ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ

Виолетта зябко ёжилась под кустом, никак не могла умоститься, что ли, или боялась той минуты, когда придётся идти домой. Изредка, украдкой, сквозь мохнатые ресницы поглядывала на сидящего рядом Никифора.

Он каждый раз пытался перехватить этот тайный взгляд, удержать, чтобы легче было заговорить. Но Виолетта, будто неведомо как обо всём догадавшись, тут же поспешно отворачивалась.

Проплыла над головой лёгкая тучка, будто белое перо подгонял по воде ленивый ветерок, а за ним пробежала по земле серая тень, накрыла на минуту речку, огороды, хаты и тёрны, а Никифор все молчал.

На войне он собирался стать разведчиком, уже и сейчас ночью в хате один не боится оставаться, на всей улице никто из сверстников на лопатки положить не может. Как молодого лопоухого щенка учит старая собака, так братуха — спасибо ему! — натаскивал Никифора. И ему ничего бы не стоило сейчас завалить это чудо приезжее, одной левой бы справился, а он только маялся и нудился рядом и чувствовал себя с каждой ушедшей минутой всё поганей.

И когда наконец разлепил губы и спросил, то получилось, что задал он самый глупый, какой только можно было придумать вопрос:

— А ты жениться-то будешь, что, когда вырастешь?

Виолетта сразу не ответила, но и не фыркнула, как он ожидал. Она думала, долго думала, а потом серьёзно, чуть заметно пожала плечами.

— Буду. Все женятся.

— А чего это вы вдвоём приехали, без папки?

И опять она не сразу ответила, будто вопрос был такой уж сложный, что сразу и не ответишь.

«Вот чудо так чудо, — подивился про себя Никифор. — Чего тут думать?»

— А мы вдвоём живем. С мамой.

— Всё время?

Она кивнула и опять пожала плечами.

— А папка?

— У нас нет папки.

— Без папки никто не родится, — усмехнулся Никифор и сразу, как с обрыва в реку, с головой, чтобы не раздумать: — А хочешь, я на тебе женюсь?

Она распахнула ресницы, будто выпуская из неволи удивлённый и признательный взгляд.

— Ты чего? Я правда женюсь. Хочешь, землю съем?

— Зачем? — поразилась Виолетта и закрыла свой рот ладошкой, будто и её могли заставить зачем-то есть землю.

— А что не сбрешу, чтоб поверила. Хочешь?

Она покачала головой.

— Ну что?

— Что?

Никифор даже сплюнул с досады.

— Что, что? Жениться — хочешь?

— Прямо сейчас?

— Счас нас никто не поженит. Малые еще, — вздохнул Никифор. — Мы давай с тобой договоримся. А потом, — Никифор обнял Виолетту за шею и шепнул ей на ухо взрослое слово. — Чтоб взаправду было. А я тебе потом гороха нарву. Я знаю, где он у бабки Стёпки растет, слаже его ни у кого нет. Ну?

Видно, в большом доверии был Никифор у бабы Степаниды, покликала она их не скоро. Успел Никифор потом и гороха нарвать, успело и платье высохнуть. Вёл он Виолетту на бабкин зов не спеша, стежкой, крепко и надежно держа за руку.

Девочка шла сзади послушно, как усталая молодая коза на веревке — только башмачками-копытцами постукивала, дробно, не в лад м у ж с к и м шагам Никифора.

Подслеповатая на старости лет бабка ничего не заметила, обняла «Виолеточку», окунула в оборчатые юбки, будто прятала от кого-то

— Ну, погуляли? Всё тебе Никита наш показал? И на речке были?

Девочка только кивала на каждый новый вопрос. На Никифора она не глядела, будто он и не стоял рядом.

— Пошли в хату. Баба полудновать сготовила. Уморилась, моя гостьюшка? Пошли и ты, Никита, — как-то мимоходом, без особой охоты позвала баба Степанида Никифора.

В темноте и прохладе сеней Никифор чуть тормознул, вытер нос — всей ладонью, снизу вверх, подождал, пока бабка откроет дверь, пересадит через высокий порог «Виолеточку», шагнул следом.

Разведчик, разведчик. Где ж твоя осторожность и предчувствие опасности? То ли солнце и жара тому виной, то ли гордость победителя опьянила, но шагнул Никифор в комнату без опаски.

За столом уже и места свободного не осталось, быстро и охотно собрались гости на бабкин зов-клич.

— О-о-о! Племяшечка явилась! — Димка Ткач, блестя заряжёнными глазами, тянул через стол черные от мазутного загара руки. — А ну подайте её сюда!

— Та какая ж она тебе племяшечка? — дергала за распущенную до пупа рубаху Димкина жена. — Внучка она тебе.

— Это ты у меня бабка, — не оглядываясь, огрызнулся под общий смех Димка. — А нам еще справки в женскую баню не выписали!

Виолетту подняли, торжественно, как главное блюдо стола, передали ему в руки.

— Да чем вы их там поливаете, что они такие красивые растут? Ну, совсем уже невесточка! Мы тут тебе и жениха найдем, — Димка заметил в дверях Никифора. — А его и искать не треба — сам явился! Никифора хочешь, Виолеточка? Запакуем и отправим малой скоростью.

Девочка оглянулась на дверь и в наступившей общей тишине вдруг отчетливо сказала:

— А мы уже!!!

У Никифора и ноги подогнулись.

— Чего брешешь, дура?

Слышал, пронизывая темноту сеней, как загоготал в хате Димка, как грюкнула сзади дверь. Никифор летел, едва касаясь раскаленными подошвами верхушек лебеды и спорыша.

Сзади, с крыльца, свистнул в четыре пальца Димка, заорал на весь белый свет:

— Зятёк! Мать твою перетак! Куда ж ты лататы? Постой!

Плетень: и грядки, картофельная ботва и бодылья кукурузы стелились перед Никифором. И только огудина вдруг обожгла: как подсечённый конь, со всего маху врезался Никифор мордой в горячую твёрдую землю.

Далеко во дворе что-то кричал уже крепко, жадно хлебнувший Димка Ткач, ему отзывался — лениво и без охоты — Буран. Впереди, надёжные, стояли тёрны, ждали.