МЭТР

В 58 году, во время травли Пастернака, некий ФЧ (кстати, боготворивший Бориса Леонидовича) написал мерзкий пасквиль о романе, которого, как и все, не читал, и напечатал его в «Доне» в расчёте, что журнала этого никто не раскрывает. Вскоре он столкнулся на улице с Мэтром. «Поздравляю вас с грандиозным успехом! — съязвил Мэтр. — Я только что из Питера. Борис Михайлович Эйхенбаум, Юлиан Григорьевич Оксман и Виктор Борисович Шкловский в полном восторге от вашего исследования! Они предсказывают вам большое будущее». ФЧ побледнел и зашептал: «Но ведь вы знаете, как я люблю Пастернака. Меня просто заставили. Зато на гонорар от статьи я куплю наконец пастернаковскую «Охранную грамоту». — «Булгарин тоже был большим библиофилом», — заметил Мэтр, удаляясь.

Когда в ростовском отделении Союза писателей обсуждали повесть ВС, заушательски разруганную «Правдой», мы все пришли, чтобы хоть морально поддержать друга, и сели в последнем ряду. Это был шемякин суд, откровенная расправа. Особенно бесновался АГ, бесталанный стихоплёт, именовавший себя «крупнейшим поэтом юга России». Мэтр во всеуслышание комментировал с места каждое его слово. Председательствовавший ПЛ попытался удалить нас из зала. Собрание неодобрительно загудело. АГ пролаял: «Какие-то пришлые хулиганы мешают нам работать!» — «Работать! — саркастически выкрикнул Мэтр. — Да вы просто наёмный убийца! Это и есть ваша работа!» АГ задохнулся от возмущения: «Что-о-о? Я??? Ах, так!!! Ноги моей здесь больше не будет!!!» И он выскочил из зала, громко хлопнув дверью. Воцарилось растерянное молчание. И вдруг — спокойный голос Мэтра: «Не волнуйтесь, он не ушёл. Насколько я его знаю, он сейчас подслушивает под дверью». В ту же секунду из-за дверей раздался нечленораздельный рёв и удаляющийся яростный топот. На этот раз неистовый кавказец действительно сбежал.

Все эти далеко не невинные истории, несомненно, доходили до университетской администрации. Однажды парторг факультета ВА попытался от Мэтра избавиться. На каком-то собрании он заявил: «Ширяев — аморальная личность, пьяница. Я сам не раз видел его в ресторане». — «Как! — мгновенно отреагировал Мэтр. — Разве из-под твоего столика, где ты валялся в собственных нечистотах, было что-нибудь видно?» ВА осёкся, но тут же взял себя в руки: «И, кроме того, он заводит романы со студентками». — «А разве лучше с замужними преподавательницами? — парировал и этот выпад Мэтр, намекая на всем известную связь парторга с преподавательницей КП. ВА тут же заткнулся.

Не миловал Мэтр и друзей. В 66 году меня позвали выступить по ТВ. Передача шла не в записи, а прямо в эфир. Взбудораженный, сразу после передачи помчался я к ГХ, где должны были собраться перед телевизором друзья. Едва я появился в дверях, Мэтр вскричал: «Потрясающе! Гениально! Вы действительно большой артист! С таким апломбом читать такое говно!» Увы, это было только начало экзекуции. А вот другая микросцена. Как-то мы стояли с Мэтром неподалёку от мединститута, вдруг из-за угла возникли две мои студентки-первокурсницы. Зная нрав своего приятеля, я взмолился: «Ради всего святого, не вздумайте материться». «Ну что вы! — злорадно отозвался Мэтр. — Ваша репутация останется незапятнанной». Но как только студенточки с нами поравнялись, Мэтр возмущённо воскликнул: «Как! Теперь двенадцатилетняя! Когда вы совратили четырнадцатилетнюю, я смолчал. Когда вы обольстили тринадцатилетнюю, я отнёсся к этому вполне толерантно. Но обесчестить десятилетнюю сиротку! К тому же глухонемую! Это уже слишком! Вы плохо кончите, дорогой коллега!» Не стану описывать своего состояния. Женолюбивому ГЛ он говорил: «Вы полагаете, что наша планета вращается вокруг одной оси — вашего х… Вместо того чтобы посещать музеи, филармонию и театры или всерьёз заняться иностранными языками и читать в подлиннике Камоэнса, Ронсара и Леопарди, вы отдали лучшие годы своей жизни соблазнению давно уже соблазнённых другими потаскух!» В 57 году, когда мы с ОТ взялись переводить толстый французский poман, Мэтр тут же нас осадил: «Неужели вы полагаете, что для того чтобы стать переводчиком, достаточно знать с грехом пополам один язык, совершенно не знать другого и иметь страстное желание заработать? Нет, не такими были Иван Иванович Кашкин, Евгений Львович Ланн и Раиса Яковлевна Райт-Ковалёва».

Помню, как ВС, тогда ещё начинающий прозаик, пришёл ко мне страшно возбуждённый — он только что был у старика Жака, и тот одобрил его первый рассказ. На его беду, у меня сидел Мэтр. «Рассказывайте поподробней, не упускайте ни одной детали», — коварно предложил он. ВС в простодушии своём начал: «Так вот, прихожу я к Жаку, а он лежит на диване с ишиасом…» Мэтр: «Почему с ишиасом? Вы всё напутали, Жак возлежал на диване с неким Арташесом, и вы, со свойственной вам бестактностью, их спугнули. Похвалив ваш рассказ, старый сладострастник просто хотел от вас поскорее избавиться». Подобным образом он комментировал каждое слово и так и не дал ВС поделиться своей радостью. А заключил Мэтр так: «Но вообще-то Жак прав. Писать вам надо. В основном диктанты». Подтрунивая над любовью ВС к Марксову «Капиталу», он постоянно старался доказать, что книги этой ВС не читал. «Как это не читал!» — возмущался ВС. «До какой страницы?» — ядовито спрашивал Мэтр. «Конечно, до последней». «В таком случае с какой страницы?» — не унимался Мэтр. Но потом, как бы уступая: «Нет, я не спорю, Маркс был способным экономистом. Я бы даже назначил его старшим бухгалтером. Но главбухом — никогда!» Когда ВС собрался жениться, Мэтр терроризировал его россказнями о том, что перед загсом его будет ждать орава разнополых детишек, которые кинутся к нему с криками: «Папа! Папочка! Не бросай нас!»: «Мне это обойдётся рублей в десять, но чего ни сделаешь для спасения друга!» Зная Мэтра, ВС не исключал подобной коллизии и перед загсом настороженно озирался. Вообще он был застенчив и, при всем своём уме, ненаходчив, и Мэтр частенько этим пользовался. «Сегодня в книжном магазине была ужасная давка — продавали ваши рассказы… в придачу к «Айвенго». ВС смущённо промолчал.

Попутно замечу: если кто-нибудь из приятелей добивался официального успеха, тон Мэтра существенно менялся. Когда книги того же ВС стали всесоюзно известными (а до их всесветной славы Мэтр просто не дожил), Мэтр уже не был с ним так задирист, и сардоническая кличка «Профессор», которой он давно окрестил ВС, стала звучать почти уважительно. То же произошло с МК, выпустившим в издательстве «Искусство» солидный труд о Серове. Когда МК презентовал его Мэтру с нежной надписью, тот был явно растроган. Впрочем, надпись «с трепетом и почтением» он всё же прочёл, как бы не разбирая почерка, «с триппером и почтением». И всё-таки насмешки свои поубавил. Да и над моими стишками почти перестал иронизировать, как только они прорвались в печать. Боюсь, что комплекс собственной творческой бесплодности его всё же мучил. И многочисленные успехи на дамской, педагогической, спортивной, детективной или иной ниве настоящего удовлетворения ему не приносили. И его можно понять. Дело не в неутолённом тщеславии. Как признавался Д. Самойлов: «Хочется и успеха, но на хорошем поприще».

Однако же вернусь к неиссякаемым мэтровским эскападам. Часто предметом их становился смешливый ГЛ, хотя порой ему бывало не до смеха. Однажды после обильной совместной выпивки Мэтр посоветовал ему принять душ. Жил Мэтр в коммуналке, в длинном коленчатом коридоре было квартир шесть, в противоположном конце — ванная, ещё дальше — общая кухня.

Одежду Мэтр забрал к себе — «чтоб не намокла», и пообещал принести её минут через десять. Ничего не подозревающий ГЛ принял душ и стал дожидаться Мэтра. Того не было, зато другие соседи непрерывно сновали по коридору, дёргали дверь ванной, запертую изнутри. ГЛ, затаившись, прислушивался к шагам, иногда вполголоса звал: «Мэтр, мэтр…» Через час, вздрагивая и озираясь, он прокрался к двери мэтровской квартиры. Она была заперта, в ручке торчала записка: «Я у соседей». У каких? ГЛ, крадучись, останавливался у каждой двери и прислушивался. Ничего. Наконец, он робко постучал в одну из дверей. На стук вышла интеллигентного вида старушка, увидела голого ГЛ, стыдливо прикрывающего рукой чресла, и душераздирающе заголосила. В ту же минуту открылись все остальные двери. Обезумев от ужаса, ГЛ стал метаться по извилистому коридору, как затравленная крыса, пытался снова скрыться в ванной, но она была уже занята. В панике влетел он в огромную кухню. Там возилось у плиток человек десять, все женщины. Поднялся невообразимый визг. ГЛ пытался что-то объяснить, его не слушали. И вдруг откуда-то из-за угла раздался торжествующий голос Мэтра: «Ка-а-кой нэтэрпэливый! Сейчас вы получите свои подштанники. — И — обращаясь к соседям: — Не бойтесь. Ничего дурного он вам не сделает. Он не виноват. Эксгибиционизм — болезнь неизлечимая». Долго после этого ГЛ не появлялся у Мэтра.

А вот разрозненные остроты Мэтра (не знаю, куда их пристроить). ГЛ (укладываясь спать): «Люблю спать на животе». Мэтр: «На чьем?» НМ (перед телевизором): «Этот штангист похож на орангутанга». Мэтр: «А вы хотели бы, чтоб на Шопена?». ОТ: «Что вы подарите на Восьмое марта Зверушечке?» Мэтр: «С какой стати я буду делать подарки вашей жене?». АК (в ресторане, за карманными шахматами): «Не мешайте, Сергей Фёдорович, я обдумываю ход». Мэтр (на весь ресторан): «Я знаю, какой ход вы обдумываете: EБ2 — ЖП4». Как-то Мэтр пришёл ко мне почему-то в плащ-палатке. Я: «Откуда она у вас?». Мэтр: «Только что снял с убитого китайского парашютиста». Однажды заполночь он появился в крохотной московской квартире ОТ, где на полу вповалку спали уже четверо приезжих друзей, втягивает спёртый воздух, морщится и говорит: «Ничего, так даже лучше, сегодня я буду спать, как под наркозом». ОТ жалуется, что его жена посылает слишком много денег своей матери. Мэтр: «Какая негодяйка! Может быть, она кормит ещё и свою дочь?». Мы стоим у ларька, пьём подкисшее пиво. Мэтр: «А вам не кажется, что это пиво было уже однажды выпито?» Рядом топчется какой-то пьяный алкаш и бубнит под нос что-то невнятное. Мэтр (галантерейно): «Что вы изволили сказать?» Пьяный: «Бу-бу-бу-мать-перемать-бу-бу-бу…» Мэтр (вздевая перст, восхищённо): «Золотые слова!». Мэтр сверяет часы по сигналу точного времени: «Правильно у них часы идут». О бездарном медике, кандидате наук: «Он защитил очень ценную диссертацию — «О белковых соединениях в моче беременного гермафродита». Пословица «снявши голову, по волосам не плачут» у него звучала так: «Когда человека подвешивают за яйца, ему уже безразлично, что его галстук съехал набок». Об одной смиреннице он говорил: «По глазам — сирота, но п… — разбойник». О другой (дурнушке): «Её внешность — лучшая гарантия её добродетели». О третьей: «Что касается её фигуры, то она прекрасной души человек». О четвёртой: «Что касается её интеллекта, то у неё бесподобный бюст». О пятой: «Нет, это — не блядь, это — проблядь!». Мы спрашиваем: «А какая разница?». Мэтр: «Проблядь — это блядь, которую выгнали из борделя за аморальное поведение». Глумясь над влюбленным ГЛ, он вышучивает его восторги на свой лад: «Что ж, вы отчасти правы. Правда, левый глаз у неё стеклянный, зубы вставные, титьки подвесные, волосы накладные, бёдра надувные, но зато горб у неё настоящий — этого у неё не отнять».