ПРОВИНЦИЗДАТ

— Да не с переводчиком! С автором! Он к нам пришёл и требует гонорар!

— Но ведь он… давно умер?.. — неуверенно возразила Лошакова и с надеждой повернулась к Андрею: может, тот что-то понял?..

— Я, признаться, не слышал, чтобы Рэй Брэдбери умер. Надеюсь, что он в добром здравии. Но вот насчёт того, что он сам пожаловал за гонораром, я, откровенно говоря, сомневаюсь, — деликатно высказался Андрей и закусил губу, чтоб не рассмеяться: речь шла не иначе как о том чокнутом, с которым он столкнулся на лестнице.

— Да он у нас в бухгалтерии сидит! — завопила Хухмина, — вот его заявление. — Она протянула Лошаковой какую-то бумажку.

Через плечо начальницы Андрей прочитал:

Прошу выдать гонорар за мою книгу «451° по Фарен-Гейту».

«Чегой-то он Фаренгейта через дефис изобразил? — удивился Андрей. — А, ну да: на обложке ж перенос — вот он и перекатал один к одному».

До Лошаковой, наконец, что-то дошло.

— Елена Борисовна, да это какой-то жулик! Гоните его в шею!

— Но он же сказал, что это он Рэй Брэдбери! — не сдавалась Хухмина.

— А если он скажет, что Пушкин?! — вспылила Лошакова.

— Так что же делать? — всплеснула руками Хухмина.

— Елена Борисовна, а вы у него документы спросите, — посоветовал Андрей.

Хухмина непонимающе взглянула на Андрея, потом в глазах у неё мелькнул проблеск мысли, и она рванулась к двери…

Происшествие несколько разрядило предгрозовую атмосферу в редакции. Лошакова даже слегка повеселела, и Андрей расслабился.

— Андрей Леонидович, — совсем уж добродушным тоном продолжила прерванный разговор Лошакова, — скажите, что вы против меня имеете?

Андрей на секунду задумался, прежде чем ответить на этот неожиданный вопрос, и, видно, этого времени оказалось мало, чтобы обдумать все нюансы ответа и возможные его последствия, а из привычки к точности он начал не с самого главного и существенного (то есть с принципиального своего несогласия с той политикой, которую проводит Лошакова как заведующая редакцией художественной литературы, тиражируя серость и посредственность и отвергая всё самобытное и незаурядное), а в хронологической, что ли, последовательности. Это была тактическая ошибка, которая обошлась ему дорого, но мог ли он предусмотреть всё заранее?..

— Я против вас ничего не имею, Камила Павловна, скорее, это вы что-то против меня имеете, если судить по вашему отношению к моей рукописи.

Лошакова изобразила непонимание, и он стал подробнее объяснять, что имеет в виду:

— Вы получили рукопись и удосужились прочитать её только после моего обращения к директору, нарушив нормативные сроки прохождения; вы, имея две одобрительные рецензии, предъявили мне требования по доработке, с которыми я не был согласен, а когда я всё-таки их выполнил, снова на неопределённый срок отложили её в долгий ящик. Могу ли я расценивать всё это иначе, как нежелание издавать мою книжку?..

— Так, значит, всё дело в вашей книжке? — как бы уясняя что-то для себя, уточнила Лошакова.

— Да нет, не только, конечно, в книжке. С этого просто всё началось. По отношению ко мне я увидел, как вообще обращаются в Провинциздате с начинающими авторами — морочат им голову, какие-то нелепые требования предъявляют. Разве только во мне дело! А, например, Корзинкин? Год назад напечатали повесть — всем хороша была, а теперь зачем-то заставили переделывать — где ж тут логика… Графоманов всяких плодите, бездарного Казорезова терпите. Мало того, что эту жуткую «Мурь» издали, которую ни один нормальный человек читать не будет, — так теперь с «Ломбардом» этим: Главк и тот потребовал из плана исключить, а вы ему на какое-то пересоставление отдаёте…

Лошакова нервно вскочила и зачем-то подошла к окну. Пощупала ручку кондиционера, но так и не решилась его снова включить, затем протянула правую руку к своему шкафу, провела пальцами по корешкам и ухватила толстенный грязно-серый томище.

— Что вы знаете?.. — какая-то искренняя вроде бы горечь просквозила в её тоне. — Да от нас первый секретарь апкома требовал роман о Котлоатоме, да я десять раз заставляла Анемподиста переделывать, да я сама целые куски за него переписывала! (конгениальный соавтор, мелькнуло у Андрея) — она резко впихнула книжищу обратно на полку. — Ладно, — лицо её забавно сморщилась, приняв какое-то растерянно-щенячье выражение, — пусть это будет на моей совести…

Тут её неожиданное покаянье прервал телефон; потеснив Андрея коленями, она сняла трубку и угнездилась на своём сиденье.

— Мартын, — радостно заворковала она, расплываясь лицом, — как ты себя чувствуешь?.. Мы тут все так за тебя переживаем… — «Доходяга Бекасов, — догадался Андрей. — Скрипит ещё, а его тут уже, считай, отпели…» — Всё в порядке, ты в плане выпуска… Да кто тебе такое сказал?! — возмущённый рокот в голосе. — Как это нет? Вот, уточнённый план у меня на столе, — она суетливо зашелестела страницами. — Вот, пожалуйста, в разделе детской и юношеской литературы: Мартын Бекасов, «Колобродь», тридцать печатных листов, — и для убедительности она ткнула пальцем в одну из позиций плана.