ПРОВИНЦИЗДАТ

Бухгалтерия помещалась в крайней комнате третьего этажа, над кабинетом Цибули. Была она общая для Провинциздата и «Подона», — видимо, поэтому подонцы и потеснились, допустив некоторую экспансию со стороны издателей.

Крохотным предбанничком к бухгалтерии приткнулось ещё так называемое машбюро, состоящее из старшей машинистки Виктории Ксенофонтовны Свекольниковой и её подчинённой Тани. Свекольникова работала в Провинциздате чуть ли не с его основания, мастерство её было феноменальным: она печатала вслепую, с виртуозной ловкостью, с невообразимой быстротой и, что особенно восхищало Андрея, почти без помарок. Таня тоже работала хорошо, но до Виктории ей было далеко.

Андрей пронырнул простреливаемое очередями двух электрических пишмашинок пространство и попал в бухгалтерию.

Здесь сидели три женщины: плановик, старший бухгалтер и кассир, и их орудия труда представляли собой более высокую ступень технического прогресса в сравнении с директорскими счётами: перед каждой мигала зелёными цифирками отечественная чудо-машинка «Электроника». Однако видимое действие на каждую женщину она оказывала по-разному.

Зав плановым отделом Наталья Васильевна Ныркова будто подзаряжается от машинки энергией, бодростью и жизнерадостным здоровьем — зрелой красой от неё так и пышет; а вот старший бухгалтер Елена Борисовна Хухмина — наоборот: «Электроника» словно от неё получает питание для своей жизнедеятельности — чахлая бледность и даже некоторая жертвенная измождённость отпечатались на её тонком лице со следами увядающей, разумеется, красоты на щеках и, естественно, остальной его площади. Кассир же Эмма, которая лет на восемь моложе своих коллежанок, как бы соединяет в себе несовместимые, казалось бы, особенности внешности той и другой: она крепка, налита щедро плотью, как Наталья Васильевна, и в то же время бледна, блёкла и словно выцвела от времени, как Елена Борисовна, — так что долгое время Андрей полагал всех трёх дам из бухгалтерии ровесницами.

Все они практически всегда, когда их доводилось видеть Андрею, отрешённо парили, нависая над своими столами, и самозабвенно что-то считали, считали, считали, пересчитывали, записывали, проверяли и считали опять.

Что считала кассир Эмма, догадаться было несложно, потому что два раза в месяц, а сверх того раз в квартал (премия) плюс к тому самый общелюбимый раз в год (тринадцатая) каждый провинциздатец и подонец, мусоля купюры, получал неопровержимое подтверждение незряшности кассирских счётных упражнений, а вот какие цифры выдавливали из своих аппаратов две другие сотрудницы бухгалтерии (плановика Ныркову обыденное сознание включало в их число)?..

Мало-помалу Андрей понял, что Наталья Васильевна составляет планы, но планы с такими загадочными названиями, которые простого смертного могли довести до умопомрачения. Ну ладно, у Андрея было филологическое образование, а вы, например, если у вас менее гуманитарное, знаете, допустим, что такое нормативная чистая прибыль? И чем деньги из фонда материального поощрения отличаются от таковых из фонда заработной платы? Знаете?.. Хорошо — так, может, вы тогда ещё и объяснить сумеете, куда девается прибыль от выпущенных издательством книг, ежели Андрей за квартал сдал в производство рукописи, что принесут миллион прибыли издательству, а массово-политическая редакция на пятьдесят тысяч дала убытков, а редакторам и там и там заплатили по сто сорок рублей в месяц? Тоже знаете? Ну и как, у вас ум за разум от таких фокусов не заходит? Вот вам и Наталья Васильевна! Нет, будь Андрей хоть семи пядей во лбу, такая арифметика не пришлась бы ему по зубам. А если вспомнить ещё план по количеству названий, план в условных печатных листах, в условных краско-оттисках?..

Чем занималась Елена Борисовна, Андрей понял быстрее. Елена Борисовна начисляла — авансы, получки, отпускные, премии, тринадцатые и прочие выплаты. Но главное — она ведала гонорарами. И если б с этой наукой ознакомился человек, далекий от литературных проблем, он счёл бы это священнодейством, а то и магией.

О магическое слово гонорар! Главный двигатель отечественной словесности! Лиши её гонораров, и останутся в ней лишь истинные художники да бескорыстно-наивные графоманы, и сразу видно станет, кто есть кто и что почём. А после — намного, разумеется, после: когда все, кому положено, поймут, что искусство создаётся единицами, а не эскадронами и ротами и приравнять перо к штыку значит напрочь уничтожить саму возможность творчества, ибо оно по определению акт созданья, — тогда и решить, как вознаградить художника: то ли так, как это заведено в цивилизованном мире — на коммерческой основе, то ли — раз уж заявлена претензия на роль духовного лидера человечества — и вообще освободить его от забот о хлебе насущном… Но это мы забрели не то что в посторонний, а вовсе уж в потусторонний сюжет…

Вернемся к Елене Борисовне. Начисляла она гонорары так. Главным и универсальным принципом был валовый. И первоклашке ведь понятно: написать две страницы ровно вдвое труднее, чем одну, — верно? А стало быть, чем толще книга, тем автор трудолюбивее и денег больше заработал, и чем больше он написал книг, — хороших и, главное, толстых, — тем и автору лучше. Попрекнул же Бледенко Деда на каком-то собрании провинцеградских художников слова: «Эх ты, одну несчастную книгу накалякал и переиздаёшь всю жизнь, а у меня только романов двенадцать штук…» — и пошёл загибать пальцы: «На семи ветрах», «Синий ветер», «Льды идут на дно», «Подводные ветры», «Глубинные торосы» и так далее…

Стало быть, первая заповедь Елены Борисовны — кто много написал, тому много и начисляй. Но это только первая, одной её, без сомнения, недостаточно для справедливой оплаты писательского труда. Нужна вторая: а кто ты такой? В необозримой гонорарной сетке, конгениальной в объёме и мудрости таблицам Брадиса, есть самые разные и опять-таки не усваиваемые скудным разумом простого смертного ставки. Вряд ли найдётся на свете человек, изучивший их все. И местные традиции, отсекая лишнее, пришли на помощь старшему бухгалтеру, выстроив самые употребительные по строгому ранжиру. Высший разряд: Главный Подонский Классик. Первый разряд: лауреаты — то есть Самокрутов, Калиткин и Индюков. Пытался внедрить себя в эту славную когорту и Бледенко, но остальные восприняли это как покушение на святыни, и Елена Борисовна — тут надо отдать ей должное: иерархическая чистота и стройность, видимо, сидели у неё в генах — твёрдо пресекла попытки, и довольно настойчивые, Петра Власовича брать не по чину.