ДВОЕ

(Повесть)

Оставить комментарий

На улице потеплело. Или ветер в городе был тише, чем на кладбище. Пасмурно горели фонари; неоновая реклама Госстраха источала тревожный зеленый свет. Люди спешили с работы.

Он вдруг кинулся к автомату, торопливо провернул разболтанный диск.

— Таня? Я. Прости, задержался. У Марухова. Слышишь меня?

— Слышу, — раздалось из глубины. В трубке затрещало.

— Понимаешь, Танька… В общем все нормально. Я тебя люблю, очень! Слышишь? Что сказали на консультации?

Она ответила не сразу. Выждала, пока прекратится треск.

— Ничего… Ничего нового.

— Таня!..

— Только поешь, ты с утра ничего не ел. Горячее.

— Да, — сказал он, ощущая препятствие в горле. — Ты вот что. Не волнуйся… И прошу: вспомни, кто вчера звонил.

— Звонил? Куда?

— Ну, насчет Марухова…

— А… Из клуба, я же говорила.

— Мужчина?.. — Мелькнула мысль о той девушке: что, если она, именно она ему звонила…

— Разве у вас в клубе появились женщины? — Голос Татьяны прозвучал отрезвляюще-иронически.

— Я серьезно.

— А что случилось? Алло, Игорь… Не ответив, стыдясь самого себя, он повесил трубку и вышел из будки.

Горячего он так и не поел, оставил себя без обеда. Безобедниками у них в школе назывались провинившиеся и задержанные в наказание после уроков. Это был символический акт, потому что дома безобедника кормили обильнее, с большим усердием, чем обычно. Кормили и жалели. Как в Евангелии от Луки: Младший сын жил распутно, но возвратился к отцу и сказал: отче, я согрешил против неба и перед тобою; а отец сказал: привезите откормленного теленка и заколите: станем есть и веселиться, ибо этот сын был мертв и ожил, пропадал и нашелся.

Он не забыл даже номера главы — XV. «С зашей памятью!..» — восхищалась Рина. «Это профессиональное», — отвечал он. Играть вслепую — для этого нужна была ой-ой какая память!

…А потом орлы Славика из социологической лаборатории пустили анкету среди студентов. На философском факультете лучшим лектором был признан Троицкий. Результаты, естественно, не обнародовали, но Янчук каким-то образом узнал — не без участия Славика, надо думать, — и на одном из заседаний кафедры бросил фразу, что молодым-де не стоит торопиться с докторскими, а то вот некоторые спешат, лезут поперед батьки, все им мало, а дело — дело страдает…

…А потом Рина укатила по туристской, и Троицкий сам вызвался провести семинар в ее группе. Этот худущий, сутуловатый Шляпников с физфака, чем-то напоминавший Марухова в юности… Все знали: мальчик любит поиграть в вольнодумство: «Каждый порядочный физик в душе позитивист». Троицкий старался не замечать, но мальчик не унимался. В старом философском словаре мальчик раскопал о Кьеркегоре: «датский мракобес» и спровоцировал маленькую дискуссию. Ай-ай-ай, как нехорошо, неудобно, все же предтеча экзистенциалистов, Сартра в некотором роде. Все это были шалости, недостойные внимания. Троицкий терпеливо объяснял: да, имели место перегибы, излишняя категоричность в формулировках, сейчас с этим покончено, — и вдруг внутри рвануло, словно отдернули штору и брызнул слепящий свет! «Кьеркегор, мракобес? Словесная эквилибристика. Да, мракобес! Потому что, как и всякий идеалист, обещает то, чего нет и быть не может. Материализм, по крайней мере, честнее! Там ничего нет, изволь выложиться до конца в этой жизни. Только в этой, другой не будет. Борись и побеждай! Если, конечно, у тебя есть идеалы. И вам, Шляпников, не мешало б знать об этом до нашего семинара!».

…А потом ночью — Татьяна клялась — он вскрикивал во сне, бормотал, храпел, а утром, слепо тыкаясь голыми пятками в пол, родил очередную сентенцию: «Что такое порядочность? Это когда не способен предать никого, кроме самого себя». Сказал и поцеловал жену в лоб, вместо «доброго утра». Так он поступал в самые хорошие дни.

…А потом бывшая соседка Полина ушла в отпуск, и пришлось изрядно помотаться за свежим номером «64». Он проехал по всему троллейбусному маршруту и только на вокзальном перроне… Старик-продавец с жетончиком на груди, как у носильщиков, долго проверял цену: «Благодарствую, молодой человек, выручили». Как будто на этих пяти копейках держался его план. Мекинг и Ларсен предсказывали себе победу в претендентских матчах… Истовая, свирепая вера в свою звезду, которую язык не поворачивался назвать самоуверенностью! Учебный отдел, композиция, обзоры соревнований. И вдруг взгляд наткнулся на партию Гош — Марухов из Всесоюзного отборочного турнира. Троицкий пробежал глазами текст. Черными Женька быстро уравнял шансы и давил, давил, не давая противнику ни малейшей передышки. Бедный Гош из Московской области почти не сопротивлялся. Он предпочитал сразу, без затяжного эндшпиля. Но Марухов не торопился. Никакого риска! Он выменивал фигуры, подкрадывался к слабым пешкам, исподволь надвигал проходную. Тиски сжимались медленно, даже чересчур. Хотелось крикнуть: какая легкая победа, в типично маруховском стиле! Хотя… уж слишком Женька был осторожен. В его игре был какой-то надлом. Если бы он проиграл, ему было бы стыдно за эту партию больше, чем за любую другую из проигранных. Но — победителей не судят…

Троицкий смял газету и швырнул ее в урну. Репродуктор, потрескивая и кашляя, объявил о прибытии точно по расписанию скорого поезда Москва — Адлер.

…А потом он припомнил еще множество других поступков, слов, мыслей. Они с трудом связывались в целое, из которого можно было бы вывести хоть какую-нибудь закономерность. Что-то ускользало. Он устал. Прошлое отодвигалось, утрачивало остроту. Но все равно было приятно, глядя на себя со стороны, видеть средних лет мужчину, идущего размеренным шагом по холодным многозвучным улицам большого вечернего города, — мужчину, размышляющего о судьбах мира и своей собственной.

А может, все обстояло проще. Он шел не спеша, потому что потеплело, утих ветер и до начала занятий в университете оставалось больше часа. У него была такая привычка, или профессия, — думать, размышлять, но с некоторых пор никто не требовал от него решения.

Единственного, наиправильнейшего.

Поздно вечером, голодный, вымотанный после двух нелегких лекционных пар, со звенящей головой, безучастный ко всему, что не касалось приближения тепла, еды и отдыха, он вышел на морозный воздух и вскинул вверх глаза. Сквозь мутную белесую пелену тускло просвечивали звезды. Надо было постараться вспомнить о чем-то далеком, заглушающем боль, о чем-то ясном и простом, может быть, из детства, вспомнить и расслабиться, хотя бы ненадолго позабыв об усталости, вообще о сегодняшнем дне…

Но подумалось только: какое неуловимое, непроглядное сейчас небо.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.