ТРИ ДНЯ ЗАКОНА

* * *

Завтракали втроем, и Ленька — Воскобойников наблюдал за ним — не похож был на себя прежнего. То ли подействовало на него вчерашнее Олино «значит так», то ли случившееся утром, а ближе всего, одно наслоилось на другое. Говорил мало, еще меньше ел, сославшись на плохой аппетит. Пожаренную Олей яичницу едва поковырял, ограничился чаем. Валентину Аркадьевичу тоже, что называется, кусок в горло не лез, заставлял себя, потрафляя жене, пораньше вставшей, готовившей завтрак. Но прежде всего потому, что и Оля преобразилась — была с Ленькой предупредительна и ласкова, уговаривала поесть, ни словечком не обмолвилась о вечерних разборках. Воскобойников, чтобы немного растормошить скисшего Леньку, завел речь о дворовых обитателях, спросил о бабе Варе. И очень расстроился, узнав, что та вскоре после его отъезда умерла. Причем нехорошо умерла — чуть ли не месяц прошел, пока кто-то из соседей заволновался, что давно ее не видать. Взломали дверь, нашли бабу Варю лежавшей на полу мертвой, в состоянии ужасном. О каких-либо родственниках ее никто ничего не знал, увезла ее труповозка, где и как похоронили, неизвестно. Как и неизвестно было Леньке, куда делись ее книги и все прочее, помнил только, что вселилась во флигель какая-то цыганская семья, но прожили там недолго. Ночью у них случился пожар, флигель спасти не удалось. Уже потом, когда ехали в трамвае, вспомнил Ленька, что родня у нее все-таки была — приезжал из Парижа какой-то картавый господинчик, ходил, выспрашивал. Баба Варя — все тогда обомлели — оказалась графиней, даже состояла в дальнем родстве с царской семьей. И Воскобойников снова посокрушался, что, недотепа, упустил такую уникальную возможность пообщаться с ней подольше и поближе…

Перед кабинетом, где проводилось УЗИ, ждали своей очереди несколько человек. Воскобойников решил, что лучше будет, если сначала один, без Леньки побеседует с врачом. Прием еще не начинался, Света — Воскобойников звал ее, совсем молоденькую, без отчества — писала что-то в журнале. При его появлении быстро поднялась, порозовела:

— Что-нибудь нужно, Валентин Аркадьевич?

— Нужно, Светочка.

И звал не Светой, а Светочкой. Она ему нравилась, и он не скрывал этого. Пренебрегал даже тем, что бродят по поликлинике слухи, будто не всё между ними чисто и вообще нет дыма без огня. Огня, тем не менее, никакого не было, потому и не скрывал. Хотя, вовсе не волокита, все-таки, себя не обманешь, не отказался бы от более близких отношений с этой прелестной девушкой — по достоинству оценил, плюс ко всему, что и специалист она добросовестный, знающий. И, как всякий зрелый, умудренный жизнью мужчина, не мог не чувствовать, что и он Свете не безразличен, не только как начальник, и разница в возрасте ее не пугает. Не мог сказать с уверенностью, насколько далеко могли бы они зайти, но подозревал, что на полпути вряд ли остановились бы. Пару раз, когда получалось у них остаться наедине, возникало у него коварное желание начать этот непростой разговор, но пересиливал себя. О чем потом, успокоившись, не сожалел. Всё по той же вековой причине: нельзя, ну нельзя заводить шашни на работе, особенно с подчиненной, добром никогда не кончается, и примеров тому тьма-тьмущая. Один такой пример, не менее печальный, был, увы, и у него, давненько уже, но хватило надолго. И, опять же увы, отношения с Олей прежними не остались, едва до развода не дошло. Она, обо всем случайно проведав, вышла, что называется, из берегов. К счастью, обошлось, хоть и с немалыми потерями. Находил лишь сомнительное утешение, любуясь Светиным милым, чуть скуластым лицом с улыбавшимися ему серыми глазами, радовался каждой возможности случайно или не случайно встретиться с ней, перекинуться несколькими словами.

Но сейчас был не тот случай, коротко объяснил ей, кто Ленька и почему привел его к ней, попросил быть особенно внимательной и правду Леньке не говорить. Если тот станет выпытывать, сказать ему, что есть у него, конечно, печеночная патология, но ничего страшного, надо лишь хорошенько подлечиться. Но это при варианте, что задержат какие-нибудь неотложные дела и он вовремя на выручку к ней не поспеет.

— Думаете, так будет лучше? — засомневалась Света. — Вернется он в свой Киев, наверняка ему скоро придется обследоваться, подумают, что мы здесь, простите, олухи и неучи. И вообще, судя по тому, что вы мне рассказали, каждый день для него дорог, зачем обольщать? Ведь чем раньше начнет он лечение…

— Да думал я об этом! — сокрушенно вздохнул Воскобойников. — Ну… я потом сам ему… Так уж получилось.

— Слушаюсь и повинуюсь. — И улыбнулась одной из тех улыбок, от которых теплело у него сердце.

Ему бы ответить ей тем же, но не получилась такая улыбка, кошки на душе скребли…

Досаждало еще, что роптать начнет очередь — он без халата, и не обязательно кто-нибудь опознает в нем главного врача. Да если и опознает — все равно нехорошо, если того не хуже. Но волновался напрасно — Ленька даже сейчас не отказал себе в удовольствии посвятить всех в свои особые отношения с главным врачом, прямо дитя малое. Валентин Аркадьевич сразу понял это, когда сидевшая первой у двери женщина пропела:

— Пожалуйста, пожалуйста, товарищ главный врач, пусть ваш друг без очереди идет, мы не против.

Воскобойников гмыкнул, многозначительно глянув на Леньку, извинился, сославшись на срочную необходимость. Оставил Леньку Свете, сказал, что скоро появится.

Хотелось самому поприсутствовать при Ленькином обследовании, не оставлять с ним Свету один на один. Недолго посовещался со своим замом по лечебной работе, подписал принесенные насупленной Лидой бумаги, сделал парочку неотложных звонков и поспешил к ним.

Процедура еще не закончилась; он остановился за Светиной спиной, она молча указывала ему курсором на роковые тени. Он не очень-то разбирался в этой технике, но особой компетентности не требовалось, чтобы удостовериться насколько все плохо.

— Ну вот, — бодро сказала Света, — можете вставать. Порадовать вас нечем, Леонид… простите, не знаю вашего отчества…

— Карлович, — подсказал Ленька.

— Печень у вас, Леонид Карлович, не в идеальном порядке. Вы, Валентин Аркадьевич мне сказал, сегодня уезжаете. Настоятельно рекомендую сразу же по приезде обратиться к врачу, начать серьезно лечиться.

— Рачок, что ли, завелся? — снова пытался шутить Ленька.

— Ну зачем же сразу рачок! Изменения вполне могут быть доброкачественными. Даже скорей всего доброкачественные, я, например, не сомневаюсь. Да, Валентин Аркадьевич?

Краснела она, Воскобойников давно заметил, необычайно легко, знала, что выдает себя, и смущалась от этого еще сильней. Но сейчас к их почти год уже длившемуся безмолвному диалогу это никакого отношения не имело.

— Вне всякого сомнения, — закивал Воскобойников.

А Ленька неожиданно выказал недюжинные познания в медицине:

— Зачем же лечиться, если она доброкачественная? Опухоль и есть опухоль, какую ни возьми, хоть обыкновенную родинку, ее уже ничем не изведешь, только ждать, чтобы в злокачественную не переродилась. Может, все-таки у меня что другое? Уж больно подпирает.

Света посмотрела на Воскобойникова. Он принялся втолковывать Леньке, что все это происходит на фоне воспалительного процесса, который нужно загасить, чтобы не провоцировал нежелательные осложнения, досадовал на себя, что говорит не по врачебному торопливо и многословно.

— Ну, это другое дело, это само собой, — шмыгнул носом Ленька. — Ты, Валёк, пропишешь мне нужные пилюли, чтобы я там у себя зазря в очередях не толкался? Само собой.

Не уверен был Воскобойников, что удалось им убедить Леньку, но по крайней мере самое тягостное осталось позади, можно было немного расслабиться.

— А я и понятия не имел, что ты Карлович, — сразу о другом речь повел, когда вышли. — Вот уж удружил дед твоему папе Карло.

И порадовался, что Ленька не продолжил опасный разговор, охотно взялся рассказывать, что, дед его Карлом Марксом увлекался, даже в каком-то ячейке состоял, в честь Маркса сына и назвал. А потом, когда оказались уже в кабинете Воскобойникова, озорно подмигнул:

— Кадры себе с умыслом подбираешь? Такую кралю отхватил! Что ты! Быстро вы с ней поладили?

— Да брось ты! — очень правдоподобно отмахнулся Валентин Аркадьевич. — Она же в дочки мне годится! Мне тут и без нее забот хватает.

— Кому ты чешешь? — не унимался Ленька. — Будто я не видел, как вы таращились друг на друга! А краля твоя аж покраснела как маков цвет!

Эти Ленькины слова Воскобойникову пришлись по душе. Пусть лучше думает, что краснела Света не оттого, что врать пришлось.

— Это, сильно подозреваю, она из-за тебя алела. Как услышала, что ты Карлович, сразу втюрилась.

— Давай звони.

— Кому? — опешил Воскобойников.

— Известно кому. Тому, от которого, ты сказал, много зависит. А то я никуда не успею.

— Пожалуй, рановато еще, — засомневался Воскобойников, — вряд ли он уже на работе.

Но полез за записной книжкой, сверился, набрал номер. Повезло, ответили. Поведал ему в двух словах о Леньке, сказал, что просит как для себя, тот обнадежил, что постарается помочь, перезвонит через часок-другой.

— Не пойму, так мне ехать сейчас на завод или не ехать? — затряс головой Ленька. — Если ехать, то к кому там обращаться? Что же ты у него не спросил?