СМЯГЧАЮЩИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

Калина ожидал ответа, но Сергей промолчал.

— Помнишь, в детстве в Опанаса играли? Глаза завязаны — и хватай кого сумеешь. У меня сосед был — Колька, лет на пять постарше, так вот его я никогда поймать не мог. По всей комнате поищу, и на шкаф загляну, нигде нету. Расспрашиваю — он смеется: «Фокус», — говорит.

Недавно встретил его, посидели, выпили, он и вспомнил: «Помнишь, как я тебя, маленького, дурил? Выйду на балкон и смотрю, как ты корячишься. Ну и умора! Неужто не догадывался?»

Калина усмехнулся и наколол очередную маслину.

— А я и вправду не догадывался. Не потому, что со, всем дурак, просто балкон — запретная зона, у меня и в мыслях не было, что он туда пойдет… Ну да это так, к слову. А вот на твой вопрос…

— Ты когда-нибудь задумывался: каково быть красивой женщиной?

Калина доел маслины и теперь задумчиво скреб вилкой донышко пустой розетки.

— Это настоящая трагедия! Представь себе: мужики вьются кругом, угождают, улещают, и каждый хочет только одного!

Хм! Пожалуй, Мария не считает свое положение трагическим.

— Буквально рвут на части! Одна, положим, устоит, а две другие махнут рукой: «А почему бы и нет?»

У Элефантова снова оборвалось сердце, и он пожалел, что затеял этот разговор. К счастью, подошла официантка с металлическими тарелочками, в которых дымился аппетитный шашлык.

— Настоящий, бараний! — гордо сказал Калина. — Теперь разливай вино!

Сергей ел и пил, хвалил вино и мясо, хотя не ощущал вкуса ни того, ни другого. К кофе он заказал триста граммов коньяка и опьянел довольно прилично.

— Послушай меня внимательно, старик, — голос Калины доносился откуда-то издалека. — У меня есть к тебе предложение.

— Замуж, что ли, зовешь? — неприлично захохотал Элефантов.

— Почти. — Владимир невозмутимо поигрывал кофейной чашечкой. — Не забегай вперед и не перебивай. Есть идея — создать у нас сектор внечувственной передачи информации. В моем отделе — все же это беспроводная связь!

Он улыбнулся и сделал маленький глоток.

— И, постарайся не упасть со стула, тебе предлагается его, возглавить.

Очевидно, он ожидал бурной реакции — радости, удивления, но Элефантов и бровью не повел.

— Условия сказочные: квартиру получишь в течение полугода, сейчас у нас сдается дом в Бирюлеве. Темы спланируешь сам. Оборудование, приборы — какие захочешь. Ну и всякое-разное: будешь нашим сотрудником — легче пройдет диссертация, возможности публикаций, полезные контакты, дальнейший рост. Я тебе говорил, что уезжаю на два года, порекомендую тебя на свое место, все равно возвращаться не думаю — или в докторантуру, или… Да неважно! И вообще, у нас завлабы пенсионного возраста и даже… Одним словом, перспективы имеются. Так как?

Элефантов плохо переносил сумятицу столичной жизни, огромные, отнимающие несколько часов в день расстояния, бурлящие толпы на улицах, шум, гам и суету. И был привязан к родному городу. Это начисто лишало предложение Калины какой-либо заманчивости.

Но вдруг пришла мысль, от которой он подпрыгнул на стуле.

— А для жены работа найдется?

— Разве она у тебя радиофизик? Я думал…

— Да, и занимается проблемами экстрасенсорной связи!

— Ну о чем разговор! Конечно, найдется!

Вот оно, решение проблемы! На этот раз узел будет наконец разрублен! И он, и, главное, Мария избавятся от прошлого, начнут жизнь на новом месте. Что было — уйдет, и черт с ним, у него и так голова кругом идет от всех раздумий!

Перегнувшись через стол, Элефантов хлопнул своего будущего начальника по плечу.

— Считай, что я дал согласие!

— Отлично, старик!

— Хотя… — сквозь вызванную алкоголем эйфорию проступила реальность и созданная в воображении радужная картина поблекла. — Лучше я вначале посоветуюсь с женой…

Раньше все важные для семьи решения принимал он, и любое Галина считала правильным. И она мечтала переехать в столицу. Но теперь, говоря о жене, он имел в виду Марию. А та, во-первых, не была его женой, а во-вторых, принимала все решения не руководствуясь побуждениями, которых он так и не смог постигнуть. При таких обстоятельствах давать согласие явно преждевременно, особенно если учесть, что без Марии переезжать в Москву он не собирался.

— Да, посоветуюсь… И тогда…

Тон его стал неуверенным. Несмотря на опьянение, он понимал: у них с Марией нет совместного будущего.

— Давай быстрей, старик! Я должен говорить с руководством. Ты сколько здесь пробудешь?

— Еще недели две, наверное. Мне попутно навесили кучу заданий.

— Это долго. Позвони ей.

Элефантов представил телефонный разговор с Марией и тяжело вздохнул.

— Серьезные дела обговариваются при личных встречах…

Калина с некоторым удивлением развел руками.

— Смотри, тебе видней. Две недели можно и подождать. Получше в таких делах не тянуть…

— Понимаешь, посоветоваться надо… Тогда и решим… — уныло бормотал Элефантов.

Он опять впал в меланхолию. В последнее время резкие перепады настроения стали для него привычными.

— Когда решишь, сразу же сообщи.

— Ладно, — Элефантов кивнул.

Через шестнадцать дней он позвонил Калине и сообщил, что не может принять его предложение.

— Да ты что, старик? — удивился тот. — И голос у тебя какой-то не такой. Случилось что?

— Приболел, — глухо ответил Элефантов и попрощался. Что он мог объяснить?

Вернулся Сергей в субботу в середине дня. Несколько минут размышлял, куда ехать. Собственно, такого вопроса перед ним не стояло: конечно, к Марии! Но он боялся появляться у нее без предупреждения, чувствуя, что-то горькое и стыдное, что вплеталось в их отношения и на что он старательно закрывал глаза, может проявиться при неожиданном визите.

Правда, однажды он спросил у нее, вкладывая в интонацию особый смысл:

— Я могу приходить к тебе без приглашения?

— Ну… меня трудно застать дома…

— Неважно. Могу или нет?

— Конечно.

Она, ответила так, будто не существовало никакого скрытого смысла в этих вопросах и ответах, словно в их отношениях не было двойного дна, на которое она сама же указала, заявив, что не может принадлежать только ему. И он не поверил в искренность ответа, ни к чему ее не обязывающего, так как запертая изнутри дверь гораздо надежнее скрывает от глаз незваного гостя то, что ему не следует видеть, чем словесный запрет. Но не поверила одна рассудочная половина его «я», а другая, чувственная, возликовала: ведь если не очень задумываться, то именно так и должна ответить Мария. Он рассердился на себя за эту радость и никогда не пользовался предоставленным ему правом.

— Ладно! Почему надо предполагать что-то нехорошее?

На этот раз он вошел в лифт и, в напряжении выйдя на площадку, увидел, что дверь в квартиру Нежинской распахнута настежь. В недоумении он замешкался.

— Руки вверх!

Мария с красным пластиковым ведром стояла у него за спиной и широко улыбалась. Понятно: выбрасывала мусор. В домашнем халатике, без грима, с веником в руках, она казалась совсем девчонкой, помогающей матери по хозяйству…

— С приездом! Чего ты молчишь?

— Ты одна?

— Конечно! — Ее голос звучал так, будто иначе и быть не могло. У него отлегло от сердца.

— Проходи, раздевайся. Как съездил?

Она была приветлива, доброжелательна, и ему стало стыдно за свои сомнения. Похоже, что Мария рада ему, значит, соскучилась, значит… Сергей поцеловал ее, она ответила, но вдруг высвободилась.

— Не надо.

— Почему? Что случилось?

— Да то, что я не терплю, когда сразу берут быка за рога!

— О чем ты говоришь, Машенька? Какого быка? Я люблю тебя, я очень скучал, я хочу…

— Посмотри на себя, у тебя на лице написано, чего ты хочешь!

Это было обидно и несправедливо, Элефантов отчетливо почувствовал, что она лжет, и раздраженность в голосе — попытка как-то замаскировать ложь. Между ними вползло нечто скользкое и постыдное, он сразу подумал, что Мария встает очень рано и с утра занимается уборкой, а сегодня обычный распорядок нарушен, и это нарушение как-то связано с ее ложью и ее неестественным поведением. У Элефантова задрожали губы. Он чувствовал себя как ребенок, потянувшийся к близкому человеку за лаской, а вместо нее получивший пощечину.

— Я должна собираться, меня Игорек уже заждался.

— Собирайся, я зашел на минутку повидаться.

Ему удалось совладать с собой, голос звучал ровно, и он постарался, чтобы фраза получилась небрежной: дескать, забежал мимоходом и то, что она уходит, его вовсе не огорчает.