ПРОВИНЦИЗДАТ

«Потрясающе! — изумился Андрей. — Что за ворожба!» — он своими глазами видел, что Бекасов выкинут из плана, знал, что Лошакова преподносит дышащему на ладан Мартыну беспардонную ложь и сама знает об этом не хуже Андрея, как и о том, что Бекасов не видит её для пущей убедительности ткнутого в несуществующий пункт пальца, — так для кого же этот камуфляж — для самой себя, что ли?..

Впрочем, он догадывался, что существует особая порода людей, для которых постоянная ложь — привычка, и настолько укоренённая, что они сами каким-то мистическим образом не отличают её от правды. Но ему так и не удавалось осмыслить, как же можно вот так явно, ничуть не смущаясь, называть чёрное белым да ещё и, похоже, едва ли не искренне верить собственной лжи.

Всё-таки разговор Лошаковой с Бекасовым так подействовал на Андрея, что он не удержался от едкого замечания, когда обманутый Бекасов положил трубку:

— Как же так, Камила Павловна? Вы только что о совести упоминали и через минуту так непринуждённо и убедительно, — как бы это помягче выразиться, — дезинформируете тяжело больного человека… Надеетесь, он долго не протянет, никто вашу, кхм, дезинформацию не разоблачит — это понятно, но совесть-то тогда при чём?..

О!.. Быть может, бессознательно Андрей и провоцировал собеседницу на какой-то срыв, но такой злобы и ненависти, такой вспышки скрытой до того момента ярости он не ожидал.

— Встать! — истерически возопила она.

Ох, как он ощутил в этот миг просто физическое давление хлынувшего на него потока чёрной энергии, от которого его собственный адреналин брызнул в моментально загустевшую кровь, заставив сердце споткнуться, подмышки увлажниться, а кончики пальцев завибрировать в синхроне с подколенными чашечками, — но силы этой чисто физиологической реакции отнюдь недостало, чтобы заставить его потерять выдержку. Он прерывисто вздохнул, напряжённо улыбнулся и — поймал промельк яркой картинки из давней армейской поры, когда разъярённый замполит Коршун пытался взять его на горло, распекая за какую-то провинность, а он без особой натуги задавил этого плюгавого трусливого комиссаришку мощью своего баритона так, что на следующий день начальник штаба, презиравший своего политрука, с уважительным удивлением и даже некой завистью якобы журил молодого лейтенанта за его непочтительный по отношению к идеологу тон… Его ли, кто выстоял под ножом соседа-рецидивиста, выбьет из седла злоба истеричной бабы?..

— Встать, я вам сказала! — почти на визге выкрикнула Лошакова.

— Вам бы в гестапо служить, Камила Павловна, — с укоряющей улыбкой тихо заметил Андрей, выдержав небольшую паузу. — Я, конечно, зимовать здесь не собираюсь, но встану не по вашей команде, а просто потому, что сидеть тут не очень-то удобно. К тому ж и присел я сюда по вашему приглашению. Впрочем, вы меня не очень-то удивили своей непоследовательностью: это вполне в вашем логическом стиле — сначала позвать человека, а потом орать и требовать, чтоб он ушёл, — и Андрей спокойно и размеренно вернулся за свой стол, не спеша опустился на стул и склонился над рукописью Кныша.

Лошакова с минуту сидела, бурно вздымая грудь, затем, прыжком огрузневшей пантеры, метнулась из-за стола, притормозила, процедила угрозу:

— Мы с вами в другом месте поговорим, — и, на следующем рывке в сторону двери с естественной неизбежностью зацепив провод, грохнула на пол телефонный аппарат, затравленно дёрнулась, как запутавшийся в силке хищник, с трудом выпростала ногу, оглянулась, как бы раздумывая, поднять его или нет, в отчаянье махнула рукой, будто стукнула невидимый баскетбольный мяч, развернулась к двери, в два подскока достигла дверного проёма, где в то же самое мгновение обозначился овальный контур Трифотиной с двумя огромными туго набитыми хозяйственными сумками.

С нечленораздельным урчаньем, полуразвернувшись (Неонилла Александровна прытко сместилась в сторону), Лошакова выпихнулась в коридор, а Трифотина, одышливо сопя и причмокивая, испуганно вопросила:

— Что это… наша девушка… как скипидаром подмазанная? Это вы её так… накрутили… — Проковыляла к своему столу. — И телефон на полу — всё ясно. Что тут у вас — очередная дискуссия состоялась?

— Да вроде того, — неохотно отозвался Андрей.

Трифотина покрутила головой и принюхалась, как следопыт, пробующий по одному ему ведомым приметам определить, что произошло. Внимание её привлёк не вровень задвинутый в ряд том «Мури».

— Опять насчёт Казорезова спорили?

— В том числе, — уклонился от подробностей Андрей.

Роясь в недрах бездонных своих сумок, Трифотина продолжала допытываться:

— Говорила, что работать с ним надо, помогать? Сама вон — наплодила полный шкаф графоманов — и у всех в соавторах. Один Самокрутов покойный без её помощи справлялся… — Трифотина загадочно улыбнулась. — Вы её ещё не знаете, Андрей Леонидович, наша девушка ох не промах! Двадцать лет назад она такая передовая была, над Солженицыным слёзы лила, а потом поняла, что к чему, и как-то мне проговорилась: «Надо, Неонилла Александровна, от этой жизни побольше урвать, второй не будет», — ну и пошла с тех пор вразнос… Главное — хапнуть побольше…

Откровения Трифотиной оборвало появление Маруси:

— Андрей Леонидович — к директору.

— Держитесь, — напутствовала его Неонилла Александровна.