ИЗ ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДИЯ

(Рассказы)

КОГДА ОТЦВЕЛИ ТЁРНЫ

Оставить комментарий

КОГДА ОТЦВЕЛИ ТЁРНЫ

Никифор влюбился, когда отцвели тёрны. А тёрны у Зимогонов стояли знатные, непролазной гущины. Уже не один год косил досадливым оком на них Игнат, да всё руки не доходили и не поднимались.

Тихой сапой расползлись тёрны по низу огорода, невидимо пронизывали корявыми жилистыми корнями свободную землю, торжествующе выгоняли на белый свет такие же жилистые и корявые побеги.

Казалось, сама природа этой цепкостью и жизнестойкостью вознамерилась расплатиться со своим чадом за неудачный внешний вид.

И только раз в году, на короткий весенний час, обливались тёрны снизу доверху чистым белым цветом, становились издали похожими на лёгкое летнее облако, пухово опавшее с неба на холодную и неприветливую ещё землю.

В зимогоновских тёрнах не жили даже собаки и воробьи, таким дурным чертополохом стояли они. Ни щёлочки, ни одной пробитой тропинки. И только Никифор, шестилетний владелец тёрнов, знал сюда ход, здесь спасался от докучливого материнского взгляда, здесь — даже в ясный солнечный день — лежала-полёживала знатной барыней влажная сумеречь, и Никифор обретал такую выстраданную и желанную для самого младшего в семье свободу.

Было у него здесь «кубло» — обжитое место. И здесь же нашлось бы многое из бесследно пропавшего в хозяйстве и в доме, что искала напрасно и не могла найти мать, а то и соседи.

Нашлась бы здесь целая и не такая старая уж клеёнка со стола в саду (досталась Бурану ни за что: на него пало подозрение, что затянул куда-то по своей собачьей дурости. Буран, конечно, видел Никифоровы «добытки», но терпеливо перенёс хозяйский крик и трёпку, не выдал. А потом, будто и на самом деле всё понимая, сдержанно принимал Никифоровы виноватые ласки и объяснения). Нашлось бы и старое ватное одеяло, и большой кухонный нож с нанизанной на лезвие до самой ручки консервной крышкой — «от бандитов» защита, и кое-что из отцовской мастерской: устраивался Никифор хотя и с оглядкой, но обстоятельно, по-мужицки.

Никто его здесь не тревожил: родители то ли действительно не догадывались, куда он исчезает, то ли делали вид. И когда долетал материн (чаще всего) сердитый зов, и он, выждав немного — не забудет ли, не передумает звать? — всё же вынужден был выползать по-солдатски из своего убежища, то никогда не шёл во двор по стёжке между грядками, огородом, а рысью давал безопасный крюк и влетал во двор с выгона, с противоположной совсем стороны.

И вот так случилось, что самую свою большую тайну доверил он е й — чужой, почти незнакомой.

К деду Ивану Ткачу, соседу, приехали гости из самого аж Киева: внучка — дебёлая тетка в жёлтых блескучих штанах, а с ней — Виолетта, похожая на пухового курчонка: писклявая, с черными, упорными, удивлёнными глазёнками— паслёнинами, непосидячая и капризная.

Никифор гостей не прозевал, во двор попасть не успел и теперь часовым маялся вдоль железной сетки.

Сетку эту в одночасье установил дедов Иванов сын, Димка Ткач, живущий через три двора по улице своим хозяйством. Отгородил то ли дедово подворье от дикого широкого выгона, то ли выгон от дедовой терновой жадности: уже на Никифоровой памяти дед Иван дважды переставлял плетень, не помещаясь в своём припасливом дворе и выпираясь мозолем из деревенской неровной улицы.

Димка подскочил с мужиками на машине, провертел в земле по-быстрому дырочки, воткнул в них привезённые на той же машине асбестовые трубы, раскатал сетку, впаял в середину железные ворота и отбыл, даже во двор не заглянув.

Когда дед Иван вернулся из магазина с сеткой хлеба и бутылкой откупоренного красненького в кармане пиджака, — Никифор его ждал, лёжа в бузине рядом с разомлевшим от дикой жары петухом Степашкой, — то сперва даже пощупал сетку руками, будто глазам своим не верил, потом плюнул, выругался, а открывая новую калитку, пнул ногой стонливое некрашеное, в сизой окалине железо.

И вот с прошлого лета не только для хозяина, но и для Никифора стал новый проволочный забор непреодолимой преградой. Чтобы попасть к Ткачам во двор, приходилось танцевать в самый низ огородов, там перелазить через похилившийся старый плетень и уже бабиными гарбузами чесать обратно, обдирая об рашпильную огудину босые, ко всему привычные ноги.

На этот раз Никифор решил войти через ворота, как подобает. Ждал приглашения терпеливо, старательно попадался на глаза захлопотавшейся возле гостей бабке Степаниде. Но та его и в упор не видела.

«Вот же противная бабка, — думал Никифор. — Никак свои противные „шпионы“ не забудет. Подумаешь, шашкой головы срубил! Ещё вырастут, лето длинное».

Между тем, как квочка знакомит с новым миром лупоглазый от удивления свой выводок, так бабка Степанида квохтала над «Виолеточкой». Водила её то к розовоухим, младенчески-седым поросятам (нашла чего показывать! — фыркал про себя Никифор и дивился бабкиной, а заодно и «Виолеточкиной» бестолковости), то в цветник под плетнём, где роскошные стояли калы, жёлто-горячие георгины и сорные почти ноготки. Здесь же размочаленные никли к земле «шпионы».

Виолетта за бабкой шла послушно, ничего руками не трогала, но Никифор раза два перехватил её внимательный, как бы вопрошающий что-то взгляд.

Кто знает, сколько б длилась эта экскурсия старого с малым, если б не появился на пороге дед Иван в новой мятой незаправленной, почти до колен достающей белой в полоску рубахе.

— Баба, собирай на стол! — коротко распорядился он и тут же скрылся в прохладной темноте сеней.

Бабка Степанида послушно остановилась, будто очнулась на бегу, коротко оглянулась по сторонам. Никифора взглядом миновала старательно, но вслух сказала совсем неожиданное:

-Никита (она всегда его звала Никитой, а то ещё, в добром настроении, — Никиткой), а Никита? Иди с нашей гостюшкой погуляй. Да гляди там, старшим будь! Она ж совсем дитя ещё, — и открыла калитку.

Никита гордость пересилил, вошёл сразу.

— Это наша Виолеточка, в гости до бабы приехала, моя умничка. — Она наклонилась к девочке, спросила ласково: — Ну, Виолеточка, пойдёшь с нашим Никитой гулять? Он тебя по огороду поводит, огурчик та картошечку покажет. Да гляди, до колодезя и близко не подходи! — совсем другим — домашним, строгим голосом наказала она Никифору.

Дождалась, пока гостья важно согласно кивнула и тут же заспешила в дом, обметая широкими длинными юбками созревающие колосья лебеды.

Златокудрая Виолеточка в кисейном своём ломком платьице, будто бабочка под неровным ветром, порхала рядом со степенно шагающим Никифором.

Провёл он её добросовестно по огороду, всё показал, всё назвал, всё дал попробовать — от тоскливо-горького молочая до нежнейшей, ещё только наклюнувшейся в мягких обёртках кукурузы.

Показал и колодец; придержав за хрупкие, будто птичьи рёбрышки, позволил заглянуть в холодную бездну, куда, бездонно и стремительно сужаясь, обрывался сруб из влажных, тронутых плесенью бревен. Дал попить прямо из цибарки, подставив гостье под подбородок горсточку ладони.

Может, так бы и закончился этот смешной для Никифора поход, да увидел он в глазёнках Виолетты столько доверчивости и радостного изумления, что захотелось ему быть щедрым до конца.

— Ладно, — сам себя уговаривая и убеждая, проговорил он с лёгким вздохом, — ладно уж, идём, я тебе такое покажу! Только ты — никому! Ну, чего молчишь? Обещаешь, что ли? Или, как все бабы, после пойдёшь по селу языком чесать?




Комментарии — 0

Добавить комментарий



Тексты автора


Реклама на сайте

Система Orphus
Все тексты сайта опубликованы в авторской редакции.
В случае обнаружения каких-либо опечаток, ошибок или неточностей, просьба написать автору текста или обратиться к администратору сайта.