ПРОВИНЦИЗДАТ

Андрея охватило возбуждение… нет, не лихорадочное, а то, что подстёгивает игрока в напряжённой шахматной партии. Материальный перевес на стороне соперника, вражеские фигуры нагнетают давление на короля. Нужна какая-то неожиданная комбинация, которая внесёт разброд в ряды противника, собьёт с толку, поставит в тупик…

Ну, положим, какую бы чушь они ни несли на этом внеплановом партбюро, он найдётся что им ответить, но как извернуться в почти проигранной позиции?..

Да очень просто! Навязать им контригру, заставить беспокоиться о собственной шкуре!..

Обычно Андрей перед любой аудиторией выступал в жанре импровизации, без всяких заранее заготовленных бумажек, но тут — особый случай. Чтобы волнение ему не помешало, чтобы ничьи реплики не сбили с мысли — нужна домашняя заготовка, не зря ж он писатель! Придётся использовать приём стилизации да подобрать доступные их пониманию термины и словесные блоки.

Он достал блокнот — и перо понеслось по бумаге…

В директорский кабинет Андрей вошёл уверенной и непринуждённой походкой. Поздоровался, бегло огляделся — и увидел стул в дальнем от начальственного стола углу кабинета. Приготовленная для него скамья подсудимых? Пусть будет так. Он небрежно опустился на стул, откинулся на спинку, закинул ногу за ногу — и ощупал заветный блокнот.

Председательствовала почему-то Монахова, а Неустоев сидел сбоку с отрешённым по обыкновению видом.

— Андрей Леонидович, — глухо начала Зоя Ивановна, — мы пригласили вас на партбюро, чтобы выслушать объяснение вашего вчерашнего безобразного поступка на профсоюзном собрании. Вы в присутствии беспартийных членов нашего коллектива допустили высказывания, направленные против линии партии. Чем вы можете объяснить свой антипартийный поступок?

Ага! Теперь, стало быть, слово за ним. Тем лучше!

Андрей встал, глубоко вздохнул, открыл блокнот и — громко, чётко, выразительно — начал читать:

— Как информировал меня секретарь нашей партийной организации, а теперь любезно подтвердила многоуважаемая Зоя Ивановна… — полупоклон в сторону Монаховой (относящейся к ней вставки в заготовке, разумеется, не имелось), — я вызван на заседание партийного бюро для того, чтобы дать объяснение сказанному мною на вчерашнем собрании.

Возможно, постороннего человека, не знакомого с порядками, царящими в нашем издательстве, сам факт такого вызова привёл бы в недоумение. Почему следует объяснять элементарные вещи: член коллектива имеет своё мнение, которое он и высказывает в соответствии с правом, предоставленным ему советской конституцией? Потому, что это мнение не совпадает с мнением директора и некоторых членов партийного бюро? Но и устав нашей партии даёт право и вменяет в обязанность коммунисту открыто высказывать своё мнение, отстаивать его, а также открыто критиковать любого члена партии, независимо от занимаемого им поста.

Итак, повторяю, постороннего человека подобная постановка вопроса могла бы удивить. Но то — постороннего. Меня же это не удивляет. Не удивляет оттого, что те лица в издательстве, которые моё пребывание в коллективе по многим причинам считают для себя неугодным, попытались найти повод, чтобы обвинить меня в несуществующих грехах и сделать первый шаг по устранению меня из коллектива. Подыскивается предлог для того, чтобы расправиться с коммунистом, который осмеливается открыто критиковать порядки, существующие в коллективе, неблаговидную деятельность некоторых членов партийной организации, а также высказывает несогласие со стилем и методами работы партийного бюро, противоречащими современным требованиям и установкам Центрального Комитета партии, его Политбюро и Генерального секретаря.

К сожалению, мне, по не зависящим от меня обстоятельствам, не удалось присутствовать на отчётно-выборном партийном собрании, где я собирался выступить и показать неудовлетворительность работы нашей партийной организации. Как раз в тот период я был в трудовом отпуске. И, к ещё большему сожалению, за истекшее с той поры время мне ни разу не удалось выступить и на последующих собраниях, поскольку ни на одном из них не рассматривались вопросы внутрииздательской жизни, а они давно назрели.

Это ли не показатель прямого невыполнения требований ЦК о направленности партийных собраний на первоочередное рассмотрение вопросов повседневной производственной деятельности? Не выполняет наша парторганизация и установок Комитета на повсеместное развитие критики и самокритики, на внедрение гласности. Мы регулярно читаем и слышим по радио и телевидению сообщения «В Политбюро ЦК КПСС», и в то же время рядовые коммунисты издательства понаслышке узнают о том, что происходит в нашем партийном бюро.

Так, когда я предложил на партийном собрании, прежде чем утверждать план работы на год, дать возможность каждому коммунисту внимательно изучить его, чтобы внести в него свои предложения, членом партбюро Монаховой в ответ было заявлено, что этого делать не нужно, что достаточно того, что план обсудила комиссия во главе с нею.

Когда на партбюро разбирался вопрос о моральном климате в редакции художественной литературы, от обсуждения были отстранены члены этой редакции, в том числе и член партии. Причём о ходе этого обсуждения я был проинформирован спустя длительное время. В результате на заседании партбюро в моё отсутствие были допущены и занесены в протокол клеветнические измышления в мой адрес, в частности со стороны заместителя секретаря парторганизации Викентьевой.