ПРОВИНЦИЗДАТ

Лошакова сидела спиной к двери директорского кабинета, её смятение и негодование метафорически выражал взъерошенный затылок.

— Присаживайтесь, Андрей Леонидович, — сухо пригласил директор.

«Начало сценария однотипное», — отметил про себя Андрей.

— Андрей Леонидович, — негромким сипловатым тенором продолжал дир, — Камила Павловна жалуется, что вы её оскорбляете.

— Не могу согласиться с этим утверждением, — спокойно ответил Андрей.

— Он обвинил, что я лгу умирающему Бекасову, — вдруг плаксиво загундосила Лошакова. — Я, я забочусь о тяжелобольном человеке, его нельзя расстраивать, а он — он меня оскорбляет, угрожает (Андрей встряхнул головой в недоумении: угрожает? Чем? Когда?)… Я забочусь о тяжелобольном человеке, — тупо повторила она, — это… это ложь во спасение! — выпалила она с мелодраматическим надрывом… (Ого, изумился Андрей, — какие мы выражения, оказывается, знаем, вот так да!)

Лошакова запнулась, а он молчал, твёрдо решив отвечать только на директорские вопросы — чтоб не дать втянуть себя в базарную склоку. Но дир взглянул на Андрея вопросительно, что следовало расценить как призыв высказаться по поводу лошаковской тирады.

Андрей снисходительно полуулыбнулся директору, как бы намекая тому, что оба они, неглупые мужики, понимают: нельзя всерьёз принимать неуправляемые женские эмоциональные выплески.

— Насчёт угроз — это, вероятно, художественная гипербола — я бы счёл ниже своего достоинства угрожать женщине; а что касается оскорблений, — по-моему, Камила Павловна сама себя оскорбляет собственной ложью.

— Вот, вы слышите? — сдавленно визгнула Лошакова.

— И уж никакой логики, — невозмутимо продолжал Андрей, — невозможно найти в утверждении о спасительности такого обмана. Ничего себе забота о человеке: сначала заживо похоронить автора — чем ещё можно объяснить исчезновение его книги из плана? — а потом врать ему — да ещё как убедительно, тыча пальцем в несуществующую строчку, — что всё в порядке, можно не волноваться.

— Андрей Леонидович, — увещевающе заполнил паузу дир, — Камила Павловна действовала из лучших побуждений.

— Книгу из плана выкинули тоже из лучших побуждений?

— Нет, вы видите, как он разговаривает — как он даже с вами осмеливается разговаривать! — трагически простонала Лошакова.

Дир пригладил один из торчащих над затылком вихров (второй по-прежнему щетинился антенной) и растерянно повёл глазами с Андрея на Лошакову и обратно.

Андрей тем временем попробовал выяснить, пользуясь присутствием их обоих, какое же решение принято по его докладной:

— Никифор Семенович, вот, кстати, пока Камила Павловна здесь, могу я узнать, что будет с моей рукописью?

— Я сделал Камиле Павловне замечание за нарушение нормативных сроков. В ближайшее время она вам даст ответ.

Андрей скептически улыбнулся.

— Так я могу идти? — спросил он, — надо же готовиться в командировку?

Лошакова встревоженно посмотрела на директора.

Тот замялся, потом кивнул.

— Идите, Андрей Леонидович, старайтесь держать себя в рамках — не надо обижать Камилу Павловну.

— Её обидишь, — пробурчал себе под нос Андрей и, брезгливо передёрнув спиной, направился к двери.

Трифотина с хищной жадностью набросилась на Андрея с расспросами — видно было, что она изнывает от любопытства.

— Что там, начальница наша, директору наябедничала? Что там у вас с ней стряслось?

Андрей с неохотой вкратце рассказал, из-за чего вскипятилась Лошакова.

Трифотина сочувственно зачмокала.

— Ай-я-яй, какая наша девушка заботливая! Вы ж понимаете — у неё только нужные авторы в почёте. Был Бекасов здоров — такая уж понимающая, участливая, а как со счетов списали — зачем он ей нужен, какая с него прибыль? Вы её ещё не знаете, Андрей Леонидович, — она без шкурного интереса никому помогать не станет. Ну, а директор небось её защищал?

— Да так… — неопределённо промямлил Андрей.

— И всегда будет на её стороне! Она же тут главный человек в издательстве, шахиня, без неё что директор, что главный — ни одного вопроса решить не могут. Она да ещё Зоя Ивановна.

— А почему ж так? — с более активным интересом спросил Андрей.

— Ну, Зоя Ивановна — понятно: у нее апком за плечами, а наша девушка… У неё, во-первых, папочка, профессор кислых щей…

— Какой профессор?

— Да Бельишкин, Пал Матвеич.