ПРОВИНЦИЗДАТ

Система редсоветов была ещё одной странностью издательской жизни. Казалось бы, в штате Провинциздата квалифицированный редакторский состав (о чём с гордостью заявлял когда-то на Дне качества Шрайбер), мало того — каждая рукопись ещё и рецензировалась нанятыми для этой цели людьми со стороны (чаще всего членами Союза писателей, для которых это служило неплохим подспорьем к гонорарам), так нет же — зачем-то понадобилось, чтобы планируемые к изданию рукописи получали ещё и предварительную общественную, так сказать, оценку — этим самым редсоветом.

В работе поэтического редсовета Андрею уже поучаствовал. В ряду других там обсуждалась и вытащенная им на свет Божий рукопись друга-поэта. Она, кстати, получила одобрительные отзывы от «ребят с Пушкинского» (так называли в обиходе членов писательского союза, расположенного на одноимённом бульваре) — и что же? Да ничего! Выяснилось, что Бледенко категорически запретил включать её в проект плана. Какая ж цена тогда этому общественному органу?

А одобрительной оценки своей рукописи от имеющегося состава редсовета по прозе, куда входили не только явные союзники Васильев и Дед (впрочем, Дед сейчас хворал, и его вряд ли будут тревожить); не только имевшие с ним прежде дело Золотарёв, Суперлоцкий, Мурый, но и всё еще сомнительный Кныш, и уж бесспорно настроенный против Казорезов, — Андрей вряд ли мог ожидать. Однако ж деваться некуда — пусть обсуждают, коли так принято.

Послепраздничная неделя выдалась куда веселее самих праздников. Сначала она подарила Андрею дистанционную поддержку друга. В «Литеженедельнике» вышла его статья о молодой критике, где первым в ряду перспективных авторов Подонья значился Андрей Амарин. В Провинциздате наверняка читали эту статью, но никаких откликов Андрею услышать не привелось. Зато в писательской организации она вызвала ого-го какой резонанс, но узнал об этом он не сразу, а лишь после редсовета.

Но ещё важнее оказалась новость, полученная от Анатолия. Столичный редактор, даже не читая переданную ему рецензию, объявил: коли такой видный писатель рекомендует Амарина и считает, что после доработки рассказы готовы к публикации, то книга Андрея будет включена в план наступившего года… А через несколько дней он получил конверт увеличенного формата, откуда выпал первый в его жизни издательский договор! Так что на этом фоне редсовет становился мелочью, не заслуживающей внимания.

Однако результат обсуждения на редсовете превзошёл его самые оптимистические прогнозы: все — исключая, естественно, Казорезова — единодушно высказались за скорейшее издание его книжки, причём в большем, чем представил автор сборника, объёме. Казорезову же пришлось вроде как оправдываться перед остальными: мол, он в своё время рецензировал рукопись и менять мнение не может из принципа.

— Да всё понятно, Анемуша, — лениво ответил ему за всех Кныш, и на том процедура закончилась.

Когда остальные разошлись, у Андрея состоялся разговор с задержавшимся специально Васильевым. Они вышли на лестничную площадку.

— Ну что, Андрей Леонидович, вас можно поздравить? Сплошные удачи. На каждом шагу только и слышишь — Амарин, Амарин…

— Спасибо на добром слове, — озадаченно отозвался Андрей. — Но я не совсем понимаю…

— Так у нас же вчера в Союзе собрание было. Пётр Власович целую речь посвятил вашей личности.

— С какой такой радости?

— Статья вашего друга о провинциальной критике с упоминанием имени Амарина вызвала болезненный ажиотаж в нашей среде. Товарищ Бледенко, причём в присутствии высоких курирующих персон, громогласно возмущался этой статьёй и сыпал грозные филиппики в адрес всех упомянутых лиц, но главным образом — в ваш.

— Вот странно! Мне казалось, что статья совершенно безобидная — и уж к Бледенке точно никакого отношения не имеет.

— Нет, Андрей Леонидович! Он как раз решил, что очень даже имеет. Тезисно его обвинения сводились к следующему: как это так! Прославить на всю страну не членов Союза, не имеющих книг крытиков, в то время как ни словом не упомянут выдающийся крытик и литературовед современности Серафим Ильич Крийва? Амарин же вообще человек «некомпентентный», правление уже писало письмо директору Провинциздата с требованием убрать его из редакции художественной литературы, однако сие до сих пор не сделано…

— Когда это они писали такое письмо?

— Да ещё осенью. Разве вы не знали?

— Понятия не имел…

Так вот почему директор добивался от него заявления по собственному желанию! На него давили из правления!

— А ещё вкупе с Индюковым в апком телегу погнали…

— Выходит, со всех сторон обложили… — пригорюнился Андрей.

— Так что бдительности не теряйте, — предостерёг Васильев. — Итогом редсовета тоже не шибко обольщайтесь. Вон вашего друга-поэта редсовет единогласно рекомендовал — а Пётр Власович ни в какую.

— На него-то из-за чего взъелись?

— Папа запретил. Он же сын Серафима Ильича, разве вы не знали?

— Знал, конечно. Но чтобы отец родному сыну рогатки ставил — как-то в голове не укладывается. Хотя они ж вместе тыщу лет не живут.

— Серафим Ильич считает, что сын подрывает его авторитет главного ГПКведа — своими скандальными публикациями и шумом в центральной прессе по этому поводу.

— Но я всё равно попробую пробить его сборник.

— Попробуйте, Андрей Леонидович, но боюсь, ничего у вас не получится.