ДВОЕ

(Повесть)

Оставить комментарий

В Кремнегорске за два тура до финиша он шел в первой тройке. Момент для подсечки был — в самый раз. Перед сном он вдруг разоткровенничался. Оказывается, его отец вовсе не погиб на фронте. Нашел подругу и остался с ней. Мне было все равно. Я лег на кровать и стал думать о предстоящей назавтра партии с тем человеком. Он продолжал бить на жалость. Павшим за Родину отцом можно только гордиться, а у него вот на всю жизнь — ощущение стыда, горечи, досады. Не дай бог испытать такое! «Ладно, — нехотя бросил я, — туши свет. Может, еще и убежишь на ничью». Я, конечно, шутил. Я не собирался запугивать его. Но когда ночью проснулся от какого-то всхлипывающего, толчками, смеха (так мог смеяться лишь спящий), то понял, что перегнул палку. Он уже был обречен.

Долгожданный удар не стоил мне даже смутных угрызений совести. Например, нас похвалили за честное отношение к борьбе: ведь я мог бы и подкинуть очко земляку-лидеру, сколько бывало таких случаев. Мы не пошли на это. И я постарался убедить себя, что все произошло в соответствии с его же собственными непоколебимыми правилами благородства, честности.

На обратном пути из Кремнегорска мы делали пересадку в Москве. Рискуя опоздать к поезду, помчались на Красную площадь. Застали смену караула у Мавзолея. Куранты отсчитывали ровно двенадцать ударов — гранит, переплавленный в музыку. Мы боялись пошевелиться. И внезапно всплыли его слова про отца: «Не дай бог испытать…» Я произнес их глубоко в себе и вздрогнул. Рядом со мной застыл он, самый безобидный, самый добрый мальчишка на свете, и было странно, что я не мог простить ему той матросской куртки. Глаза его были широко распахнуты, рот совсем по-детски приоткрыт. «Как хорошо, что у меня такого не будет, — подумал я. — Мой отец погиб в бою».

Мог ли я тогда предположить, что такое, или во всяком случае похожее, произойдет со мной? Правда, значительно позднее, в зрелые годы, когда уже выработается привычка к анализу и ко всему станешь относиться трезвее, спокойнее. Безразличнее. С тем человеком меня к тому времени ничто не связывало, но я все-таки воздал должное его то ли предсказаниям, то ли предостережениям.

Для капитана третьего ранга братец Коля неплохой рыбак, но что касается остального… Новость огрела по башке: один знакомый Колпин старпом, когда они грузились в Гамбурге, слышал, как представитель фирмы звал кого-то: «Герр Марухоф». Толком ничего, а мама-ня-Бнкторозна полгода ходит сама не своя. «Похоронки-то не было…» Сосед Аполлон, любопытный хуже бабы, с вопросиками на цыпочках подкрадывается: «Что с ней, Женя? Потрясение какое? Или через тебя?» Привык с фонариком в душу.

Так вот нынче и живем. Маманя-Викторовна раскладывает пасьянсы и что-то шепчет, уткнувшись в альбомы с пожелтевшими фотографиями. Хоть снова иконы вешай! Я перенес к ней шахматные книги и журналы: мол, ухожу из семьи, а она: «Хочешь, ночуй здесь». И все разговоры. Я ответил, у меня есть где ночевать; кроме того, в поликлинике мне приказали срочно сделать рентген. Она смотрела сквозь меня. Будто не жила женщина на свете, сына не воспитывала, с людьми не встречалась, внучке не радовалась — не жила, а мучилась в бесплодном ожидании.

Сегодня утром Светлячок высказала предположение: «Наверно, такой и должна быть настоящая любовь». — «А по-моему, псих», — отрезал я. Кофе из моей чашки пролился на клеенку. «Нет, — сказала она, — не псих…» За окном на горизонте одинокое облачко касалось шпиля телевизионной вышки. Было чувство, пять часов вечера никогда не наступят.

«Ты не приходи туда, на тур», — вдруг попросил я. Она молча принялась вытирать клеенку. Она умела не спорить и не ставить условий. Я отхлебнул остаток кофе и поморщился:

«Такой идиотский сон…»

«Ты веришь в сны? Ты!..»

«Слушай, а что если мы покатаемся на каком-нибудь колесе? Ну хоть на чертовом».

«Женечка, у меня субботник, будет вся наша лаборатория».

Едва она начинала оправдываться, я, всегда как бы впервые, замечал бледность ее лица, с которой контрастировала густо наведенная синева вокруг глаз. Ей это шло.

Вместо Луна-парка мне пришлось бродить по улицам, насвистывая «Чертово колесо». Бродил и снова вспоминал про того человека. Хотелось снять трубку и позвонить ему. «Да, Марухов… Не ожидал?» Я говорил ему, что в такой день, когда решается моя судьба, я как нарочно остался один — у людей субботники, дневные спектакли, внеочередные хирургические операции. Насколько я помню, он собирался ко мне в гости. Что ж, тем лучше. А может быть, у него изменились планы, обстоятельства, мое общество ему больше не требуется? Я не обижусь, я пойму. Пусть он не волнуется, волноваться вредно, да и в чем он виноват передо мной? Уж не в том ли, что с ним каждый пошел бы в разведку? Так ведь и со мной, миленький, никто пока не отказывался. Только не нужны мне были «разведки», я ломил напролом. И в игре, и в жизни. Под звуки «Чертова колеса», моей песни-талисмана…

Я прокручивал множество вариантов этого фантастического разговора. Я издевался над ним и над собою. Он был безропотен и вежлив. Прощаясь, будто бы смущенно ронял: «Извини. но… каждый шахматист, вообще игрок — раб своего успеха». Я начинал хохотать, в трубке щелкало. Я оглядывался, за мною была пустота.

Примерно такая же пустота, как сейчас на сцене. Лншь двое мальчишек-демонстраторов возятся возле занавеса. Слух улавливает неясный гул нз темнеющей впадины зала. Нет, это вентилятор… Он бесцельно крутится на судейском столе, у задника. Я похож сейчас на сороконожку: что делает восьмая нога, когдa движется двадцать девятая? Смотрю на часы, осталось ровно десять минут… Десять? Не может быть. Часы стоят. Я трясу их изо всех сил и не догадываюсь завести. Носатый лысый человек по фамилии Гош сегодня не отступит… Что это, страх? Или ошибка? Что со мною творится? Жаль, нет рядом его. Он бы определил. С его умением зорко подмечать и говорить именно те слова, которые нужны.

Хотя бы насчет «раба»…

Мы имели тогда первый разряд. Я удачно выступил в каком-то местном турнирчике и на радостях заключил нахальнейшее пари с Ходом: через десять лет президент ФИДЕ увенчает меня лавровым венком чемпиона мира. Генка ставил на кон свою уникальную шахматную библиотеку, я — символическую трехзначную сумму. Разыграли небольшой спектакль; Яшка Дилакян могучим кулаком перебил наши дружески сомкнутые ладони. Посмеяться бы да разойтись. Но подошел тот человек. Вникая в суть дела, он преображался на наших глазах. Напряженная, полувиноватая улыбка соскальзывала с его губ. Он блуждал в потемках, мучился; он никак не мог решить, серьезно ли мы. Для него это был вопрос жизни и смерти. Мы заводились: Яшка, как секундант, потребовал с меня расписку, Генка тоже принялся царапать что-то на клочке бумаги. Тот человек видел, что постепенно становится главным действующим лицом спектакля. Я кричал ему: «Ах, вам непонятно наше пари, вас оно чем-то обидело? Интересно, чем же?» У него пылали уши. Если бы не подоспевший Семушка… Только он своим добродушием умел восстановить мир. Во мне сразу зашевелился стыд. Я уже готов был уступить, покаяться, но тому человеку вдруг вздумалось читать мне мораль: «Согласен, Женечка, ты победитель. Ты маленький чемпион. Сегодня. Но зачем же терять голову? В одной умной книжке написано: „Каждый шахматист — раб своего успеха“. Разве не подло быть рабом?» Ручаюсь, это изречение — его собственное! Он побоялся прослыть любителем красивых фраз.

Он вообще слишком многого боялся. Например, спорить. Жизнь сама рассудит — удобный принцип для тех, кто не решается требовать от судьбы больше, чем она предлагает.

Уж он бы наверняка не просадил последние талоны в чет-нечет, как я Левке Кукину, и не хлебал бы сегодня солоноватый компот в забегаловке, пропахшей уксусом и прачечной. Завпроизводством, высокий брюнет со сросшимися на переносице бровями, напомнил мне… Гоша. Не внешностью своей, нет. Позицией. Она отличалась железобетонной прочностью и отсутствием претензий ко мне: не устраивает, не ешьте. «Не хотите ничью, запишем вам нолик», — говорил Гош. Едва я это уразумел, охота к перебранке (снова «нарваться бы») исчезла.

Неумолимо, изматывающе пекло солнце; я шел по Комсомольской площади и прикидывал, чего бы еще не стал делать тот человек. Он бы, конечно, не резался ночь напролет в карты перед ответственнейшей партией с грос-смейстером Н. и не писал бы в анкетах в графе «специальность» — «мастер спорта». Слишком он был скромен для этого. К тому же — университетский диплом. Как все нормальные люди, он не собирался опровергать известное положение: шахматы не профессия.

А разве приснилась бы ему фуражка с ладьей и полумесяцем на околыше? Счастливчик! Он спал, не иначе, сном праведника, страшные видения вдребезги разбивались о его сверхустойчивую психику.

Последнее время мы еле кивали друг другу. Казалось, он всегда куда-то торопится — уж не преуспевать ли дальше? Я делал скучающую гримасу. Отношения оставались невыясненными; выяснять их нам было ни к чему.

Иногда, все реже, правда, его приглашали в турниры. Он отказывался. В прошлом году Цезарь битый час уламывал его выступить за сборную города. Он в шутку спрашивал: призы будут наличными или ценными подарками? Говорил, что потерял форму, не хочет ребят подводить.

«Зато выиграла наука», — сказал я, когда он ушел, так и не дав согласия сыграть несчастные две партии.

«А ведь он на два года раньше тебя, Марухов, выполнил мастера», — задумчиво протянула Мила. Я усмехнулся. С тех пор, как из Котовой она превратилась в Тонечкину, я считал ее женщиной с безнадежно испорченным вкусом. Она просто-напросто не разбиралась в людях. И в мастерах тоже. Лычку заработать я мог бы и раньше, что это меняло? Никто не знает, когда пробьет его час.

Но теперь-то я понимаю тебя, Тонечкина. Ты целила метко и не напрасно. Так уж устроен мир: судят по первому, по началу, ставят клеймо—талант, способный, порою забывая, что человек может однажды прорваться в недоступное, прыгнуть выше себя. Прыгнуть и победить! Никто из вас, ни ты, ни друг-Семушка, ни Ход, ни Цезарь не отважились признать — я победил. По крайней мере, заставил его уйти.




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.