ДВОЕ

(Повесть)

Оставить комментарий

Говорили, Марухов служит где-то на Севере. Толком никто не знал. Вообще, про него не знали, а узнавали. Он мог исчезнуть из клуба на месяц, другой и вдруг вбежать в директорский кабинет с бутылкой «Мартини»: «Пьем за дочь!» Хотя никто до этого не подозревал, что он женат. Вдруг, беспричинно, не являлся на игру, а в турнирном зале в ожидании победы ввиду неявки партнера томился Троицкий; вдруг на полном серьезе делал предложение Милке Кетовой (уже будучи счастливым отцом!); вдруг предлагал пари солидному Клименко: в 1984 году Таль вернет себе высший титул; вдруг напяливал на себя джинсы немыслимого канареечного цвета, специально перекрашенные за какую-то сногсшибательную цену. И еще масса всяких «вдруг».

Но в тот день обошлось без кирпичей с крыш. Если не считать самого появления Марухова в клубе. Он был в гимнастерке и сапогах, такой же худой, тянущийся к потолку. Только лицо обветрилось, погрубело, с него будто соскрблили лишний слой.

— Товарищ майор запаса, рядовой Марухов после прохождения действительной службы прибыл в ваше распоряжение!

— В сержанты не произвели? — Цезарь перестал печатать на машинке, поднялся из-за стола.

— А мы люди скромные, за чинами не гоняемся.

С антресолей, грохоча по крутой деревянной лестнице, скатились Ход и Семушка.

— У нас нет музыки, но мы вас все равно приветствуем, бывшая вооруженная сила!

Словно из-под земли вырос Джон Волков. Сдвинув седеющие брови, церемонно поклонился прибывшему, нервически подернул глазом — Тонечкин выставил большой палец: во дает! — и произнес величественно-деловито, как на дипломатическом приеме:

— Лунную защиту я посвящаю вам, Марухов.

— Ты молодец. Спасибо, — улыбнулся Женька смущенно и благодарно.

С Волковым он мог по-человечески, с Троицким нет. Всегда ощущалась дистанция. Марухов оставался за старшего, годы службы лишь укрепили в нем уверенность в праве на это.

— Как вы тут без меня? Семушка вон поправился, полысел, порыжел. Светится, как солнце ясное.

— В его возрасте не рыжеют.

— Свежий глаз — ватерпас. — Марухов оценивающе взглянул на Троицкого.

— У Цунина сгорает слишком мало нервных клеток.

— А у тебя? Не женился? На международный турнир не попал? Порядок, полный. Да у тебя иначе и не бывает.

— Кузьмич болеет, проведать бы, — сказал Троицкий.

— Погоди, дай отдышаться. А, вам на гражданке этого не понять.

По всему было видно, Женька не собирался к старику. Он умел забывать — забывать истоки.

У других имелось что-то святое. Ну, если не святое, то хоть обыкновенные человеческие слабости. Ход умилялся своим неумением бороться; Семушка, даром что музыкантом стал из-под палки, бледнел от восторга, когда его просили поиграть на скрипке; Три-Эм требовал, чтобы верили его детективным рассказам и однажды две недели не разговаривал с Ходом после того, как тот позволил себе усомниться: «Толя, а ты сам-то хоть раз стрелял из пистолета?»; в Орехове безвременно погиб Цезарь, а Яшке Дилакяну стоило сделать комплимент насчет его шахматной эрудиции, как он становился вашим другом на всю жизнь.

Люди были как люди, к каждому подбирался ключик. Только к Марухову никак.

Тем не менее — безумец — он решился пойти в лобовую. Пугливо озираясь (не услышал бы никто из клубных), промямлил, что будет рад видеть Женьку у себя. Ждал отказа или вопроса — кто еще из наших там будет, но Марухов, не раздумывая, сказал: «Приду».

За неделю до двадцатитрехлетия Троицкому вручили университетский диплом. Мать с отчимом решили отметить пышно. Троицкий подчеркивал, что ему это не надо, он делает им одолжение, но мать, как всегда, поняла по-своему:

— Вот и чудесно. Давно мечтаю познакомиться с твоей Риной.

Это было как снег на голову. Рина милая женщина, но что подумают гости? И потом, не удавалось соединить в воображении Саянцеву и Марухова. Их опасно было сажать за один стол, они взаимоисключали друг друга,

— Я хочу, чтобы пришел Марухов, — сказал Троицкий.

— Kто-кто? — Мать явно забыла о том как когда-то ставила ему Женьку в пример.

— Твой Марухов, из клуба.

— Хозяин ты, зови. — Но в тоне ее проскользнуло, что общество ничего бы не потеряло без друзей Троицкого. Они были необязательным довеском, и Марухов давно уже не ее Марухов.

Стол накрыли шикарный, с кетовой икрой, балыком и французскими коньяками. Отчим с недавнего времени работал на базе треста столовых и ресторанов, в ведомстве своего приятеля Максима Кирилловича.

Пунктуальный Максим явился первым. Увидев богатство разносолов, задышал тяжело, с присвистом. Распахнули настежь окна. Справившись с астмой, гость неумело, запинаясь, рассказал длинный анекдот про злоупотребление служебным положением. Завершил обычным:

— Вы уяснили? Подумайте хорошенько, и вы себе уясните.

В целом вечер прошел гладко. Рина очаровала всех обволакивающе-мягкими манерами, умением поддержать беседу на любую тему. С теткой Лидой обсуждалась европейская политика; с отчимом они говорили про саксонский фарфор (на стол выставили старинный фамильный сервиз) и недостатки в системе государственного планирования. Максим Кириллович, взявший на себя обязанности Рининого кавалера, усиленно подливал в ее рюмку коньяк. Рина пила и… не пьянела! Максим заверял ее в своем глубоком уважении к науке философии, ибо «вся моя жизнь — типичное отрицание отрицания, спираль». До войны один нарком собирался подарить ему автомобиль; потом пришлось в Забайкалье олово добывать; теперь снова на руководящей. Рассказывая, он вращал указательным пальнем правой руки, что напоминало не о спирали, а скорее о пластинке, которую заело на одном слоге.

Провозглашая тост за дорогую гостью, мать назвала Рину ученым. Но Рина оставалась большой печальной птицей. Темные тона одежды, гладкие, с пробором посередине волосы цвета слюды… Она выглядела молодой ровно настолько, чтобы каждый мог оценить ее скромность и такт: этой женщине под силу сбросить еще пяток-другой лет. «Такие в юности были принцессами», — подумал Троицкий. и его охватила странная грусть. Как будто ему пообещали что-то несбыточно-прекрасное, и оттого, что «несбыточно», эту грусть можно было назвать светлой, даже радостной.

Марухов молча уплетал икру. Как он проигрывал Рине! Диковатый, исподлобья взгляд, бурчит себе под нос: «Мне этого не хочется». Без «спасибо». Вдобавок ужасная привычка — локти на скатерть. Кончилось тем, что фужер с боржомт сказался на Ринином платье. Марухов, словно восполъзовавшись случаем, затотропился домой. Удерживатъ его не стали.

Закрыв за Женькой двсрь, Троицкий заскочил в сврю комнату. Среди подарков лежали три тома Фейербаха и карманные шахматы рижского производства. Он нарочно положил их пo разным краям стола. Книги была только что из магазина, от них пахло типографской краской; на коричневой кожаной обложке шахмат с тисненной золотистой ладьей виднелась царапина, уголки были слегка потрепаны.

— Почему твой Женя молчал все время? У него какие-нибудь неприятности? — удивлялась потом мать.

День рождения вошел в историю как день проводов. Настоящую историю делали совсем другие люди, и среди них мог бы быть плохо воспитанный, не умеющий себя вести за столом Марухов. Ненастоящую, маленькую разыгрывали в лицах Рина и Троицкий.

Он боялся, что обратно придется тащиться пешком. Автобусы с ее окраины ходили скверно, а ночных легковушек он не любил.

Темные кроны яблонь за невысоким дощатым забором, косая Ринина тень, похожая на крыло гигантской птицы, урчание мотоцикла за углом, любопытные соседки, лузгающие семечки на лавке возле дома; нелепая мысль: она старше его на десять лет, всего на десять… Рина приостановилась. Матовая точеная ладошка обхватила тяжелое грубое кольцо — надавить и открыть калитку. Троицкий успел помочь. И успел посмотреть. В Рининых глазах затаилось непонимание, вопрос, обращенный не старшим к младшему, а равным к равному. Он быстро отвернулся и подумал, что летними вечерами в ее саду, должно быть, пахнет свежей землей и яблоками.

— Не забыли, миленький? Иван Сергеевич ждет вас послезавтра в пять. Смелее, выше носик.

Она ушла, а он стоял, глядя на заржавевшее кольцо, и прислушивался к ее удаляющимся шагам.

Игра-тайна «переступи черту». Она зародилась между ними в тот первый вечер проводов. Тонкая ниточка, готовая вот-вот оборваться. Были совместные поездки на конференции и семинары, гостиницы, номера рядом, беседы за полночь, взгляды, полные недосказанности, ее тягостная гордость своим одиночеством; были споры по пустякам («Ивану Сергеевичу не идет эта шляпа». — «Нет, отчего ж, вполне») и молчаливое согласие в главном; были периоды внезапного, совершенно беспричинного отчуждения и нежнейшей дружбы, когда казалось, еще миг — и черта перейдена; были намеки и уколы и почти материнское: «Смотрите, Игорек, не сбейтесь с пути истинного», и в кафе за символическим бокалом шампанского рассуждения о супружеской верности и как бы вскользь: «Ваша Таня такая милая, чудная, это именно та женщина, которая способна принести настоящее счастье».




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.