ТРИ ДНЯ ЗАКОНА

Проснулся, верней сказать, очнулся под утро, нужно было навестить туалет. К своему удивлению, ощущал себя вполне терпимо — обычно после таких возлияний приходилось много хуже. Посидел немного, чтобы не спугнуть удачу, затем начал осторожно сползать с кровати.

— Ты куда? — сонно спросила Оля.

— Спи, спи, — обнадежил ее, — все нормально, я сейчас.

Ноги еще были ненадежными, но, главное, не скандалил желудок — самая ненавистная, по скудному опыту знал, напасть. И голова совсем немного беспокоила, обошлось. Только пить очень хотелось. Сделал шажок, другой, благополучно миновал дверь. Слабого уличного освещения хватало, чтобы разглядеть: Леньки на диване опять нет. И вдруг уловил какие-то подозрительные звуки, доносившиеся из глубины коридора. Добрался до него, прислушался. Ленька закрылся в ванной. Что делает он там, разобрать было невозможно — то ли плачет, то ли скулит, то ли стошнило его. Постучал:

— Тебе что, нехорошо?

Ленькин голос тоже был какой-то невнятный — приглушенный, сдавленный:

— Нормально, Валёк, ты иди, иди.

Не поверил, приоткрыл дверь. Ленька сидел на корточках, сжимая руками живот. Оглянулся на Воскобойникова, улыбка получилась жалкой, вымученной.

— Тебе нехорошо? — повторил Воскобойников.

— Печенка проклятая, — виновато заморгал, — опять прихватила. Ничего, я две таблетки выпил, уже легчает.

— И часто она тебя так прихватывает?

— Когда как.

— Иди ложись, я сейчас приду, посмотрю тебя.

— Не имеет смысла, Валёк.

— Имеет, мне лучше знать.

Вернувшись, застал Леньку послушно лежащим поверх одеяла. Включил свет, сел на диван рядышком. Теперь пригляделся к Леньке внимательней. Сразу не понравилась проступившая на животе венная «медуза».

— Ты всегда такой худой или в последнее время вес теряешь? Давай, рассказывай все подробно, мне каждая мелочь важна.

— Могу и подробно, господин доктор, — пытался ерничать Ленька. — Только напрасно ты все это затеял, мне уже полегчало. Шел бы лучше досыпать, вчера ты здорово ухайдакался.

— Рассказывай.

И Ленька рассказал. Что похудел не так давно, раньше куда глаже был. Оттого, наверное, что аппетит пропал и подташнивает. А то наоборот бывает, голод до того сосать начинает, что насытиться не может. Но это совсем редко случается, вот сейчас, в Ростове, напал на него такой жор, от перемены климата, видать. И распирает изнутри все время, будто не вмещается в нем эта пакостная печень. И вообще механизм его фокусы разные выбрасывать стал, шишки какие-то появляются, и не болят вроде, а все равно противно…

— Где шишки, покажи, — еще больше насторожился Воскобойников.

— Вот тут, на руке, и на ноге две.

Валентин Аркадьевич помял пальцами Ленькины «шишки», хмуро сказал:

— Давай живот посмотрю. Согни ноги в коленях, расслабься.

То, что нащупал он в Ленькином животе, окончательно испортило настроение. Твердый, бугристый край печени, далеко выползший из подреберья, ничего хорошего не предвещал.

— Ну что, доктор, жить буду? Или тапочки белые покупать? — натужно пошутил Ленька.

— Будешь, куда ты денешься. — Теперь уже Воскобойников постарался изобразить безмятежную улыбку. — Но обследоваться все равно нужно. Утром поедем с тобой в поликлинику, УЗИ сделаем. Хоть какая-то польза будет от этой твоей командировки.

— Да ты что? — всполошился Ленька. — Какое УЗИ? Мне с утра на завод надо, последний день, вечером билет на поезд! И так вчера впустую день пропал!

Принялся рассказывать, что с ним сделает начальник автобазы, если ни с чем вернется, денежки командировочные зря потратит, да и ребята на него надеются, там у них полный швах, но Воскобойников слушал вполуха. Совсем о другом думалось. Кто ему этот нескладный Ленька Закон, свалившийся снегом на голову, осложнивший жизнь и дома, и на работе? Не дружили вовсе они в детстве, и вообще, не объявись тот вдруг в Ростове, никогда о его существовании не вспомнил бы. Ленька ли первый, у кого выявлял он, терапевт с четвертьвековым стажем, онкологию? Почему так сердце заныло, когда наткнулись пальцы на эту узловатую печень? Словно с самым близким человеком беда стряслась. Хмель без остатка выветрился из головы, зато разболелась она.

— На завод успеется. Все равно, боюсь, ни с кем ты там не договоришься. А я одного человека знаю, от него многое зависит, лечится у меня. Позвоню ему.

— Ну, если так… — не стал сопротивляться Ленька. — Мне главное, чтобы не с пустыми руками отсюда уехал, говорю же.

— Значит, договорились. Рано еще, ты постарайся заснуть, мне тоже, кстати, не повредит.

— Что вы там опять куролесите среди ночи? — недовольно пробурчала Оля. — Вчера не наболтались? Сами не спите и другим не даете. Тебя как подменили в эти два дня. И так напиваться! Вот уж не думала…

— Тише ты, — попросил Воскобойников. — Услышать может. Мы не болтали, у него живот разболелся.

— Пусть он меньше… — слегка приглушив голос, раздраженно продолжила Оля, но он тем же шепотом оборвал ее:

— Беда, Оля. У него рак. Печени. Запущенный. Жить ему осталось всего ничего. Ты уж с ним, пожалуйста… Очень тебя прошу.

— Это он тебе сказал?

— Это я сам сейчас обнаружил, смотрел его.

— Ты уверен?

— Увы. И отдаленные метастазы уже пошли. В кости, куда чаще всего печень стреляет. Утром сделаем УЗИ, но это уже так, вдруг один шанс из миллиона.

— Плохо, — одним словом обошлась Оля.

— Куда уж хуже. Ладно, ты поспи, часа полтора еще в запасе есть.

Дорого бы дал, чтобы и самому сейчас заснуть, но знал, что не удастся. Догадался ли Ленька, что неспроста он, доктор, так обеспокоился? Наверняка догадался, не дурак ведь. И в детстве дураком не был — тот нередкий случай, когда слабоватый интеллект не идет во вред природной сметливости. Тот же Ленька не раз был тому свидетельством. В карты, помнится, здорово играл, а ведь для этого требуется не только цепкая память, надо еще варианты уметь считать, блефовать умело. Эти его чемпионаты… Один уж точно не забудется…

* * *

Карточная эпидемия накрыла двор неожиданно. Поигрывали, конечно, и раньше, но от случая к случаю — в основном, когда погода была плохая, в футбол не погонять. А тут словно прорвало: до темноты резались в дурака, шлепали засаленными картами по широкому пню за дровяным сараем, усевшись на притащенные к нему бревна. Если пацанов приходило много, играли на вылет. Чаще на деньги, но могли и на щелбаны или «американку» — зависело от того, какая компания собиралась. Каждый за себя и два на два, пары сколачивались и распадались, ссорились и мирились, порой и до драк доходило, если заподозрили кого-нибудь в жульничестве. Попасть в пару к Леньке считалось удачей, сразу увеличивались шансы на выигрыш. У него была своя метода игры, очень эффектная: сначала не отбивался, принимал, а затем, собрав увесистый карточный веер, лихо расправлялся с противником. Умудрялся он не только запоминать все карты, уходившие в отбой, но и частенько непостижимым образом угадывал, какие у кого остались на руках. А этот высший пилотаж, когда Ленька издевательски оставлял «шестерки» на погоны! Ленька вообще предпочитал вариант «каждый за себя», чтобы никто не портил ему игру. И он, Валёк, завидовал его карточной памяти, сам почему-то быстро забывал даже козыри, вышедшие из игры. Только удивляться оставалось, почему Ленька при такой редкостной памяти еле переползал из класса в класс.

Но и на старуху бывает проруха, Ленька порой заигрывался, оставался в итоге с принятой чуть ли не всей карточной колодой. По Ленькиной же инициативе стали проводиться личные чемпионаты. Сражались один на один, для этого рисовалась турнирная таблица наподобие футбольной, где отмечались выигрыши и проигрыши. Тут уж на щелбаны не разменивались, заранее оговаривалась величина ставки. Впрочем, о больших деньгах речь не шла, разве что в каких-нибудь особых случаях — богатеев во дворе не водилось. И почти всегда, за редкими исключениями, Ленька выходил победителем. И, соответственно, оставался не в накладе. Вряд ли кто сомневался, что Ленька затевает эти чемпионаты не спортивного интереса лишь ради, но никого это не возмущало и не отваживало. Не хочешь — не играй, никто тебя не заставляет.