МЭТР

Как-то, возвращаясь с пляжа, Мэтр, ОТ и я зашли в пивнушку на Энгельса (тогда ещё была такая уютная забегаловка напротив памятника Кирову) и, по предложению Мэтра, стали состязаться в питье пива. ОТ осилил семь кружек, я — восемь, а Мэтр — шестнадцать. «Это что! — скромно сказал он. — Вот Антонио (был у него такой приятель, из испанских эмигрантов) выпивает двадцать две». В связи с этим эпизодом не могу не вспомнить одну очень забавную беседу. Вскоре после вышеописанного состязания мы с Мэтром попали в дом доцента РИСИ ВГ, убеждённого трезвенника. И тот, говоря об АС, талантливом математике, с ужасом воскликнул: «Но ведь он отъявленный алкоголик! Он непрерывно разрушает свой мозг! Вы мне, конечно, не поверите, но однажды я видел собственными глазами, как АС выпил одну за другой три кружки пива!». «Но этого просто не может быть! — вскричал Мэтр. — Ведь это полтора литра! Непостижимо!». ВГ: «Да, Сергей Фёдорович, мне понятно ваше недоверие. Я бы и сам не поверил, если бы не видел этого собственными глазами». Мэтр продолжал изумляться, закатывать глаза и патетически воздевать руки. Милейший ВГ был ещё и эсперантист и, как все эсперантисты, очень отрешённый человек. Наверно, он единственный в городе не понимал, с кем имеет дело.

ГБ вспоминает, как он послал Мэтру из Средней Азии в презент бидончик ректификата, сопроводив его длинной латинской эпистолией. Предварительно он долго пыхтел над словарем и вспоминал то, чему обучал его Мэтр лет десять назад. Вернувшись в Ростов, он встретил Мэтра и смущённо потупился, ожидая изъявлений благодарности. Но услышал совсем другое: «Я поражён двумя обстоятельствами — во-первых, тем, что вы считаете своего учителя падким до спиртного, к чему я вам не давал ни малейших оснований, а во-вторых, вы напрочь забыли относительные местоимения и дважды не соблюли «консэкуцио темпорум». К слову, он тут же устроил безработного ГБ в одну из редакций, где тот проработал много лет.

Забавно было наблюдать, как Мэтр готовится к походу в ресторан (он говорил «дристоран»). Трогательнейшим образом он заранее стелил дома постель, даже отгибал краешек одеяла, наливал огромный фаянсовый кофейник водой и ставил его на столик у изголовья. Он знал наверняка, что вернётся мертвецки пьяным. Как-то раз в таком состоянии застали его друзья во главе с АС (тем самым, что выпивал три кружки пива зараз). Они обложили храпящего Мэтра банными вениками и тихо удалились. Проснувшись, Мэтр ошалело озирался — не мог понять, где он: то ли в канаве, то ли в могиле. Я и сам не раз заставал его в стельку пьяным. Однажды я зашёл к нему — а квартира Мэтра никогда не запиралась, — Мэтр лежал пластом на диване и богатырски храпел. В это время в соседней комнате зазвонил телефон, я взял трубку. Звонили из университета — Мэтр не пришёл на экзамен. Окатив Мэтра водой из его объёмистого кофейника, я с превеликим трудом подтащил его к телефону. «Сергей Фёдорович, что случилось? — пропищала трубка. — Студенты ждут вас третий час». «Буду ровно через пятнадцать минут, то есть пиз десяти два», — отчеканил Мэтр и тут же погрузился в беспробудный сон. Оттащить его назад мне было уже не под силу.

На пищу он не тратил, по-моему, ни гроша (речь идёт, конечно, о временах его холостяцкой жизни) и, по всем признакам, должен был протянуть ноги с голодухи. Но во всех домах, где он бывал, его охотно кормили. Аппетит у него был волчий, казалось, он проголодал с неделю и собирается набить брюхо на неделю вперёд. ИГ, мать борца МР, рассказывает, что Мэтр частенько заглядывал к ним «на пирожки» и с неописуемой быстротой поглощал пирожки десятками. Умяв предложенный харч, он обычно просил добавки, а потом по-крестьянски вытирал тарелку мякишем и отправлял его в рот. «Отрабатывал» он обед своими бесчисленными историйками и анекдотами. Особенно любил он так называемые «философские анекдоты». Привожу образец. Едет в поезде некий гражданин. Ночь. Он усыпает. Просыпается от ощущения, что на него что-то льется. Открывает глаза и приходит в ужас. На него писает какой-то тип. «Негодяй! Как вы смеете!» — вопит он. «Тс-с-с…Сейчас я на вашего соседа срать буду». И пострадавший мгновенно успокаивается. Или такой — «филологический». Спорят два профессора. Один утверждает, что правильно говорить «манда», а другой — «п…а». Аргументы у первого такие: «Но ведь мы говорим „мандарин“, а не „п…арин“, „мандолина“, а не „п…олина“, „мандат“, а не „п…ат“, „Баб-эль-мандебский пролив“, а не „Баб-эль-п…ебский пролив“, наконец, профессор, ведь ваша фамилия Мандельштам, а не П… ельштам». При всей неподвижности его лица (по-моему, у Мэтра был даже легкий парез), анекдоты свои он рассказывал очень выразительно: ужас, изумление, злорадство, хитрость изображал он хоть и преувеличенно, но мимически очень достоверно. Гомосексуальная тема и тут, разумеется, главенствовала. Некоторые фразы из его излюбленных анекдотов прочно вошли в наш обиход. К примеру, «Абнымал-цалавал», «Милый, гавари мине ти», «Всё-таки это сближает»…Укоренилось и его любимое присловье «Чай, не водка — много не выпьешь». Частенько — и тоже на людях — преуморительно рассказывал он анекдоты о малолетнем похабнике по фамилии Паламарчук. Учительница спрашивает на уроке в первом или втором классе: «А теперь дети назовите слово на букву П». Ученики тянут руки, кто-то говорит «пирожок», кто-то «панамка», старательный Паламарчук на задней парте тянет руку и тут же, конечно, выпаливает: «П…а». Учительница кривится: «Фи, Паламарчук, как не стыдно!» И снова: «А теперь дети, назовите слово на букву «Х». Всё повторяется. Наконец, учительница предлагает назвать слово на букву «К». Дети задумываются и только неутомимый Паламарчук, задыхаясь, тянет по-прежнему руку. Учительница: «Только, Паламарчук, без похабства». Паламарчук: «Карлик… но с во-о-от таким х… м». Любил Мэтр и псевдоцитаты из классиков, например, «Как утверждает Тютчев, каждый дрочит, как он хочет». К громким именам вообще имел он великое пристрастие: Шопенгауэр, Киркегор, Бертран Рассел, Тойнби, Бергсон, Леви-Стросс, Леви-Брюль, Ортега-и-Гассет…

В своем вечном желании «шокинга» любил он корчить из себя антисемита. Между тем поговаривали, что он и сам еврей, во всяком случае полуеврей. Мать его, Зинаиду Арсентьевну, я знал — благообразная старушка с повадками бывшей барыни, косметичка-надомница. Несомненно, русская. Отец, Фёдор Иванович Ширяев (ко времени нашего знакомства, уже почивший), был известным в городе венерологом. Тоже, бесспорно, русский. Но люди, знавшие Мэтра с детства (МЛ), утверждают, что Фёдор Иванович был ему всего лишь отчимом, а настоящим его отцом был состоятельный нэпман, первый муж ЗА, по происхождению иудей. Я в это не шибко верю. Во внешности Мэтра не было ничего еврейского, разве что некоторые ужимки и гримасы, с которыми он изображал профессора Г или Н, а также персонажей своих неиссякаемых анекдотов — бесчисленных тугелухесов и цигильперчиков. Но вовсе не хуже перевоплощался он в армянина, грузина или татарина. И всё же я не удивился бы, узнав, что в жилах Мэтра текла какая-то толика еврейской крови. К евреям его тянуло как-то по-родственному, хотя именно при них произносил он свои жидоедские монологи. Не раз поносил он Фейхтвангера и Эренбурга (действительно двусмысленные фигуры), не забывая подчеркнуть их еврейское происхождение. Но в антисемитизм Мэтра я нисколько не верю. Истинный антисемит, даже если он «чистый теоретик», непременно агрессивен, завистлив, злобен, — других я не встречал. А нападки Мэтра на евреев всегда были добродушно-комичны и как-то родственны. «Дискриминация? Травля? — иронизировал он. — Да вы откройте телефонный справочник на букву „Э“!» Открывали: шесть Эпштейнов, три Эйхера, три Эмдина, да ещё Эмбдин, Эмдинг, Эрлих, Эйдельман, Эйгензон, Эфроимский… Спор заканчивался всеобщим хохотом. Меня (полукровку) он чувствительно поддевал дважды. В первый раз, когда я перешёл работать в мединститут. «А знаете, почему остановились на вашей кандидатуре? Я сообщил им, что ваша конкурентка, ЖГ, еврейка». Я пришёл в ужас, но вскоре выяснилось, что всё это Мэтр выдумал. А как-то, встретив своего сослуживца ВД, действительно юдофоба, он представил меня так: «Хороший парень, латинист, стихотворец, один недостаток — жидов не любит». «Ну, этим „недостатком“ все мы страдаем», — захихикал ВД. Я смешался. Мэтр был доволен — ещё одна ширяевиада удалась.

Я говорил уже, что знакомых у него была прорва. В его записной книжке соседствовал академик В. М. Жирмунский и постовой милиционер Попик, часовщик Володька Орлов и профессор Грабарь-Пассек, адвокаты, врачи, инженеры, плотники, спортсмены, преподаватели, рецидивисты, публичные девки, дружинники, Николай Калинникович Гудзий и отставной полковник Окоёмов — сотни знаменитых и безвестных людей, и почти с каждым из них была связана какая-нибудь занятная история.

Например, с полковником Окоёмовым (Мэтр называл его Окоёбовым), почётным председателем борцовской секции. У приятеля Мэтра КБ, тоже преоригинальной личности, вскочила на члене непонятная шишка. Болезненно мнительный КБ обегал всех дермато-венерологов города, но безрезультатно. Тогда Мэтр посоветовал ему обратиться к тайно практикующему специалисту — Окоёмову. А тот, кстати сказать, будучи невероятным глупцом, мнил себя человеком великого ума и житейского опыта. Не подозревающий подвоха КБ отправился по указанному адресу — в полковничий особняк. Открыл ему дюжий старик с удлинённым и несколько искривлённым черепом долихоцефала. Это и был Окоёмов-Окоёбов. «Чем могу служить?» — вельможным голосом спросил он. КБ залепетал, что ему нужна конфиденциальная беседа, совет нужен. «Что ж, милости прошу», — обрадовался полковник и провёл КБ в отдалённую комнату, которую тот принял за скрытый врачебный кабинет. «Так в чём же дело, молодой человек?» — отечески спросил Окоёмов. — «Да вот, неприятность у меня вышла, вторую неделю. Но лучше я покажу». И КБ расстегнул ширинку. Полковник остолбенел, на секунду лишился дара речи, потом яростно затопал ногами: «Вон отсюда, мерзавец! Тридцать лет я беспорочно проработал в Органах, всякого навидался, но x… мне ещё никто не показывал! Вон!!!» КБ в полном недоумении пустился наутёк.