МЭТР

Любимая тематика была у него почему-то гомосексуальная. Мне, к примеру, он говорил: «Нет, напрасно я пристроил вас на кафедре латинского языка. Вы должны были бы руководить кафедрой аналитической и дифференциальной педерастии». Но главной его мишенью был ОТ, эмигрант-возвращенец, первые двадцать лет своей жизни проживший во Франции. Был ОТ в те времена пухленьким, курчавым, румяным херувимчиком, и Мэтр буквально преследовал его своими педерастиадами. Звали ОТ Олегом Дмитриевичем, но Мэтр тут же окрестил его камергером Митричем, потом просто Митричем, так его все и называли. Для Митрича был создан мифический напарник — любитель белокурых «мальчиков»: нахичеванский армянин Акоп Вартаныч. Тирады свои Мэтр любил произносить в людных местах, особливо в трамваях. «Нет, — громогласно заявлял он мне, как бы продолжая разговор. — Нет, вы заблуждаетесь, ведь всем известно, что Митрич, — и он указывал на похолодевшего от ужаса ОТ, — никогда не посягнёт на мужчину, поскольку он всегда был пассивный, это началось в раннем детстве, когда он сидел в одной ванночке с малолетним наследником российского престола Владимиром Кирилловичем. А теперь его безумно любит Акоп Вартаныч. Он даже выколол на правой руке: «Люблю Митрича». Пассажиры ошеломлённо внимали этим речам. На первой же остановке ОТ опрометью вылетал из трамвая. «Куда же вы? — кричал ему вслед Мэтр. — Акоп Вартаныч ждёт вас около нахичеванского базара!» Сначала Митрич не на шутку обижался, но потом, будучи человеком с юмором, постепенно вошёл в роль и сам подбрасывал Мэтру материал. Как-то он показал ему английскую газету, где сообщалось, что гомосексуализм в Англии наконец узаконен. «Бедный Оскар Уайльд! — воскликнул Мэтр. — Жаль, что он не дожил до этого счастливого дня! Но хотя я и разделяю ваше ликование, хочу вам напомнить, что живёте вы не в либеральной Великобритании, а в ханжеской России, так что соблюдайте прежнюю предосторожность».

Помню забавнейшую (и похабнейшую) историю с СА, был у меня такой приятель. Долговязый блондин, всегда одетый с иголочки, никогда не употреблявший бранных слов. Мэтр его не выносил, СА отвечал ему полной взаимностью, и я старался принимать их отдельно. Но однажды произошло непредвиденное. Когда СА постучал своим характерным дробным стуком, я без особой надежды на успех попросил Мэтра: «Бога ради, ведите себя прилично. А главное — никакого мата». Мэтр: «Не тревожьтесь, я ничем не оскорблю слух этого долбоёба». С вошедшим СА Мэтр поздоровался очень церемонно. Но тут же, повернувшись ко мне и скроив непотребную физиономию, любострастно прогнусавил: «Так вот, я продолжаю: в эту самую минуту он засунул ей палец в манду». СА остолбенел. Желая направить разговор в интеллигентное русло, он ни к селу ни к городу брякнул: «А что вы думаете, Сергей Фёдорович, о знаменитых Меданских вечерах и том влиянии, которое оказал Тургенев на Флобера, Доде и Гонкуров?» Мэтр встрепенулся: «О, Тургенев был для них большим авторитетом. А Меданские вечера проходили обычно так: пока Флобер на козетке занимался любовью с Эдмоном, а Доде на плюшевом канапе с Жюлем, Иван Сергеевич ассистировал обеим парам и давал им квалифицированные советы. Потом старший переходил в объятия автора „Малыша“ и „Набоба“, а младшенький сплетался воедино с автором „Сентиментального воспитания“ и „Саламбо“. И, наконец, оба гонкурчика переползали на софу к создателю „Муму“ и „Песни торжествующей любви“. Тема эта недостаточно разработана у Фаге, Вогюэ и Пти-де-Жюльвиля. Не хотите ли ею заняться? Материалом я вас обеспечу». Между тем разразился ливень, и только он помешал СА вовремя ретироваться. После описания Меданских вечеров ошарашенный СА подошел к окну и пробормотал: «Однако же дождь не проходит…» — «Да, хуярит, как опизденный», — посочувствовал ему Мэтр. СА удалился, невзирая на непогоду. Мэтр ликовал — именно этого он и добивался.

Эпатаж был его стихией. Он мог явиться в аудиторию и начать занятие так: «Простите, я сегодня небрит. В канаве, где я провёл ночь, не оказалось розетки». Он мог подойти на улице к какому-нибудь интеллигентному старичку, долго расшаркиваться, извиняться и вдруг спросить: «А скажите, где тут можно поссать приезжему человеку?» Помню, как 7 ноября к нему подскочил льстивый и скользкий Л: «Серёжа, дорогой, с праздничком тебя!» Мэтр тотчас изобразил крайнее возмущение: «Как! Великий Октябрь, возвестивший победоносными залпами „Авроры“ рождение нового мира, для тебя всего лишь „праздничек“?» Л в ужасе шарахнулся прочь. Тот же Л, встретив Мэтра через некоторое время: «Серёжа, как давно я тебя не видел!» Мэтр (сухо): «Ровно столько же, сколько я тебя». Л: «В какую сторону ты идешь?» Мэтр (резко): «В противоположную». Обожал Мэтр в самых неподхо-дящих местах декламировать знаменитую азбуку: «Г: гусар погонами гордится — гондон дырявый не годится», «Н: Наполеон владел Европой — Нерон давил орехи жопой», «Я: Ямайка — остров в океане — якуты носят х… в кармане» — и так далее, на все буквы алфавита.

Хотя Мэтр нисколько не стеснялся в выражениях, иногда он с самым серьёзной физиономией закатывал скандалы сквернословам. Однажды я, сидючи у Мэтра в гостях (а больше никого не было), употребил какое-то невинное словцо типа «дерьмо». Мэтр взбеленился: «Е…на мать! То, что вы воспитывались не в пажеском корпусе, мне известно, и всё-таки я запрещаю вам в моём доме пользоваться подобной лексикой! За стеною женщины, дети!» Я: «Но ведь вы сами минуту назад матюкнулись». Мэтр искренне изумился: «Да я вообще не знаю нецензурных слов. К чему они? Ведь, как утверждал Михайло Васильевич, российский язык соединяет в себе богатство греческого, точность латинского, изящество французского, нежность италианского, энергию гишпанского, краткость английского, силу немецкого. Зачем же прибегать к вульгарным арготизмам?». Не зная Мэтра, любой принял бы этот пассаж на полном серьёзе. ВБ назвал кого-то при нём «старой перечницей». Мэтр долго распекал его за это. Недоумевающий ВБ перерыл множество словарей и в одном из них обнаружил, что «перечница» значит ещё и «задница». Кажется, в старом вольфовском издании Даля под редакцией Бодуэна де Куртене. Полагаю, что именно это издание Мэтр в своё время пристально изучал. Во всяком случае все шестнадцать народных речений со словом «жопа», приводимых Далем (Бодуэном), были у него в ходу: «На бесптичьи и жопа — соловей», «Темно, как у негра в жопе», «Голос, как в жoпe волос — тонок, да нечист» и т. д.

В магазинах, ресторанах и парных его панически боялись. Где только он ни появлялся, в воздухе проносились грозовые разряды. Недаром в одной из моих студенческих сатир говорилось: «Ко всем он липнет, словно клейстер, во все дела суёт свой нос — неутомимый склокомейстер, великий склоковиртуоз!». «И это, по-вашему килограмм масла? — распекал он дрожащую продавщицу. — Жалобную книгу! Заведующего! Считайте, что с этой минуты вы уволены!» И ему подобострастно отвешивали грамм на двести больше. «И это, по-вашему водка? В этом графине, по-вашему, шестьсот грамм?» (А в графине было граммов семьсот, и водка была отменной, нисколько не разбавленной — уж в ресторанах-то Мэтра отлично знали), в парных он обвинял банщиков, что ему недодали нескольких атмосфер, тут же собирал подписи протестующих против «произвола банно-прачечного треста». Но потом никуда, конечно, реляции эти не посылал, только друзьям демонстрировал. Париться Мэтр любил страстно. Многие помнят его шагающим пo улице с вязанкой берёзовых веников подмышкой. Нам он говорил: «Дураки вы, что не ходите в парную. Это же наш ростовский Гайд-Парк. Говоришь, что хочешь. Крикнешь „долой советскую власть!“ — и тут же исчезнешь в клубах пара». Попутно рассказывал он скабрёзные истории с участием легендарного Акопа Вартаныча, по его словам, большого любителя парилки. «Митрич, не переживайте, но вчера Акоп Вартаныч, ваш вероломный возлюбленный, обесчестил в парной бравого советского воина. Правда, при этом он постанывал: «Митрич, Митрич…». Но особенно любил Мэтр устраивать спектакли в книжных магазинах. «А нет ли у вас чего-нибудь по бесчеловечности?». «Нет», — растерянно отвечала продавщица. «Как? А это?» — и он тычет пальцем в брошюру «Бесчеловечность апартеида». «А нет ли у вас пособия для начинающего милиционера?» — «Нет, такого у нас не бывает». — «Стыдитесь, вы не знаете своего ассортимента! — и указывает на книжку «Ручное вязание». Там же в магазине он мог громко сказать: «Вчера один мой знакомый английский шпион уверял меня…»

Психиатры назвали бы его демонстративной личностью. Но я не думаю, чтобы Мэтр подходил под какую-нибудь психиатрическую рубрику (или уж сразу под многие). Однако, демонстративной личностью он, пожалуй, был. Мэтр расцветал только в присутствии многочисленных зрителей, слушателей, еще лучше — толпы. Но иногда ему хватало и одного-двух собеседников, он знал наверняка, что все его выходки и «мо» будут потом репродуцированы.

Вот ещё несколько его неожиданных реакций (впрочем, все его реакции были непредсказуемы). Кто-то задаёт ему явно риторический вопрос: «Мэтр, почему вдруг исчезли в магазинах лезвия?» Мэтр: «Видимо, по той же причине, по которой исчезло сливочное масло, сборники Осипа Мандельштама, сапожная вакса, газета „Биржевые ведомости“, паюсная икра, тетради в клеточку, пасхальный перезвон колоколов…» Парадоксальные сближения Мэтр обожал. Помню, кто-то произносит крамольную фразу и тут же пугается: «Мэтр, а это не опасно?» Мэтр: «Видите ли, в наше время всё опасно, и никогда не угадаешь, что именно. Вот вы, допустим, скажете, что одеяло предназначено для укрывания тела. Но, возможно, Владимир Ильич, скрываясь с Гришкой Зиновьевым в шалаше на станции Разлив, укрывал одеялом кастрюлю с гречневой кашей».

А вот ещё один микроэпизод. Мэтр заходит в общественную уборную на Газетном. Из кабинки выходит интеллигентного вида мужчина. «Вернитесь! — зычно вопит Мэтр. — Вернитесь и немедленно смойте свои фекалии! Или вы предполагаете, что следом за вами ходят специалисты и собирают ваши котяхи для лабораторных анализов?» Многие свои байки Мэтр начинал словами: «Представьте себе…» Кто-то при нём удивляется, что не все правонарушения предусмотрены уголовным кодексом. Мэтр: «Представьте себе двух старых маразматиков, которые притащились на детскую площадку в горсад, нашли верёвочку, привязали её концы к своим дряблым старческим писюнам и заставили пятилетнюю девочку скакать через неё, как через скакалку. Можно ли такое предусмотреть в УПК?»