших зёрен,
И вкушать мне придётся от них по кусочку,
Будет бел ли тот хлеб. Или сер. Или чёрен.



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.